Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Вадим Васильевич Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Э-э, да ты совсем плох, в медсанбат тебя надо.
Дальше играть в героя уже не было сил.
– Надо, лейтенант, садись за руль.
Корпусной медсанбат располагался в нескольких домах в центре большого украинского села. К приезду в медсанбат Вова стонал уже не сдерживаясь. Принимала его суровая врачиха с командирским голосом.
– Пей.
Нос уловил знакомый запах. Выпив целую кружку разведенного спирта, Лопухов почувствовал себя несколько лучше, боль немного отступила. Выждав, пока «анестезия» подействует, врачиха в белом халате скомандовала двум медсестрам, одна из них была весьма симпатичной пышечкой:
– Держите.
Сестрички вцепились в руки повыше бинтов, а врачиха начала снимать повязку. Поначалу Вова не понял, почему держат две руки, когда повязку снимают только с одной. Так и не понимал, пока снимали верхние слои, когда же начали отдирать бинт от раны…
– Суки! Живодеры! Вы что творите?! А-а-а!
От последнего рывка он чуть не потерял сознание. И тут же пожалел о том, что не отключился, когда бинт начали снимать с другой руки. Ладони смазали какой-то вонючей мазью, стало немного легче, и опять забинтовали.
– С виду – здоровый, а визжит, как девчонка. Видел бы ты, каких сюда танкистов привозят. Места живого нет, а терпят.
Врачиха вышла, дверь осталась приоткрытой, и Вова слышал их диалог с Никифоровым.
– Надолго? – поинтересовался лейтенант.
– Месяц, – отрезала женщина, – и это в лучшем случае. Может, придется в госпиталь отправлять.
– Не надо в госпиталь, – подскочил Вова, – я здесь подлечусь. Товарищ лейтенант, на машину мою никого не сажайте! Я вернусь, я быстро вернусь!
– А ну тихо! – нарисовалась в дверном проеме мощная фигура в белом халат. – Еще один патриот на мою голову. Анечка, проводите раненого.
Анечкой оказалась та самая пышечка. Носик пуговкой, глазки голубенькие, из-под беленькой косынки выбивается беленький перманент, завязанный позади халатик, скорее подчеркивает, чем скрывает. Несколько раз Вова привозил в санбат раненых, но столь привлекательный кадр ему на глаза еще не попадался. А может, и попадался, да в суматохе разгрузки не заметил. Правда пахнет от нее какой-то медицинской хренью, но в остальном… Ё-о-о-о! Вова аж зашипел от боли, всего-то одно неосторожное движение.
Едва Лопухов оказался на своих двоих, как его повело, дает себя знать спиртик-то. Симпатяшка поспешила ему на помощь. Опираясь на сестричку, он добрался до своего «шеви». Никифоров осторожно навесил на него автомат и вещмешок.
– Ну, бывай.
Рука взводного дернулась вперед, но он быстро придержал движение, на ближайший месяц рукопожатия Вове были противопоказаны.
– Лейтенант, – не только ноги, но и язык начал заплетаться, – никому, слышишь, никому мою машину не отдавай. Они ее угробят, а я вернусь. Я вернусь, вернусь.
Анечка поддержала заваливающегося бойца и буквально на себе поволокла его к одной из беленых, крытых соломой хат, девушка оказалась неожиданно сильной, это отметил даже затуманенный алкоголем Вовин мозг. В хате располагалась хозчасть медсанбата. Пожилой старшина принял у Лопухова оружие, с него сняли пропахшую гарью, местами опаленную форму, взамен выдав синий больничный халат. Поскольку сам он справиться с пуговицами не мог, то пришлось основную работу проделать медсестричке. Да, давненько пьяного Вову девушки не раздевали! Да что там, и сам он девушек давно не раздевал даже на трезвую голову. Эх, если бы не замотанные бинтами руки!
Разместили Лопухова в одной из хат. В одной из комнат располагались хозяева, старик со старухой, женщина неопределенного возраста, то ли дочь, то ли невестка, и две девочки лет четырех-пяти. Во второй располагались долечивающиеся легкораненые, тяжелых отправляли дальше в госпитали.
– Анечка, можно я вас так буду называть?
– Можно, можно, – девушка укладывала Вову на дырявый матрас, с торчащими из него клочьями ваты.
Тут бы плавно перейти к комплиментам, но Лопухова переклинило, и он ляпнул:
– А обед скоро?
– Через три часа, – Вову укрыли тощим синим одеялом.
– Анечка, вы – королева моего сердца, придете меня с ложечки покормить?
– Приду, если Мария Ефимовна отпустит.
И ушла, вильнув на прощание своим пышным задиком.
– Королева, – пробормотал ей вслед Вова и уснул.
Обед он благополучно проспал, Анечка не пришла. Всему медсанбату было не до него. Ему повезло, привезли его во время паузы в боях, а в этот день начались бои за плацдарм на правом берегу. К полудню раненые пошли сплошным потоком. Фырчали за окном моторы автомобилей, кого-то вносили, кого-то уносили. Рядом с Вовой оказался танкист с полностью забинтованной головой, вот кому не повезло, в белом шаре остались две дырки для носа и рта.
– Пить, пить, – просил обожженный танкист.
– Как же помочь-то тебе, браток, руки у меня…
Но танкист его не слышал, только постоянно просил пить.
– Эй, кто-нибудь, мать вашу! Воды принесите!
На его вопли появилась хозяйка, та, что помоложе.
– Воды, воды принесите.
Женщина кивнула и через пару минут вернулась с побитой эмалированной кружкой. Осторожно придерживая голову, склонила к его губам кружку, танкист затих, судорожно глотая живительную влагу. Напоив обожженного, женщина поставила кружку рядом с ним и поднялась.
– Пишлы.
Только сейчас Вова заметил, что обе девочки пришли следом за матерью и тоже наблюдали за всем. Худенькие, босые, в каких-то домотканых одежках, но чистенькие. Глазенки серьезные, совсем не детские у них были глаза.
– Подожди, – окликнул Лопухов хозяйку. – У меня в вещмещке, снизу, мешочек лежит. Забери, детишек угостишь.
Женщина в нерешительности замерла.
– Бери, бери, – подбодрил ее Вова.
В мешочке лежало полтора десятка кусков колотого сахара, результат последней обменной операции излишков сэкономленного бензина. Была мысль подсластить этим сахарком возможные в будущем отношения с соблазнительной медсестричкой, такие пышечки сладкое любят, ну да ладно, потом он что-нибудь придумает.
Поток раненых шел всю ночь и прекратился только с наступлением светлого времени. Обгоревшего танкиста увезли, его место занял солдат с обеими ампутированными ногами. Этот, по крайней мере, спал, не отойдя еще от наркоза. Вова представил, что ожидает его, когда он проснется.
Утром злой и не выспавшийся Лопухов выбрался из хаты. Сунулся было в сортир, но по дороге сообразил, что со своими руками не справится. Благо не минус тридцать на улице и листьев на кустах еще хватает. Распахнул халат, шипя от боли, стянул кальсоны и, раскорячившись, кое-как отлил, ухитрившись не попасть на белье. Потом с большим трудом водрузил нижнюю часть гардероба на место. С завязками справиться и не пытался, пришлось придерживать их рукой. Во жизнь,
