Власть и наука - Валерий Сойфер

В 1946 году в газете "Известия" Лысенко впервые заявил о якобы открытой им роли почвенных микроорганизмов в снабжении растений минеральными веществами:

"В почве растения... питаются продуктами жизнедеятельности микроорганизмов", --

объяснил он (8).

До этого специалисты считали, что растения поглощают из почвы солевые растворы, несущие нужные анионы и катионы, также как более сложные органические молекулы. Эти вопросы почти столетие изучали эксперты по физической и коллоидной химии, агрохимики и биохимики, физиологи растений, но у Лысенко появился иной взгляд на эту проблему:

"Все удобрения, которые мы вносим в почву, даже в усвояемой форме, все равно прежде поглощаются микрофлорой, и уже продукты жизнедеятельности микрофлоры питают наши сельскохозяйственные растения" (9).

Чуть позже он сделал еще одно афористическое по форме и нелепое по содержанию заявление:

"... известно и другое -- навозом растение не питается" (10).

В тот момент он не решился построить на базе своего нового понимания роли микробов в питании растений всеобъемлющие рекомендации для колхозников и ученых, а ограничился локальными советами для земледельцев Сибири. Он просто объяснил это:

"В Сибири почва зимой настолько промерзает, что микрофлора очень сильно стерилизуется, а так как растения питаются только продуктами жизнедеятельности микрофлоры, то пока в почве не оживет микрофлора, не разовьется ее жизнедеятельность, растения голодают" (11).

Естественно, никаких данных изучения "стерилизации микрофлоры" морозами он не приводил и, наверное, сильно бы удивился, если бы узнал, что бактерии при низких температурах прекрасно выживают, и что наилучший способ их сохранения десятилетиями -- это перенос в морозильные камеры в высушенном состоянии с температурой ниже минус 20о по Цельсию. Из такой неосведомленности вытекал практический совет:

"Исходя из этого и нужно... разбросать... два-три центнера на гектар хорошо прогретой почвы, в которой микрофлора ожила. Получив такую "закваску", вся почва быстрее оживится, и можно предполагать, что в этих случаях и ранние посевы будут хорошо развиваться" (12).

Лихие призывы, требовавшие гигантского ручного труда, и раньше были в моде у Лысенко. Когда он предлагал снабдить 300 тысяч, а затем 500 и 800 тысяч колхозников пинцетами, чтобы они ползали на коленках по полям и кастрировали колоски пшениц, это было выдано за массовое приобщение малограмотных людей к самой высокой науке, "овладение массами науки". Когда предлагал рыть траншеи в рост человека для хранения до лета клубней картофеля -- это было подано под соусом невозможности разом покончить с биологической сутью живой материи: растет подлая живая ткань, так мы её в траншею закопаем.

Но сейчас было выдвинуто нечто невиданное даже по прежним меркам. Разбрасывать талую землю в немыслимом количестве -- такое мероприятие многих повергло в изумление. Ведь где-то эту землю надо было наковырять, отогреть, доставить на поле, там развести по миллионам гектаров площади. И предлагал Лысенко это в 1946 году, когда не только коров, но и лошадей, почитай, всех съели, тракторов и машин практически не было, да и рабочих рук не хватало. Ничем иным, как глумлением над своим же братом-крестьянином, звучали заключительные строки из лысенковской статьи:

"Нигде как в нашей стране, не ценят так человеческий труд, и все направляется к тому, чтобы наиболее бережно его расходовать, делать труд более легким, приятным" (13).

Конечно, следовать совету "колхозного академика" не стали, и к идее разбрасывания земли он никогда больше не возвращался. Позже, в 1949-1950 годах, он услышал от кого-то новую идею -- что, вообще, в СССР неверно готовят удобрения на заводах -- суперфосфат или калийные соли мелко дробят, в пыль истирают, чтобы легче было по полям развеивать, и что не худо было бы делать удобрения в виде мелких гранул. Тогда бы гранулы потихоньку за лето растворялись и питали бы растения в течение всего периода вегетации. Почувствовав, что в этой идее есть разумное зерно, Лысенко стал горячо твердить о пользе гранулированных удобрений. Правда, и здесь его заносило сверх меры. В брошюре 1950 года он, например, сообщил, что потому грануляция полезна, что спасает удобрения от якобы вредного контакта с почвенными частицами.

"Чем меньше суперфосфат или калийные удобрения будут соприкасаться с почвой, -- писал он, -- тем меньше они будут вступать в неусвояемые для растений химические соединения" (14).

