i_38cf5060f718eccf - Неизвестный

Оливия, раскрыв рот, застыла на месте при их приближении. Она переводила взгляд с Микки на Джорди, потом на Бали и обратно, и все никак не могла поверить, что можно так перепачкаться по доброй воле.

Подойдя к женщинам, покорители грязи остановились. Теперь Оливия смотрела больше на Джорди, пытаясь найти слова. Девушка уже готова была услышать собственное имя, предваряющее горячий выговор о плохом поведении. Но Оливия взяла себя в руки и только произнесла:

– Мыться! Быстро!

Опустив головы, Джорди и Микки побежали к зданию. Куски глины, как пули из пулемета, летели с колес их велосипедов, сначала взмывая в воздух, а затем с сочным звуком падая на асфальт.

Бали же остался сидеть у ног Оливии. Она посмотрела на котенка и рассмеялась. Осторожно подняла его обеими руками. Он смешно растопырил лапки в стороны.

– Кто же еще о тебе позаботится, малыш!

Джорди обернулась на бегу, потом бросила Майклу победный взгляд. Он ответил ей такой же улыбкой. И больше она ни о чем не думала.

Вчерашняя ночь, точнее вчерашний поцелуй в коридоре поздним вечером, способствовали тому, что девушка перестала смотреть на Оливию, как на объект своей любви. Той, по всей видимости, это пока было не нужно. И Джорди решила просто жить дальше, как делала это всегда. Ее жизнь в пансионате и так была прекрасна и наполнена смыслом. Была наполнена смыслом, людьми, цветами и покорением глиняных джунглей. Странно было бы желать большего.

Яркими разноцветными ручейками текли одинаковые летние дни.

Пришло время обеда, и старички потихоньку стали заполнять кафетерий. Джорди с Майклом появились по-разному. Джорди, как переступила порог, глубоко вздохнула, приняла как можно более степенный вид, поздоровалась со всеми, а затем прошествовала к столику, за которым уже сидели Оливия с Эрикой. Через секунду в кафе ворвался Майкл, нашел глазами Джорди и воскликнул:

– Так нечестно!

После этого, тараторя что-то на ходу, подбежал к своему месту.

– Еще как честно, – возражала ему девушка, смеясь.

– Я не видел, чтобы ты меня обгоняла!

– Я несколько сократила свой путь.

– Как?

– Выпрыгнула из окна на первом этаже.

– Так нечестно! – с новой силой воскликнул он.

В ответ на что Джорди еще только сильнее рассмеялась. Она топала ногами и хваталась за живот, так ей было смешно.

– Ты бы видел свое лицо, Микки!

– Что здесь происходит? – тихо спросила Оливия у Эрики, понимая, что добиться внимания этих двоих ей пока не удастся.

Хотя Джорди была постоянно рядом, как и раньше, что-то неуловимо изменилось, Оливия чувствовала это. Невозможно не заметить, если перестаешь быть центром чьей-то вселенной.

– Они бегают наперегонки из спортзала на третьем этаже по разным лестницам, – объяснила ей помощница.

Оливия посмотрела на мальчика и девушку, продолжавших препираться за столом, и только тут заметила, что запястье Джорди было перемотано эластичным бинтом.

– Что это? – спросила она у Эрики.

Глаза ее округлились, а голос стал тревожным.

– А это они с Майклом во что-то играли, также на лестнице.

– Я посмотрю, лестница у нас область повышенного риска, – произнесла Оливия, вцепившись взглядом в забинтованное запястье Джорди.

Девушка, наконец, оторвалась от Майкла и повернулась к ней. Она еще продолжала смеяться, но, как только увидела нахмуренное лицо хозяйки пансионата, то сразу же перестала.

– Что? – спросила девушка.

– Ничего, – покачала головой женщина.

– Я падал на нее, и она хотела меня удержать, – попытался объяснить Майкл.

– Даже слушать не хочу, – ответила Оливия.

Она решительно взялась за вилку с ножом и ринулась на только что принесенный бифштекс.

– Вас вообще можно оставлять наедине без того, чтобы вы друг друга не покалечили? – забыв про бифштекс, воскликнула Оливия.

Оба замерли под ее рассерженным взглядом. Эрика хлопала глазами от удивления. Даже старички начали удивленно оборачиваться к их столику. Никто не ожидал от нее такой вспышки. Оливия отложила столовые приборы в сторону и закрыла глаза, потирая рукой лоб.

– Простите меня, – произнесла она тут же. – Пожалуйста.

– Все в порядке, – хмурясь от непонимания и неловкости происходящего, сказала ей Джорди. – Все хорошо, – тут же добавила она, видя, что ее слова не действуют на молодую женщину, и та продолжает выглядеть ужасно виноватой и расстроенной.

– Оливия! – мягко позвала Джорди и тронула ее за руку.

