Статьи за 10 лет о молодёжи, семье и психологии - Татьяна Шишова

— Старшее поколение надо каким-то образом научить активно выражать свою позицию и активно влиять на молодежь. Не только молодые отстранились от старших, но и старшие стали бояться молодежи. Я, например, вижу, что мужчины боятся не только юношам, но даже подросткам делать замечания. Те на улице громко ругаются матом, причем, бывает, так громко, будто хотят, чтобы взрослые наконец услышали, возмутились, сказали: «Нельзя!»…

— Вы видите в этом какой-то вызов?

— Конечно! И никто не делает молодым людям замечания, когда они в транспорте не уступают место старикам. Такое впечатление, что старшие испугались младших. Как их призвать не бояться молодых, как вернуть старших к их воспитательной роли?

— Видите, получается какой-то замкнутый круг, потому что, с одной стороны, зрелые люди все меньше узнают в сегодняшней молодежи себя, соответственно все меньше понимают и все больше боятся. С другой стороны, юное поколение не видит, на кого можно опереться в старшем поколении, не видит авторитетов. Это, действительно, взаимосвязанные вещи. Спрашивается, где тот конец, за который можно потянуть?

— Я думаю, начать должны более опытные и более умные.

— Конечно.

— Очень многое зависит от старших, но они тоже должны получить какой-то сигнал от власти — так уж в России все устроено, — сигнал, что можно открыто быть людьми и других учить быть людьми. Что это можно, нужно и даже приветствуется.

— Я с вами согласен: должен быть политический заказ на неравнодушную гражданскую, на неравнодушную поколенческую позицию. Что такое в конце концов отец? Отец — это не обязательно тот, кто родил ребенка, а тот, кто чувствует себя старшим, тем, кто заботиться о семье, о следующем поколении. Старшее поколение, которое заботится, — это и есть поколение родителей.

— Мне вспоминается мое детство. Мы жили рядом с Даниловским рынком. На рынке в то время торговали не перекупщики, а реальные крестьяне. Они по своей деревенской привычке к любому ребенку обращались сынок или дочка: «Дочка, где тут трамвай останавливается?», «Дочка, съешь яблочко!» Да и в Москве обитало много вчерашних жителей деревни. Так что все вокруг называли меня дочкой. И у меня было чувство полного доверия к взрослым и такое непоколебимое чувство защищенности, что его хватило на всю последующую жизнь. Пускай защита была, как теперь бы сказали, чисто виртуальной, но я была абсолютно уверена, что никто ничего плохого мне не сделает: кто же обидит дочку?

— Я тоже хочу поделиться своими детскими воспоминаниями. Мой отец родом из Тульской области, и когда я в детстве приезжал к бабушке и дедушке в деревню, они меня называли «батюшкой». «Батюшка ты мой», — обращались к маленькому мальчику! Для меня в этом проявление патриархального духа. Будто перекидывали мостик из далекой древности в далекое будущее, будто ребенку показывали, что он тот, на кого надеются, тот, на кого будут опираться. В этом был какой-то глубинный национальный дух…

— Увы. Теперь из жизни, а следовательно, и из речи напрочь исчезла, как говорили в деревне, надежа на юношество.

— Я еще хотел добавить по поводу того, как не бояться младших… Может быть, важно найти для этого опору в среднем поколении. Помимо того, что должна быть политическая воля, должно быть еще и то поколение, которое считает себя опорным. Назовем их «тридцатилетние». Они еще вроде бы почти молодежь и в то же время уже зрелые люди, поэтому могут понять тех и других и стать связующим звеном. От них сегодня очень многое зависит.

— А у Вас серьезная надежда на помощь верховной власти в реализации «Молодежной доктрины»? Ну, скажите хотя бы о каких-то своих интуитивных ощущениях …

— Откровенно скажу, мне видится несколько альтернативных сценариев развития ситуации на ближайшие, скажем, десять лет. В конечном итоге я оптимист, но мой оптимизм не связан с расчетом или надеждой на кого-то конкретного, будь то президент, правительство или некоторые представители политической элиты …

— …хотя политическая элита в России все решает. Или почти все.

— Все решает Господь Бог. И эти три-четыре сценария будущего находятся в его руке.

— Как, впрочем, и все остальные сценарии…

— При этом Он очень часто действует вопреки воле человека. То есть очень часто человек реализует ту стратегию, тот сценарий, тот проект, который он даже и не задумывал осуществлять. Я вполне допускаю, что глава верховной власти и те представители политической элиты, которые что-то решают, не обратятся к нашей доктрине, к другим замыслам и проектам, которые высказывают родственные нам общественные группы и движения, потому что пока привкус тотального индивидуализма в мироощущении власти сохраняется. Это по очень многим признакам видно. Другое дело, что индивидуализма становится меньше, чем было при Ельцине, и все чаще звучат апелляции к традиционным ценностям. Слава Богу, это есть, поэтому и определенная надежда есть. Другое дело, я не знаю, какой из сценариев реализуется. То ли нас ждет еще несколько лет либерально-консервативной стагнации, сохранения статус — кво. Это будет, по большому счету, в интересах довольно узкой прослойки сверхбогатых людей России, которые хотят сохранить существующий режим на какое-то время, чтобы…

— …сохранить свое благополучие?

— Да, и — будем называть вещи своими именами — паразитический порядок. А при другом сценарии все-таки начнется решительное обновление элиты. Не просто борьба с коррупцией, о чем сейчас много говорят. Это хорошая идея — борьба с коррупцией, но она недостаточна. В ней нет честного взгляда на политическую и экономическую элиту, которая сложилась в России.

— Да, потому что в идеале нужно стараться так подбирать элиту, чтобы не приходилось все время бороться с коррупцией. Чтобы страной управляли честные люди.

— Конечно! Да они и есть. Мы же не будем утверждать — это было бы несправедливо, — что вся сегодняшняя элита прогнила, что она вся коррумпирована. Это обывательское представление. В реальной жизни ситуация не такая. Вопрос даже не в этом.

— А в чем?

— В том, что необходимы механизмы постоянного обновления политической элиты и постоянные проверки ее жизнью. Потому что, как правило, элита в России проверяется реально лишь когда наступает очень большая беда, или случается какая-то очень серьезная катастрофа, или начинается война. Не такая, как чеченская, а настоящая, большая война. Не дай Бог, чтобы нам пришлось ожидать новой великой трагедии, чтобы власть и околовластная элита начали ощущать связь времен и приводить себя к тому знаменателю, к тому образцу, который действительно нашей стране необходим.

— А есть ли у Вас надежда, что все общество, и в особенности молодежь, выкарабкаются из той культурно-информационной помойки, в которую превратилась страна? Потому что, мне кажется, ни о каком возрождении, ни о каком обновлении, вообще ни о каком нормальном будущем невозможно говорить, если эта ситуация не будет кардинально изменена. Когда мне рассказывают, что творится на молодежных каналах, я теряю остатки оптимизма.

— Но все — таки, согласитесь, за восемь последних лет кое-что изменилось. О молодежных каналах говорить не буду, потому что, как и Вы, не смотрю их. Это просто невозможно смотреть, нормальный человек не может это долго выносить.

— Но, с другой стороны, если для молодых людей передачи таких каналов, как МузТВ, и всякая другая гадость — это так называемая валюта общения, то кто-то из них будет, наступая себе на горло, все равно смотреть, слушать, играть в жуткие компьютерные игры…

— …и привыкать к этому.

— Да, привыкать, и потом вся эта жуть перестанет быть для них такой жуткой, им уже не придется себя пересиливать.

— Все-таки молодежные каналы — исключение, но страшное исключение, потому что молодежь смотрит эти каналы. Не вся, но значительная ее часть. Что касается других каналов, то все-таки ситуация стала лучше за эти восемь лет. Она стала менее разрушительной. Но в ней, к сожалению, не появилось того реального позитива, который бы создавал воспитательный эффект. Воспитательный эффект сейчас скорее никакой, чем положительный. Это, конечно, тоже страшно, потому что, казалось бы, в информационной сфере можно было бы многое изменить, если бы была на то политическая воля.

— Да, пока есть нормальные сценаристы, нормальные режиссеры, нормальные писатели. Пока есть поколение, в котором найдутся нормальные творцы, у которых имеются еще какие-то точки отсчета, правильные, нормальные ориентиры. Которые еще классику читали, видели хорошие фильмы…