Пока Майдан не разлучит нас - Ольрика Хан

Студентов Болдер привлекает еще и другим – горнолыжным курортом, кемпингами, трейлами, велосипедными дорожками и, конечно же, тем, что здесь легализована марихуана. Каждый год 20 апреля в четыре часа двадцать минут студенты и им сочувствующие собираются на главном университетском поле перед библиотекой и закуривают траву. В народе этот праздник непослушания так и зовется – 4:20. Четвертый месяц, двадцатое число, 4:20 горное время. Студентов охраняет полиция и без надобности никого не обижает.

Через дорогу от кампуса, рядом с огромным количеством студенческих апартаментов, расположены клубы и бары. В 2011 году, по версии журнала «Плейбой», болдерский кампус стал лидером среди американских университетов по количеству и качеству вечеринок. Университетские власти, борющиеся за имидж передового научного учреждения, так огорчились этой дурной славе, что уже в 2013 году в этом рейтинге кампус опустился на две позиции и стал третьим. Как по мне, так ничего за эти два года не изменилось – как гуляли студенты, так и продолжали гулять. На денежки добросердечных родителей или одолженные у всяческих заемных компаний под проценты.

13 апреля 2013 года, ровно через неделю после того, как Лешке позвонили из Голливуда, я снова на родном кампусе. Сижу у фонтанов за круглым каменным столом, ожидая Амиру. Моя подружка родом из Алжира, ведущего священную войну с неоколониализмом. От Амиры я узнаю о страданиях алжирцев от колониальной оккупации Франции, об их борьбе за освобождение, о пытках и концлагерях – зверствах, чинимых в Африке белым человеком. Я ей в свою очередь рассказываю о Мозамбике, о национально-освободительной армии ФРЕЛИМО, в которой сражался мой пропавший без вести отец, увлекший за собой в неизвестность и маму. С Амирой мы бесконечно спорим по поводу Франца Фанона с его оправданием жестокости тех, кто сражается за свободу. Амира жестокость оправдывает, я – нет. Но при этом мы обе любим Эдварда Саида, Пьера Бордью, Мишеля Фуко, Теодора Адорно и множество других критических мыслителей – всех тех, кто помог нам понять внутреннюю логику тоталитарности европейского образа мысли.

Я люблю Амиру и боюсь за нее. Бескомпромиссная и злая в своем желании вернуть миру справедливость, она использует любой случай для того, чтобы напомнить «европеоидной расе»: богатства белого человека – это богатства колонизированных земель. Результат грабежей и насилий над коренными жителями Азии, Африки и Американских континентов. Не то чтобы это была запретная тема – напротив, ни один из университетских курсов не обходится без изучения радикальных критических теорий – но Амира часто переступает черту.

Болдерский университет считается одним из самых интеллектуально свободных. Здесь поощряется критика. Но критика толерантная, взлелеянная на почве западной академической культуры, а не страстный протест, рвущийся из пылающей Амиры. Страсть, а не суть того, о чем она говорит, выдает в ней «чужую». Студенты и профессора к Амире снисходительно великодушны. Что возьмешь с нецивилизованного человека, не умеющего держать себя в рамках общепринятых приличий? Споров с ней предпочитают избегать, взглядами тоже стараются не встречаться. Если что и может довести Амиру до полного бешенства, то это именно это отношение отстраненного превосходства.

А вот и она – миниатюрная худышка, с развевающимися на ветру блестящими черными волосами. Бежит, размахивая руками над головой и всем видом давая понять: ей стыдно за то, что опоздала. Я смеюсь ее смешному размахиванию руками. Амира опаздывает всегда – даже тут она не американка. Но при этом так очаровательно просит прощения, так щебечет, так радуется встрече, так приветливо душит в объятиях, что я легко прощаю. Сама-то я никогда не бываю опоздавшей.

Ахая и всплескивая руками, Амира слушает мой незамысловатый рассказ. Ей интересно все: дороги, фуры, мотели, пальмы, океан. Но особенно впечатляет повествование о бедных мигрантах, делящихся со мной едой. Огромные черные глаза Амиры наполняются слезами, она смахивает их рукой и тут же смеется моему рассказу о том, как в Денвере от меня шарахались буржуины.

– Всех этих чистюль нужно принудительно заставлять ездить на таких вот автобусах – с простыми людьми. Тогда и жизнь станет лучше! – безапелляционно резюмирует Амира, и мы обе смеется. Представляем зажатый от запахов нос нашей однокурсницы Адель, и взрываемся новым приступом веселости.

– Вам бы только похохотать! – слышим голос Паоло. Маленького, кругленького, но чертовски обаятельного Паоло с лицом Нерона и задиристым умом Диогена – того самого, любившего «топтать спесь».

– Hi! What’sup? – швыряет он свою видавшую сумку на стол. – Как Калифорния? Все получилось?

– Да, все нормально. Оставила Лешку там. Работает.

– Круто, – кивает головой Паоло, но мне совершенно ясно, что дела ему нет ни до Калифорнии, ни до Лешки. Пялясь на грудь Амиры, пышность которой не скрывают традиционные одежды – она их не носит – Паоло интересуется: – Ну, что, Амира? Что там у тебя с Линдой? Выяснили отношения?

– С Линдой? – переспрашиваю я. – А что у тебя с Линдой?

– А, не стоит разговора, – отмахивается Амира, краснея, но Паоло настойчив.

– Амира назвала Линду расисткой, и теперь Энтони и Крис будут решать, что с этим делать.

Продолжая показательно улыбаться, Паоло переводит взгляд с груди Амиры на ее пунцовое лицо, и Амира вспыхивает: «Shut up, Paolo!» Амира предпочла бы, чтобы я не знала о происшедшем.

– Да что случилось-то? – расстраиваюсь я.

– Ничего особенного, – досадливо морщится Амира. – Паоло не было в классе, и Линда решила пошутить. То есть сказать глупость, как всегда. Заявила, что рада отсутствию Паоло, потому что на семинаре, как правило, говорит один он, и все, что он говорит, ей непонятно. Ну, я и сказала, что она расистка.

– Почему расистка? – изумляюсь я.

– Потому что она, видите ли, не понимает итальянского акцента. Так что́ теперь, отказать Паоло в праве говорить? Только потому, что он не американец? Это расизм!

– Shit! Амира, во-первых, это не расизм, – мотая головой, как тюлень, и цокая языком, перебивает пламенную речь Амиры Паоло. – Во-вторых, мне вообще до одного места, что там эта Линда про меня говорит – понимает она мой английский или нет. В-третьих, ты же знаешь американцев. Теперь у тебя будет репутация скандалистки, и они никогда не напишут тебе хорошее рекомендательное письмо!

– Ну, и плевала я на их письма! – упирается Амира. Ее лицо пылает, а грудь рвется из тесного блузочного каркаса.

– Как это плевала? Ты что, не будешь искать работу? И как же ты ее без рекомендательных писем найдешь? – Паоло снова цокает языком, всем своим видом давая понять – Амира глупая девчонка.