Она сжала ладонь женщины в своей. Эластичный бинт резал глаза своей белизной на загорелой коже Джорди. Оливия не удержалась и нежно провела пальцами по шершавой ткани. И только после этого решилась посмотреть девушке в глаза.

– Все хорошо, никто на тебя не сердится, – тихо сказала ей Джорди.

В этот момент они забыли о том, что не одни. Оливии было важно, чтобы Джорди простила ее. Джорди было важно, чтобы Оливия перестала чувствовать себя виноватой. Момент затягивался, возвращая их к тому вопросу, который не был решен.

– Правда, Майкл? – окликнула Джорди своего друга. Окликнула громко, чтобы развеять внезапно возникшее чувство интимности между ними.

– Ни капельки! – тут же оживился Микки, начав ерзать на стуле. Все это время он сидел, не шевелясь.

– Я полагаю, можно вернуться к обеду, – резюмировала Эрика.

С лап Бали сняли гипс. И он стал выглядеть как-то иначе, по-новому. Джорди никак не могла привыкнуть к его виду. Иногда она останавливалась посреди работы и долго смотрела на него, играющего на траве. Черный, вытянувшийся, худой и неимоверно красивый, той особенной животной красотой, какая встречается только у тех, кто вообще не размышляет о данном вопросе, Бали нравился ей все больше и больше. Их встреча уже не казалась случайностью. Как может казаться случайностью встреча с родной душой, со своим отражением?

Они на самом деле были похожи. Особенно теперь, когда Бали избавился от гипса, от этого очевидного, бросающегося в глаза напоминания о своей ранимости и уязвимости. Одна загорелая, другой с черной пушистой шерсткой, оба искренние, все эмоции сразу же отражаются на лице, или в случае Бали, на мордочке, и самое главное, оба уверены во всеобщем обожании и собственной безнаказанности, и такие при этом смешные.

Бали выгибался дугой и шипел при каждом удобном случае. Когда, завидев мнимую опасность, он, пытаясь выглядеть устрашающе, напрыгивал на нее боком, Джорди хваталась от смеха за живот. Часто, например, Бали осторожно, на пружинящих лапах (теперь свободных от гипсовой тюрьмы) приближался к жужжащему цветку (потому что в нем сидел шмель), а цветок потом вдруг упруго выпрямлялся, освободившись от веса насекомого, и котенок оторопело отскакивал в сторону, опять принимая свою боевую стойку, тогда уже никто не мог оставаться равнодушным, и гуляющие поблизости старички останавливались и умилялись.

Бали был очень смешным. Джорди тоже. Правда смеялась она над собой все больше самостоятельно. По-доброму, конечно, смеялась. Над своими чувствами. Над своей непреходящей любовью. Причин, для того, чтобы любовь прошла, не было. Любовь ведь в понимании Джорди была вечной. И даже невзаимность или отсутствие смелости на совместное бытие не могли поколебать это понимание, как не могли поколебать и чувство восторга, охватывающее девушку при виде хозяйки пансионата.

Оливия вела себя так, будто произошло все то, что произошло. Но перемен в Джорди старалась не замечать. Ей такая преданность и такие чувства смешными совсем не казались. И чтобы как-то справляться со все возрастающей нежностью к этим двум созданиям, она поначалу больше, чем обычно, брала Бали на руки (его она могла взять на руки), осторожно и бережно гладила, и, Джорди была почти уверена в этом, разговаривала с котенком. Вот бы знать, о чем?

Но Бали, верный своей хозяйке и своему независимому духу, вдруг перестал признавать за молодой женщиной эти ранее само собой разумеющиеся права на него, и неожиданно начал вырываться. Неожиданно для других. Самой Оливии причины были вполне понятны.

Вечерами же Бали, устав от дневных волнений, сворачивался клубком на диване у Эрики, как бы ограждая других от посягательств на любимое место Джорди. Мордочку при этом он клал на свои прямо вытянутые лапки. Видимо, по привычке. И в этот момент его полуоткрытые глаза цепко и лениво взирали на этот мир. Тогда он совсем не выглядел смешным. Потому что, должно быть, весь мир именно ему, такому спокойному и всезнающему, казался неразумным.

Несмотря на непреходящие чувства, Джорди все-таки успокоилась. Она даже привыкла к слабости в коленях. Привыкла к волнению в груди и в животе при виде Оливии, или при звуках ее голоса. И волнение, понимая, что его никуда не гонят, прочно обосновалось там. Тут же давая о себе знать, когда Джорди вдруг неожиданно слышала Оливию, еще не видя ее. Слышала ее уверенный, мягкий и спокойный голос, которым молодая женщина раздавала указания сотрудникам, и тогда Джорди, чуткая к любым самым незначительным изменениям в нем, улавливала непреклонные нотки. Или безмятежный и убаюкивающий, когда Оливия разговаривала с пожилыми жителями пансионата.