Порою нестерпимо хочется… - Кен Кизи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но так же, как и диккенсовский персонаж, призрак моего старшего брата с невероятным грохотом распрямился, потрясая лесорубными цепями, и, провозгласив страшным голосом: «Ты уже вырос!» — вытолкнул меня в поток машин. Теперь я уже хохотал не без причины: какова ирония судьбы, чтобы это неожиданное послание пришло именно сейчас! — давно я так не смеялся. «Ничего себе! Звать меня на помощь, как будто мне больше делать нечего, как бегать помогать им валить деревья!»
Но теперь я знал, куда я отправляюсь.
К полудню я загнал свой «фольксваген», получив за него на пятьсот долларов меньше, чем он стоил на самом деле, а через час уже волок сумку Питерса и бумажный мешок, набитый всякой ерундой из отдела галантереи, к автобусной станции. Я отправлялся в путешествие, которое, согласно билету, должно было занять у меня целых три дня.
До отхода автобуса еще оставалось время, и после пятнадцатиминутной борьбы с собственной совестью я решился подойти к телефону и позвонить Питерсу. Когда я сообщил ему, что жду на станции автобус, чтобы ехать домой, он сначала не понял.
— Автобус? А что случилось с машиной? Послушай, оставайся на месте — я сейчас заканчиваю семинар и заеду за тобой.
— Я очень признателен тебе за твое предложение, но сомневаюсь, что ты готов потратить на меня три дня; то есть даже шесть дней — туда и обратно…
— Шесть дней, туда и обратно? Ли, черт побери, что случилось? Где ты?
— Минуточку…
— Ты действительно на автобусной станции, без дураков?
— Минуточку… — Я приоткрыл дверь будки и выставил трубку на улицу, заполненную шумом моторов прибывающих и отправляющихся автобусов. — Ну что? — прокричал я в трубку. Голова была легкой и странно кружилась; смесь барбитурата и амфетамина действовала опьяняюще, и одновременно меня трясло как в лихорадке — перед глазами все плыло. — И когда я говорю «дом», Питерс, дружище, — я снова закрыл дверь будки и сел на поставленную на попа сумку, — я не имею в виду нашу академическую помойку, на которой мы прожили последние восемь месяцев и которая в данный момент проветривается, как ты увидишь, когда доберешься до нее, но я имею в виду настоящий дом! Западное побережье! Орегон!
Он помолчал, а потом с подозрением спросил:
— Зачем?
— Искать свои корни, — весело ответил я, стараясь рассеять его подозрения. — Раздуть огонь на старом пепелище, питаться откормленными бычками.
— Ли, что случилось? — терпеливо и уже без всяких подозрений спросил Питерс. — Ты сошел с ума? То есть, я хочу спросить, в чем дело?
— Ну, во-первых, я сбрил бороду…
— Ли! Прекрати нести чушь… — Несмотря на мои попытки обратить все в шутку, он начинал сердиться, — а это было то, чего я больше всего хотел избежать. — Ответь мне на один вопрос — зачем?!
Это была не та реакция, на которую я надеялся. Далеко не та.
Меня огорчило и выбило из колеи то, что он так взвился, когда я был так спокоен. В тот момент меня очень удивила столь несвойственная ему требовательность (только позднее я понял, каким неестественным голосом я с ним разговаривал), и я счел просто возмутительным такое бессовестное попрание негласных правил наших взаимоотношений. А таковые у нас были. Мы пришли к соглашению, что в любой паре должна быть создана взаимно совместимая система, в пределах которой и поддерживаются отношения, в противном случае они разрушаются, как Вавилонская башня. Жена должна исполнять роль жены — верной или неверной — и не менять свое амплуа, пока рядом с ней муж. В отношениях со своим любовником она может играть совсем другую роль, но дома, в ситуации Муж-Жена, она должна оставаться в рамках своей роли. В противном случае мы будем блуждать в потемках, не умея отличить своих от чужих. И за восемь месяцев нашей совместной жизни, а также за всю многолетнюю дружбу между мной и этим домашним негром со впалыми щеками установились четкие границы, в пределах которых мы уютно общались: он играл роль спокойного, медлительного и благоразумного дядюшки Римуса, а я — интеллектуального денди. И в этих рамках, скрываясь за нашими притворными масками, мы могли безбоязненно пускаться в откровения и в наших разговорах делиться самыми сокровенными чувствами, ничуть не опасаясь нежелательных последствий. Лично я предпочитал, чтобы, невзирая на новые обстоятельства, все так и оставалось, и потому предпринял еще одну попытку.
— Сады одарят меня яблоками; воздух благоухает теплой мятой и ежевикой — да что говорить, я слышу зов родины. Кроме того, у меня там остался должок.
— О Боже!.. — Он попытался возражать, но я, не обращая внимания, продолжил — теперь меня уже было не остановить:
— Нет, послушай: я получил открытку. Позволь, я воссоздам для тебя всю картину, конечно немного в сжатом виде, так как скоро начнется посадка на мой автобус. Нет, слушай, получилась действительно восхитительная по законченности виньетка: я возвращаюсь после прогулки по берегу — до Моны и обратно; к ней я не заходил — там была ее чертова сестрица; ну, в общем, я прихожу после прогулки, которая всегда для меня означала своего рода «быть или не быть», и, решительно откашлявшись, наконец принимаю решение «оказать сопротивление и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними».
— Хорошо, Ли, продолжай. Но что ты…
— Ты слушай. Выслушай меня. — Я нервно затягиваюсь сигаретой. — Твои реплики только нарушают размер.
Поблизости раздается механический дребезжащий звук. Какой-то пухлый Том Сойер включил рядом с моей плексигласовой будкой игральный автомат — в истерическом подсчете астрономических цифр, выскакивая со скоростью автоматной очереди, замигали лампочки. Я увеличил обороты.
— Я вошел в наш аккуратнейший бардак. Дело было около полудня, чуть раньше. В квартире холод, так как ты снова оставил открытой эту чертову дверь в гараж…
— Черт возьми, если бы я не впустил немного прохладного воздуха, ты бы вообще никогда не вылез из кровати. Так какое ты принял решение? Что это значит — ты принял решение?
— Тссс. Слушай внимательно. Я закрываю дверь и запираю ее на замок. Мокрым кухонным полотенцем затыкаю щель под дверью. Проверяю все окна, затаенно и не спеша двигаюсь по плану. Затем отворачиваю все краны у газовых обогревателей — нет, подожди, ты слушай, — включаю все горелки на этой жуткой засаленной
