Семь столпов мудрости - Лоуренс Аравийский

Мимо нас сломя голову галопом проскакали к югу какие-то всадники. Мы открыли по ним огонь. Потом вернулся патрульный поезд, уходивший на полной скорости от угрожавшего ему Пика. Мы помчались рядом с ним, обстреливая вагоны из своих «виккерсов», а Джунор поливал темноту зелеными трассирующими пулями из пулемета Льюиса. Звуки нашей стрельбы и шум паровоза перекрывали вой турок, смертельно напуганных этим сопровождавшимся таким фейерверком нападением. Они яростно отстреливались. Громадный автомобиль внезапно зачихал и остановился. Пуля пробила не покрытый броней край бензобака – единственное незащищенное место всех наших броневиков. Заделка пробоины отняла у нас целый час.

Потом мы снова ехали вдоль линии до скрученных рельсов и зиявших развороченных дренажных кульвертов и никак не могли найти наших товарищей. Тогда мы отъехали на милю назад, и я наконец смог поспать три прекрасных часа до рассвета. Проснулся я посвежевшим и сразу узнал наше место. Мы двинулись вперед, обгоняя египтян и бедуинов племени гуркас, и сразу после полудня приехали в Азрак. Там Фейсал и Нури Шаалан с нетерпением ждали наших новостей. Мы, каждый в отдельности, все им рассказали, после чего я направился во временный госпиталь к Маршаллу. На его попечении были все наши тяжелораненые, но их было меньше, чем он ожидал, и ему удалось припрятать для меня носилки, чтобы я мог использовать их в качестве своего ложа.

На рассвете неожиданно появился Джойс. Он хотел, воспользовавшись затишьем, поехать в Абу-эль‑Лиссан, чтобы помочь Зейду и Джафару на подступах к Маану и подтолкнуть Хорнби к племени бени сахр. Потом прилетел аэроплан из Палестины, и мы услышали самый первый рассказ об удивительной победе, одержанной Алленби. Он непостижимым образом громил противника, взламывал его оборону и преследовал турок. Лицо нашей войны изменилось, и мы поспешили рассказать об этом Фейсалу, полагая, что великое восстание должно использовать эту ситуацию в свою пользу. Часом позже я был уже в Палестине.

Военно-воздушные силы предоставили мне автомобиль, на котором я доехал из Рамлеха до Ставки главнокомандующего. Я обнаружил там неподвижно сидевшего человека, с глазами, загоравшимися всякий раз, когда Болс врывался в его кабинет с сообщением об очередном, еще более крупном успехе. Перед началом наступления Алленби был настолько уверен в себе, что каждый такой результат, казалось, чуть ли не навевал ему скуку. Однако ни один генерал (каким бы «победным» он ни был), глядя на то, как его сложнейший план во всех деталях, с одинаково полным успехом воплощался в жизнь на таком громадном театре, не мог бы не испытывать внутреннего радостного чувства. Особенно когда он видел в этом успехе вознаграждение за широту кругозора и суждений, позволявшую ему осуществлять такие неординарные идеи, отказываясь ради них от уставного кодекса управленческих приемов и поддерживая эти идеи всеми своими нравственными и материальными, военными и политическими ресурсами.

Алленби кратко изложил мне свои дальнейшие намерения. Историческая Палестина была в его руках, и разбитые турки ожидали в горах ослабления преследования. Как бы не так! Бартоломью и Ивенс готовились к нанесению трех новых ударов: одного через Иордан по Амману, силами новозеландцев Чейтора, другого через Иордан по Дераа, силами Бэрроу с его индусами, и третьего через Иордан по Кунейтре австралийцами Чевела. Чейтор должен был остаться в Аммане, Бэрроу и Чевел, решив первую задачу, должны были слиться для наступления на Дамаск. Нам же приказано было содействовать проведению всех трех операций, и я понял, что мне уже не суждено выполнить свою дерзкую угрозу взять Дамаск, пока мы не соберемся для этого все вместе.

Я объяснил наши перспективы и то, как много мы потеряли из-за господства в воздухе турецкой авиации. Алленби нажал кнопку звонка, и через несколько минут в нашем совещании приняли участие Селмонд и Бортон. Их воздушным машинам в плане Алленби отводилась значительная роль (незаурядный ум и изобретательность этого человека позволяли ему использовать взаимодействие пехоты и кавалерии, артиллерии и авиации, военно-морского флота и бронеавтомобилей, обман и нерегулярные формирования, причем каждое из этих средств – наилучшим образом!), и они эту роль сыграли. В небе больше не было турок, за исключением тех, что перешли на нашу сторону. Селмонд сказал, что пошлет в Умтайю два истребителя «бристоль» на все время, в течение которого мы будем в них нуждаться. Есть ли у нас запчасти? А бензин? Ни капли? Как можно все это туда доставить? Только по воздуху? Боевыми машинами? Это неслыханно!

Однако Селмонд и Бортон были людьми, жадными до новизны. Они продумывали план доставки грузов для аэропланов, а Алленби сидел, слушая и улыбаясь, не сомневаясь в том, что все будет сделано. Таким образом, были разработаны принципы гибкого и эффективного сочетания действий авиации, организации всех видов быстрой связи и передачи информации с его планом развертывания. Королевским военно-воздушным силам предстояло превратить отступление турок в беспорядочное бегство деморализованного сброда, уничтожить их телефонную и телеграфную связь, блокировать колонны их грузовиков на дорогах, рассеять пехотные подразделения.

Авиационные начальники обратились ко мне с вопросом о том, пригодны ли наши посадочные площадки для приема аэропланов «хэндли-пейдж» с полным боекомплектом. Я всего один раз в жизни видел эту тяжелую машину, и то в ангаре, но без колебаний ответил: «Да» – хотя было бы лучше послать вместе со мной специалиста, чтобы окончательно удостовериться в этом. Он мог бы вернуться к полудню, а аэропланы перелетели бы к нам в три часа дня. Селмонд поднялся на ноги: «Ол райт, сэр, мы сделаем все необходимое».

Я вышел из кабинета и пошел завтракать. Штаб Алленби находился в превосходном месте: прохлада, много воздуха, чисто побеленный дом, защищенный от мух и в какой-то степени музыкальный, если напрячь воображение и услышать музыку в шуме ветра между листьями окружавших его деревьев. Я чувствовал себя стесненно, словно было безнравственным пользоваться белоснежными столовыми салфетками, пить кофе из чашечек, позволять прислуживать себе официантам-солдатам, в то время как наши люди в Умтайе жили как ящерицы среди камней, ели пресный хлеб и ждали, когда их разбомбит очередной аэроплан противника. На душе у меня было беспокойно, когда пробивавшиеся через просветы в листве пыльные лучи солнца озаряли ромбовидный узор выложенной плиткой садовой дорожки, потому что после долгого пребывания в голой пустыне цветы и трава вызывали подсознательное беспокойство, а повсеместно буйно наливающаяся соками зелень полей представлялась вульгарной.