Затем прослышал Лысенко о том, что неплохо вроде получается, если смешивать гранулы удобрений с жидким навозом или пометом. То ли в Горьком, то ли в Нижнем Тагиле у кого-то здорово получается: и удобрений меньше идет, и помет, который сразу в дело не пустишь -- надо год выдерживать в траншеях, компосты с землей и соломой готовить, здесь сразу утилизируется. И то верно, решил Лысенко, и стал трубить, где только можно, о пользе ручного приготовления органо-минеральных гранул. Как вспоминал в 1955 году крупнейший авторитет тех лет в области минерального питания Андрей Васильевич Соколов1:

"Т.Д.Лысенко вначале выступал в качестве сторонника применения заводского гранулированного суперфосфата, затем органо-минеральных гранул, потом органо-минеральных смесей, и то высоких, то малых доз извести. Все эти выступления сопровождались утверждениями о необычайно высокой эффективности рекомендуемых им в данный момент приемов" (15).

К 1953 году Лысенко окончательно утвердился в мнении, что все-таки главное в питании растений не почва, не гумус, не кислотность или щелочность среды, не содержание минеральных веществ или микроэлементов, а почвенные микробы. Ясное дело, что только они и усваивают все вещества из почвы, ясно, что, переработав их в своих клетках в нужные растениям формы, они и кормят последние. На сессии ВАСХНИЛ 15 сентября 1953 года Лысенко поделился этой выдумкой (16), поданной как выдающееся достижение человеческого ума.

"Без жизнедеятельности соответствующих почвенных микроорганизмов в почве нет и нужной для растений пищи", --

сказал он (17) и добавил:

"Для каждого вида... растений... существуют специфические виды почвенных микроорганизмов" (18).

Объяснять, чем он руководствовался при формулировании столь решительного вывода, противоречащего всему, что известно в почвоведении и агрохимии, Лысенко, конечно, не стал. Все они, эти почвоведы и агрохимики -- заскорузлые и зазнавшиеся неучи и невежды, ошибались, -- заранее парировал возможные возражения ученых Лысенко. Конечно, они могут пытаться с ним спорить, но всё это напрасно.

"Но я думаю, что если деятелям науки не ясно, чего они еще не знают в разделе своей работы, то это признак того, что и то, что они знают, не раскрывает существа процессов, имеющих место в разбираемом явлении", --

объявил он (19). По ходу дела он наперед отмел как ненужные разговоры о химиях и физиках:

"... будет ошибкой сводить биологические закономерности к химическим и физическим, отождествлять их" (20).

"Сколько бы химики не вскрывали химические закономерности, как бы они не изучали химические превращения в курином яйце, на основе добытых химиками закономерностей цыпленка из куриного яйца не получить. А вот на основе удовлетворения биологических потребностей куриного эмбриона люди уже давно научились выводить цыплят" (21).

Новый подход был очерчен, аргументация за него полностью исчерпана -- надлежало переходить к воплощению в практику очередного продукта лысенкоизма, революционизирующего сельскохозяйственное производство.

"Нам теперь ясна и тактика минерального питания: нужно кормить микроорганизмы, а не пытаться накормить сразу растения. Тогда и нормы внесения удобрений снизятся, и набор удобрений упростится, и эффект усилится", --

заявил он (22). Незачем возиться и со всякими там улучшениями почв -- устранением лишней кислотности или вредного защелачивания.

"Сама по себе кислотность почвенного раствора для сельскохозяйственных растений и их корневой системы не вредна, вредное для сельскохозяйственных растений действие кислот почвенной среды связано с тем, что, как уже говорилось, в ней не могут жить бактерии, продуктами жизнедеятельности которых питаются эти растения", --

так звучало еще одно его "открытие" (23).

Для практического применения его предложение было сформулировано следующим образом: микроорганизмы станут жить в почве лучше, если вносить органо-минеральные смеси -- на каждый гектар по 3 центнера суперфосфата, смешанного с одной-двумя тоннами навоза, к коим добавлены иногда известь, иногда фосфоритная или доломитовая мука (что под рукой окажется) и всё это запахивать. Вовсе теперь не нужно выискивать, как раньше, много навоза (ведь по 30-40 тонн на гектар вбухивали и еще почитали это кое-где малым количеством!), да и удобрений много не нужно.

Осенью 1952 года все та же верная палочка-выручалочка Артавазд Аршакович Авакян мобилизовал своих сотрудников в "Горках Ленинских" и (наряду с экспериментами с ветвистой пшеницей, посевами озимых культур вместо яровых и яровых вместо озимых, также как и проверкой новой задумки -- посадки чая в гуще подмосковных дубовых лесов) заложил полевые опыты с тройчаткой (так обозвали по аналогии с лекарством от головной боли эту смесь суперфосфата -- навоза -- извести). И снова всё у Авакяна чудесно вышло. Точно так, как и предсказывал Трофим Денисович. Урожай будто бы собрали отменный. Осенью 1953 года все данные Авакяна якобы снова подтвердились. Можно было не сомневаться: тройчатка -- это новое чудо мичуринского учения. Срочно была напечатана об этом победная статья (24), и Лысенко начал трезвонить о новом "открытии" везде, где можно. Выступления следовали одно за другим, он мотался из города в город, рекламируя новое далеко идущее предложение: