Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время разговора он невзначай повернул голову и заметил за портьерой мистера Доррита.
Крошка Доррит, радостно вскрикнув, кинулась обнимать и целовать отца. Но тот, казалось, был не в духе и чем-то недоволен.
– Очень рад, что мне наконец удалось найти тебя, Эми, – сказал он. – Очень рад, что мне – кхм – хоть кого-нибудь удалось найти. Здесь, видно – кха – о моем возвращении так мало думали, что я, пожалуй, – кха-кхм – должен принести свои извинения за то, что вообще – кха – позволил себе вернуться.
– Мы уже не надеялись, что ты приедешь сегодня, дорогой Уильям, – сказал ему брат. – Ведь ночь на дворе.
– Я крепче тебя, мой милый Фредерик, – возразил глава семейства с состраданием, в котором слышался укор, – и могу путешествовать в любой час, не опасаясь – кха – за свое здоровье.
– Конечно, конечно, – поспешил ответить Фредерик, смутно догадываясь, что он сказал что-то невпопад. – Конечно, Уильям.
– Благодарю, Эми, – заметил мистер Доррит дочери, помогавшей ему раскутаться. – Я справлюсь и сам. Не хочу – кха – утруждать тебя, Эми. Можно мне получить ломтик хлеба и стакан вина, или это – кха – потребует чересчур больших хлопот?
– Дорогой отец, через пять минут ужин будет на столе.
– Благодарю, дитя мое, – отвечал мистер Доррит обиженным тоном, – боюсь, я – кха – слишком много доставляю хлопот. Кхм. Миссис Дженерал здорова?
– Миссис Дженерал жаловалась на усталость и головную боль, дорогой мой; когда мы отказались от мысли дождаться вас сегодня, она ушла спать.
Быть может, мистеру Дорриту понравилось, что его предполагаемое запоздание так расстроило миссис Дженерал. Во всяком случае, лоб у него разгладился, и он сказал с явным удовольствием:
– Весьма прискорбно слышать, что миссис Дженерал нездорова.
Во время этого короткого разговора дочь присматривалась к нему с особенным вниманием, словно он казался ей постаревшим или вообще как-то изменившимся. Он это, должно быть, заметил и рассердился, судя по тому, что, избавившись от своей дорожной одежды и подойдя к камину, он сказал ворчливым тоном:
– Что ты меня так разглядываешь, Эми? Что вызывает у тебя такой – кха – преувеличенный интерес к моей особе?
– Простите, отец, я нечаянно. Мне просто приятно видеть вас снова, вот и все.
– Не говори «вот и все», потому что – кха – это отнюдь не все. Тебе – кхм – тебе кажется, – продолжал мистер Доррит с обличающей многозначительностью, – что я нездоров.
– Мне кажется, что вы немного устали, голубчик мой.
– Вот и ошибаешься, – сказал мистер Доррит. – Кха. Ничуть я не устал. Кха-кхм. Я сейчас бодрей, чем был до поездки.
Чувствуя его раздражение, она не стала спорить, только тихонько прижалась к его плечу. Он вдруг свесил голову и задремал, но через минуту встрепенулся.
– Фредерик, – сказал он, обращаясь к брату, стоявшему по другую его сторону, – советую тебе немедленно лечь в постель.
– Нет, Уильям, я посижу с тобой, пока ты будешь ужинать.
– Фредерик, – возразил он, – я прошу тебя лечь в постель. Я настаиваю на том, чтобы ты сейчас же лег в постель. Тебе – кхм – давно уже пора быть в постели. Ты такой слабый.
– Ну, ну, ну! – сказал старик, готовый на все, лишь бы сделать брату приятное. – Ты прав, Уильям. Я в самом деле слаб.
– Мой милый Фредерик, – произнес мистер Доррит с неподражаемым чувством превосходства над дряхлым и немощным братом, – в этом не приходится сомневаться. Мне крайне грустно видеть, как ты ослабел. Кха. Это для меня большое огорчение. Кхм. Я нахожу, что у тебя совсем больной вид. Такой образ жизни не по тебе. Нужно больше думать о своем здоровье, больше думать о своем здоровье.
– Так мне пойти лечь? – спросил Фредерик.
– Сделай милость, Фредерик, – сказал мистер Доррит. – Ты меня этим крайне обяжешь. Покойной ночи, брат. Надеюсь, сон подкрепит тебя. Мне решительно не нравится твой вид. Покойной ночи, мой милый. – Отпустив брата с этим сердечным напутствием, он снова задремал, прежде чем тот успел дойти до порога; и если бы не дочь, ткнулся бы прямо в огонь головой.
– Твой дядя стал совсем плох, Эми, – сказал он, сразу же очнувшись. – Бормочет что-то – кха – так, что нельзя разобрать, а порой – кхм – и вовсе заговаривается. Я его – кха-кхм – еще таким не видел. Не болел ли он тут без меня?
– Нет, отец.
– Он очень – кха – переменился, верно, Эми?
– Я как-то не замечала, отец.
– Очень одряхлел, – сказал мистер Доррит. – Очень одряхлел. Мой бедный добрый Фредерик, видно, что его силы падают с каждым днем. Кха. Даже если вспомнить, каким я его оставил, он – кхм – заметно одряхлел.
Ужин, накрытый здесь же, на маленьком столике, у которого он давеча увидел Эми за вышиваньем, отвлек его мысли от брата. Она села рядом, по старому, давно уже забытому обыкновению. За столом никто не прислуживал, и она сама подавала ему еду, наливала вино в стакан, как всегда делала это в Маршалси. Впервые после перемены в их судьбе ей выпала такая возможность. Она избегала смотреть на него, чтобы не вызвать новой вспышки гнева; дважды в течение ужина она замечала, как он вдруг вскидывал на нее глаза и тотчас же оглядывался по сторонам, будто спешил убедиться, что это не та комната, в которой они коротали долгие тюремные вечера. И оба раза он ощупывал рукой голову, словно искал свою старую черную ермолку – хотя сей заслуженный головной убор так и не увидел свободы и, безжалостно брошенный в стенах Маршалси, до сих пор совершал прогулки по двору на чьей-то голове.
Ел он мало, но за столом сидел долго и не раз снова заводил разговор о печальном состоянии брата. Сокрушаясь и сетуя, он, однако, был довольно беспощаден в подборе выражений. Приходится сознаться, говорил он, что бедный Фредерик – кха-кхм – выжил из ума. Да, иначе не скажешь: именно выжил из ума. Несчастный! Страшно даже подумать, каково было Эми выносить его общество – слушать бессвязное и бессмысленное бормотанье бедняги, да, бессвязное и бессмысленное бормотанье; она бы, верно, пропала с тоски, если бы не спасительное присутствие в доме миссис Дженерал. Весьма прискорбно, повторил он с прежним удовольствием, что эта – кха – достойнейшая особа захворала.
Все, что он говорил и делал в тот вечер, вплоть до самых незначительных мелочей, Крошка Доррит любовно сохранила бы в памяти, даже если б не появилось у нее впоследствии причины запомнить этот вечер на всю жизнь. Она
