Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта - Владимир Полушин

Стихи поэты читали на вечере современной поэзии в Политехническом музее в Москве 2 ноября. В этот же день Николай Степанович встретился с Валерием Яковлевичем Брюсовым. Была у Гумилёва и еще одна встреча, о которой он и не мечтал и которая скрасила серость их приезда. На выступление петербургских поэтов пришла давняя ялтинская знакомая поэта Ольга Мочалова.

Сохранились довольно любопытные воспоминания о пребывании поэта в ноябре 1920 года в Москве. Л. В. Горнунг записал уже в 1923 году со слов С. М. Богомазова: «В этот приезд в Москву Николай Степанович читал стихи во многих литературных организациях (Союз Писателей, Поэтов, литературные кафе и прочее). В большой аудитории Политехнического Музея по случаю холода он читал в дохе; Кузмин и прочие — в шубах. Во время чтения „Трамвая“ в верхней боковой двери показался Маяковский с дамой. Он прислушался, подался вперед и так замер до конца стихотворения…»

«Заблудившийся трамвай» поразил даже Маяковского, который терпеть не мог акмеистов и относился к Гумилёву не совсем благожелательно. Это говорит о подлинной силе поэзии позднего Гумилёва.

3 ноября Гумилёв возвращался в Петроград с Николаем Оцупом, тоже оказавшимся в Москве. Уже 4 ноября поэт встретился с Александром Блоком, который подписал ему в этот день свою книгу стихов «Седое утро»[82]: «Дорогому Николаю Степановичу с приветом Ал. Блок». И снова поэт погрузился с головой в работу и литературную жизнь красного Петрограда: 7 ноября он принял участие в заседании приемной комиссии Союза поэтов, 13 ноября — присутствовал на официальной части и банкете по поводу второй годовщины образования Института живого слова. В ноябре состоялось еще три занятия студии.

Интересно, что в 1920 году при создании Союза поэтов его членам была роздана анкета. Гумилёв заполнил эту анкету, почему-то указав, что он родился в 1887 году, а не в 1886-м. В графе «Образование» поставил Сорбонну, хотя и не оканчивал этого учебного заведения. Но самое главное — в другом. На вопрос: «Чем занимаетесь в настоящее время?» — он написал: «Розничной продажей домашних вещей». А на вопрос: «Какие обстоятельства мешают заниматься литературным трудом?» — ответил: «Низкая оплата труда, закрытие рынков в связи с отсутствием пайка, большая семья».

4 декабря в Петроград по приглашению Чуковского приехал Владимир Маяковский. Вечером в Доме искусств состоялся его вечер. Ирина Одоевцева описала его в книге «На берегах Невы»: «…Маяковский приехал „удивить Петербург“… Читал он стихи совсем иначе, чем было принято у нас… Голос его — голос митингового трибуна — то гремел так, что стекла звенели, то ворковал по-голубиному и журчал, как лесной ручеек… Гумилёв, церемонно и прямо восседавший в первом ряду, поднялся и, даже не взглянув на Маяковского, стал медленно продвигаться к выходу сквозь кольцо обступивших эстраду буйствовавших слушательниц».

Николай Степанович в декабре продолжил занятия в студии поэзотворчества в Институте живого слова вместе с Лозинским. Поэт учил своих подопечных технике стиха, как учит истинный мастер владеть подмастерьев ремеслом на самом высоком уровне.

9 декабря Николай Степанович встретился совершенно случайно в Доме искусств с художником Дмитрием Кардовским, оформившим в 1910 году его книгу «Жемчуга». Это была как бы встреча с ушедшей эпохой, свидание с ушедшим в никуда Царским Селом.

13 декабря Гумилёв провел седьмое занятие в студии поэзотворчества Института живого слова по теме: стилистика, происхождение слов в стихе. На другой день читал на заседании Секции исторических картин в издательстве «Всемирная литература» свою пьесу «Актеон».

Поэту удалось в декабре довести до конца еще одну свою задумку об издании альманаха. В газете «Жизнь искусства» за 15–16 декабря сообщалось о выпуске первого номера альманаха стихов «Дракон», хотя он и был датирован уже 1921 годом.

Не оставил Гумилёв и своих подопечных из литературного кружка «культпросветотдела». На 17 декабря он запланировал и провел второй вечер кружка, где тоже читал свои стихи. 18 декабря организовал и провел вечер Шарля Бодлера в Доме литераторов. Вечер состоял из двух отделений. В первом поэт прочел доклад о великом французском поэте, а во втором — свои переводы из Бодлера.

К концу года в издательстве «Всемирная литература» выяснилась одна довольно неприятная для писателей вещь — отсутствие издательского хлеба — бумаги. 21 декабря состоялось заседание правления Союза писателей, где было официально объявлено, что из-за нехватки бумаги около восьмисот книг остались неизданными. Блок заметил на это Чуковскому: «Вот хорошо! Слава Богу!» Чуковский записал 22 декабря в дневнике: «Читали на засед<ании> „Всемирной лит<ературы>“ ругательства Мережковского — против Горького. Блок (шепотом мне): „А ведь Мережк<ов-ский> прав“».

Но если бумаги не было в государственном издательстве, то частные ее покупали. Поэтому 18 декабря Николай Степанович отправился к Я. Н. Блоху в создаваемое издательство «Петрополис». Гумилёв принес издателю рукопись новых стихотворений, озаглавленную им «Огненный столп». В последний прижизненный сборник поэт включил всего двадцать стихотворений, написанных в последние годы: «Память», «Лес», «Слово», «Душа и тело», «Канцона первая», «Канцона вторая», «Подражание персидскому», «Персидская миниатюра», «Шестое чувство», «Слоненок», «Заблудившийся трамвай», «Ольга», «У цыган», «Пьяный дервиш», «Леопард», «Молитва мастеров», «Перстень», «Дева-птица», «Мои читатели», «Звездный ужас».

Отчего Гумилёв остановился на библейском названии сборника? По Библии, Господь сам шел ночью в «столпе огненном», чтобы освещать путь сынам Израилевым. Этот символ использовал в свое время и Ницше в своей знаменитой книге «Так говорил Заратустра»: «Горе этому большому городу! — И я хотел бы уже видеть огненный столп, в котором он сгорает!..» Гумилёв, несомненно, православный человек, хотя в молодости и переживший сильное увлечение богоборцем Ницше, все же остановился на библейском значении огненного столпа как очищающего и освещающего путь в будущее. Новую книгу поэта нужно расшифровывать с учетом того времени. Среди стихов, написанных в 1920 году и составивших основу нового сборника, есть такие шедевры гумилёвской словесности, как «Сентиментальное путешествие», «Память», «Шестое чувство», «Звездный ужас». А это очень много для одного календарного года и говорит об обострении чувств поэта о том, что он жил и творил с оглядкой на Бога.

По воспоминаниям Ольги Арбениной и Ирины Одоевцевой, через десять дней после «Заблудившегося трамвая» (то есть в первой половине 1920 года) Николай Степанович написал стихотворение «У цыган» и посвятил его цыганской певице Нине Александровне Шишкиной-Цур-Милен. Своей возлюбленной цыганке Гумилёв подписывает второе издание «Жемчугов»: «Богине из Богинь, Светлейшей из Светлых, Любимейшей из Любимых, Крови моей славянской прост<ой>, Огню моей таборной крови, последнему Счастью, последней Славе Нине Шишкиной Цур-Милен дарю я эти „Жемчуга“». Такой душевной надписи на его книгах не удостаивалась ни одна из возлюбленных поэта.