Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Можно было бы объяснить Сорокина гораздо проще всем идущим вместе, но дело ведь не в этом: им объяснения не нужны, они не понять хотят, а наскандалить - и уже приходили с угрозами к Сорокину на квартиру. Но тогда остается объяснить хотя бы Льву Аннинскому, что такое реализация метафоры - один из любимейших приемов Сорокина. Это придача метафоре - заведомому иносказанию - прямого смысла. Скажем, метафора "солнце всходит и заходит" реализуется и овеществляется, если примыслить солнцу ноги, способные ходить. Так и у Сорокина в пресловутой сцене реализуется метафора, которую я постараюсь передать возможно цензурнее. Хрущев в акте со Сталиным - реализация метафоры "Никита Сталина в очко огулял" - каковой метафорой вполне корректно описывается, скажем, критика Сталина на ХХ съезде партии.

Вот так - такими и многими другими приемами - делается литература. Обидно это напоминать профессиональным литературоведам. А с идущими вместе, надо полагать, начальство само разберется.

На обломках дискурса

Я прочитал страшноватую статью Константина Фрумкина в седьмом номере "Знамени" со смешанными чувствами. Статья называется "Террор и насилие в зеркале искусства", при этом автор - экономист, окончивший Финансовую академию и работающий в этой области. В статье идет речь о том, почему в России не задается здоровый бизнес, - тема, действительно актуальная для человека с экономическим образованием. Но она рассматривается в этом самом зеркале искусства, причем начинается с классиков - Островского и Горького, речь заходит об их пьесах: соответственно, "Бешеные деньги" и "Васса Железнова". Первую пьесу я помню плохо, но про Вассу поговорить готов. В трактовке Фрумкина она являет некое светлое пятно в темном царстве бездельников (в том числе революционных), развратников и паразитов, центр некоей позитивной энергии. Между тем Васса Железнова - убийца. Эта пьеса не должна браться в пример как попытка русской классики создать положительный образ делового человека. Васса Железнова, как сейчас говорят, "крутая", круче не бывает. В пьесе как-то особенно болезненно сказался тот комплекс Горького, который в свое время назвали босяцким ницшеанством. Его идея - цель оправдывает средство, человек для дела имеет право переступить мораль, мораль - оружие потерпевших поражение слабаков. Об этом же написана другая в том же роде пьеса Горького - "Старик". Этот комплекс идей и переживаний привел Горького в лоно Сталина, хотя даже с Лениным он сумел разойтись и поссориться. Ленин казался ему анархистом, развязавшим в России стихию азиатского бунта. А Сталин ему понравился - железный организатор. ЧК-ОГПУ были для Горького орудиями европеизации России, Ягода стал его любимым человеком. (Куда конь с копытом, туда и рак с клешней: Ромэн Роллан написал в Московском дневнике: "Ягода похож на Мальро, у него такие же глаза страдающего идеалиста".)

То есть, если вернуться к тематике статьи Фрумкина, большой бизнес, всяческое позитивное строительство - в представлении Горького - как бы и требуют некоего бандитизма, осуществления права сильного. Из Горького нельзя вывести феноменологию здорового бизнеса - хотя бы потому, что у него понятие здоровья естественно ассоциируется с понятиями силы и насилия.

Но это обращение к двум русским классическим пьеса у Константина Фрумкина - лишь повод поговорить о реальной ситуации, сложившейся в сегодняшней российской действительности. Тема его статьи - распад моральных и социальных связей в нынешнем российском обществе, в полной его социальной дезинтеграции. Чувствуется, что он недавно прочитал Дюркгейма. У людей исчезло понимание общего дела, которое необходимо связывает их в общество, порождает само общество. Создалась атмосфера безответственности и незаинтересованности в любом деле, кроме мгновенного материального обогащения. Исчезло представление о будущем как база для длительной позитивной работы. Господствует беспредел, или, как переводит это на латынь Фрумкин, - инфинитив: неопределенность.

"Существует ли русская мафия? - спрашивает автор. - Да - но не в том смысле, в каком существует итальянская. Русская мафия - это не единая преступная организация, у нее нет крестных отцов и четкой семейной иерархии. Русская мафия - это особое нравственное состояние нации, когда слишком много вопросов решается с помощью пистолета, кулака, резиновой дубинки или, в лучшем случае, подкупа. Так ли это? И да, и нет. Нет этих двух сторон - бандитов и банкиров... Мафия (или, правильнее, - мафиозность) - это ритм существования народа, для которого слишком значительным фактором стала "крутизна".

