Избранное - Иван Ольбрахт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Руде право» мы работали до 9 декабря 1920 года. В середине сентября правительство Тусара вышло в отставку и передало власть чиновничьему правительству старого австрийского бюрократа Яна Черного. Бывшая австрийская бюрократия должна была осуществить то, на что не отваживалось оппортунистическое правое руководство социал-демократической партии, то есть потопить в крови молодое коммунистическое движение Чехословакии. И она выполнила свою задачу.
Под вечер 9 декабря в наполовину опустевший Народный дом (утренний выпуск «Руде право» и «Вечерник»{327} в этот день уже не вышли) явился чиновник магистрата и вручил управляющему обезлюдевшей типографии лист бумаги с печатью королевского города Праги. Это был приказ закрыть типографию. Оказывается, еще 11 ноября суд в округе Нове Место вынес положительное решение по иску Антонина Немца о присвоении чужого имущества. День 9 декабря председатель совета министров встретил во всеоружии. Армия находилась в боевой готовности, в Прагу со всей округи была стянута жандармерия, полицейское управление развернуло свою деятельность уже с утра. Телефонные линии Народного дома контролировались. Когда чиновник вручил управляющему приказ опечатать типографию, тот срочно позвонил в пражский магистрат, но к телефону подошел только канцелярский служитель. Управляющий вызвал полицейскую комендатуру, на его протест там ответили, что подадут рапорт о разговоре министру внутренних дел. Через минуту позвонили из министерства внутренних дел: необходимо, дескать, попытаться уладить дело мирным путем. Управляющий уведомил министерство, что в шесть часов он созывает в Народном доме собрание заводских уполномоченных, которое обсудит положение, и спросил, пропустит ли полиция уполномоченных. После продолжительного молчания голос на другом конце провода ответил: «Господин премьер-министр в настоящее время отсутствует, но я доведу это до его сведения. Если придут действительно только уполномоченные — возможно. Вероятно». Пока тянулись эти бесплодные переговоры, триста человек полицейской охраны занимали здание Народного дома. Они выстроились шпалерами во дворах и закрыли оба проезда в прилегающие улицы надежным кордоном. Крепость была отрезана от мира. Работало лишь несколько телефонов. Горсточка случайно оказавшихся в здании рабочих-активистов пыталась наладить связь с заводами: «Народный дом занят полицией. Сообщите об этом любыми средствами заводским организациям! На Прагу-Данек, Кольбенку, на заводы Чешско-моравской компании, рингофферовцам, на Капсловну! В шесть часов в садовом павильоне Народного дома созывается собрание заводских уполномоченных Большой Праги. Немедленно сообщите по заводам!» Между тем перед Народным домом собирались кучки любопытных. Они быстро росли. Полицейские разгоняли людей, но их становилось все больше и больше. В начале шестого к зданию подошла первая организованная колонна — 150 рабочих жижковской Капсловны. «Назад! — закричал из полуосвещенного проезда офицер, спрятавшийся за четырьмя рядами полицейских. — Назад, или будет применено оружие!» Бурное возмущение улицы и рабочих с Капсловны было ему ответом. Могучий натиск — крепко сцепленные руки полицейских разжимаются, кордон прорван, и толпа устремляется в проезд. Вскоре металлистам с Праги-Данек удался второй прорыв. Потом подошли рабочие Кольбенки и присоединившаяся к ним по пути вторая группа с Капсловны. Во дворах гремит напев «Красного знамени». Кто-то кричит, что полиция готовится напасть на собравшихся через кинотеатр в конце улицы Гавличка. Рабочие строят баррикады. Они тащат ручные тележки, ящики и заваливают запасной выход из кинотеатра. В обоих проездах за спинами полицейских они также возводят баррикады из ящиков и рулонов бумаги. Полиция, блокированная сзади и теснимая толпой спереди, бессильна. Полицейский чиновник посылает сыщика в штатском вызвать по телефону жандармов. На полутемной галерее появляется человек, который кричит: «Товарищи заводские уполномоченные! Срочно направляйтесь в садовый павильон, там идет совещание. Но только уполномоченные и больше никто!» И говоривший снова исчезает в доме. Садовый павильон в одну минуту оказывается переполненным. В то время в Народном доме имелся такой зал, теперь его уже нет. Он представлял собой довольно просторное, со всех сторон застекленное помещение, вероятно, бывшую оранжерею, так что все происходящее в нем было видно, как в зажженном фонаре. Совещание открыл товарищ Гавлин, рабочий с завода химикалиев. Он сделал обзор событий минувшего дня. После него взял слово управляющий домом товарищ Скалак, но не успел он сказать и двадцати фраз, как снаружи, с первого двора, послышался крик. Это к месту действия подоспели жандармы. Они прорвались через покинутую большинством рабочих баррикаду в проезде с Гибернской улицы и ринулись во двор. От ударов задребезжали стекла и узенькие планки в рамах садового павильона. Посыпались осколки стекла. Атакующие вышибали прикладами окна бывшей оранжереи и прыгали через них в зал. Одновременно с жандармами в помещение вломилась полиция. Началась свалка. Жандармы и полицейские неистовствовали. На полу в крови валялись раненые. А в это время другой отряд жандармерии, выполняя приказ премьер-министра Черного, хозяйничал во дворах Народного дома, выходивших на Гибернскую улицу и улицу Гавличка. Удары прикладов и дубинок сыпались градом, повсюду слышались стоны и отчаянные крики женщин, которых ворвавшиеся били и топтали ногами.
А ночью, уже после окончания кровавой работы, мимо шпалер жандармов, вытянувшихся для приветствия по стойке смирно, в Народный дом проследовали вожди правого крыла социал-демократической партии: впереди Франтишек Соукуп, потом — Антонин Немец, Габрман, Стивин, Бинёвец, Коуделка. Они шли через прибранные опустевшие дворы, ступая по земле, впитавшей кровь пролетариев. За ними — кучка редакторов, профсоюзных секретарей и человек пятнадцать шпиков в роли возмущенных происшедшим социал-демократических рабочих. Вместе со своими вождями они вошли в редакцию, отшвырнули к стене тщедушную фигурку престарелого поэта Антонина Мацека{328}, а ненавистного им Богумира Шмераля поволокли по лестнице, изорвав на нем одежду. Последним покинул редакцию доктор прав Вацлав Вацек{329}. Поэт товарищ Гора{330} оставил на своем письменном столе записку: «Пан Стивин, поздравляю вас. Вы вскарабкались в редакторское кресло по штыкам жандармов…»
На этот раз Иозеф Стивин и Антонин Немец еще победили.
В течение ночи и следующего утра сообщение о захвате Народного дома облетело всю Прагу. Пражский рабочий класс был возмущен грабительским захватом его достояния. Рабочие хорошо помнили, с каким напряжением, ценой каких жертв и лишений урывали они от своих нищенских заработков крейцер за крейцером, прежде чем появилась возможность купить Народный дом и основать центральный печатный орган партии — гордость чешского пролетариата.
Жандармерия и полиция еще свирепствовали во дворах и садовом павильоне, но уже было ясно, чем кончится схватка, и в редакции кипела работа. Была написана листовка о кровавых событиях в Народном доме, в ту же ночь ее доставили в «Графию» и