В конце концов, всё сводится у Фрумкина к тому, что в России Танатос восторжествовал над Эросом, что подтверждается анализом еще одного драматического произведения - телефильма "Чекист", как-то уж совсем не идущим к делу. Статья импрессионистически распадается, утрачивает концептуальный центр. Да и есть ли он у нее? Предполагаемая идея - бизнес может быть честным и здоровым. Рассчитанным на длительные сроки, создающим будущее. Тогда даже получается, что он и есть базис самого общества - этакий вновь обретенный марксизм.

Так ли? А не вспомнить ли нам нынешние скандалы в Америке, связанные с разоблачением жульнической практики корпоративных гигантов? Делать деньги - всегда игра, не только в Лас-Вегасе, всегда соблазн легких путей, то есть действий не по закону. Америка выйдет из этого кризиса, потому что закон в ней есть, и он уважается. Но закон - установление, выходящее за рамки деловой активности, он продуцируется самим обществом, и если угодно - государством, как силовой структурой общества. Кризис России не в том, что бизнесмены в ней плохие, а в том, что в ней исчез закон, то есть государство. Произошло то, что можно назвать приватизацией власти. А это ведь не то, что всячески приветствуемый плюрализм или еще к Локку и Монтескье восходящее понятие разделения властей. Это раздробление, феодолизация власти, притом, что строгая договорность, характеризующая любой феодальный порядок, тоже не существует (в описании этого сюжета статья Фрумкина впечатляет почти травматически). Беспредел имеет место внутри самих бандитских структур, и это лишает их какой-либо позитивной социальной перспективы: что, мол, из лидера какой-нибудь Солнцевской группировки в конце концов получится Рокфеллер.

Всё-таки мне кажется, что Константин Фрумкин не увидел центра проблемы: упадка власти в России, так трагически и злокачественно совпавшего с появлением понятия, да и практики свободы. Но ведь этот проект - восстановление власти как элементарного полицейского порядка - и был тем мандатом, который получил Путин. Под это ему дали кредит, и до сих пор этого кредита еще не лишили. Но дела идут туго, до сих пор Москва остается Чикаго "ревущих двадцатых": стреляют в заместителей мэра. Путинская тема - вот необычный случай в России! - не имеет никакого идеологического наполнения: правый или левый, западник или евразиец, интеллигент или гебист, - но только вот этот элементарный смысл восстановления элементарного порядка. Будет порядок - будет и бизнес в порядке. Но в России как-то не принято у интеллигентных людей взывать к полиции. А Фрумкин - всячески интеллигентный человек

Вот поставить памятник городовому, то есть решить проблему средствами искусства, - это, пожалуйста. Да и Городовой этот, говорят, одно лицо с Никитой Михалковым. Я это к тому говорю, что слишком уж часто у русских авторов любая тема сводится к ее эстетическим иллюстрациям. Даже сильнее: просто берется из искусства, замечается чуть ли не всегда в уже созданном эстетическом отражении. Готово даже создаться парадоксальное представление, что настоящие кошмары нынешней российской жизни существуют если не только, то в основном в воображении художников.

Кроме Чечни, конечно. Но о ней еще будет разговор, сейчас же хочется закончить с Фрумкиным. Предельный пессимизм его статьи не оставляет никаких надежд. Вот как, например, он реагирует на проекты силового нажима на нынешнюю преступность - создание некоего чрезвычайного положения вокруг этого феномена.

"Советская власть никогда не уничтожала бандитизм и террор, - пишет Фрумкин, - но она прибирала их к рукам, организовывала в ведомства и заставляла служить себе. Жизнь граждан России - как в тридцатых годах, так и в постсоветское время - абсолютно не гарантирована, в любой момент достоинство, благосостояние любого из нас могут быть безнаказанно растоптаны. Разница в том, что в тридцатых годах террором занимались люди, находившиеся на службе в одном конкретном наркомате, а сегодня убийцами люди становятся в частном порядке. Политические функции двух типов террора разные, но есть между ними и сходство. Для террора всегда необходимо одно фундаментальное условие - существование большого числа людей с "крутым" характером, для которых естественной и легкой является мысль, что для расправы с противником недостаточно его уволить, забаллотировать, опозорить - еще его надо изувечить, а потом прикончить. Диктатура, которая бы, как об этом мечтают участники коммунистических митингов, решила "навести порядок", будет опираться на ведомства по охране порядка, состоящие из людей определенного склада. И те молодчики с бритыми затылками, которых сегодня называют "братки", завтра будут ходить со значками "ЧК" на тех же кожаных плащах".