Вспомнить всё (сборник) - Филип Дик

Пока он заваривал чай, в голове у него вертелись обрывки одной из доулендовских песен в обработке Линды Фокс.

О, Господи Предвечный,Всеблагостью овей,Терпенья гласу внемлиВ предсмертной песни сей.

– А сериал очень хорош, – сказала Райбис, когда мыльную оперу прервала реклама. – Можно я вам расскажу про него?

Вместо ответа он спросил:

– Вам понизили дозу васкулина. Значит ли это, что вы идете на поправку?

– Видимо, очередная ремиссия.

– И сколько она может продлиться?

– Довольно долго, наверное.

– Ваше мужество меня восхищает, – сказал Макуэйн. – Я ухожу. Это был последний раз, больше я не приду.

– Мужество? – отозвалась она. – Спасибо.

– Я больше не вернусь.

– Когда не вернетесь? Сегодня?

– Вы носитель смерти. Болезнетворный организм.

– Ну а если все-таки без шуток, – проговорила она, – то я хочу надеть парик. Не могли бы вы подать мне светленький? Он где-то здесь – может, вон под теми вещами в углу. Там, где красная кофта с белыми пуговицами. Одной не хватает, надо бы пришить – если еще найду.

Макуэйн разыскал ее парик.

– Подержите зеркальце, – попросила она, пристраивая парик на голове. – Как думаете, я заразна? Медслужба уверяет, что на этой стадии вирус пассивен. Я вчера разговаривала с ними больше часа; мне дали специальные указания.

– Кто обслуживает ваши финтифлюшки? – спросил он.

– Финтифлюшки?

Она уставилась на него из-за темных очков.

– Делает вашу работу. Отслеживает входящие данные. Записывает их, транслирует. Вы для этого здесь сидите.

– Все стоит на автомате.

– У вас сейчас горит семь сигнальных лампочек, причем все мигают красным цветом. У них должен быть звуковой аналог, его уже не проигнорируешь. Сигнал поступает, но не записывается, и вас пытаются известить.

– Ну что ж, не повезло им, – проговорила Райбис вполголоса.

– Приходится считаться с вашей болезнью, – сказал он.

– Да, именно так. Еще как приходится. Но можно и без меня; вы ведь, по-моему, получаете примерно то же самое, что и я? И, в принципе, моя станция дублирует вашу?

– Нет. Это моя вашу дублирует.

– Да какая разница. – Она отхлебнула чаю из поднесенной им кружки. – Очень горячий. Пусть пока остынет.

Райбис потянула дрожащую руку к прикроватному столику; кружка выпала, и чай расплескался по пластиковому полу.

– Боже, – в бешенстве выдавила она. – Ну сколько можно, сколько можно-то. Сегодня все наперекосяк. Проклятье.

Макуэйн включил вакуумный контур, и система всосала пролитую жидкость. Он так ничего и не сказал. Его переполняла неясная, ни на что не направленная злоба; ярость, у которой не было объекта. И он чувствовал, что такова же и ненависть Райбис – эмоция, бьющая в никуда и повсюду сразу. Ненависть, подумал он, похожа на мушиный рой. Господи, как же мне хочется вырваться отсюда. Как я ненавижу эту ненависть, когда пролитый чай и смертельная болезнь вызывают одну и ту же злость. Одномерная вселенная. Дошло же до такого.

В последующие недели Макуэйн стал бывать у нее все реже и реже. Он не вслушивался в ее слова; не следил за тем, что она делает; отводил глаза от окружавшего ее хаоса, от разгрома в куполе. Да это же проекция ее мозга, подумал он, окинув взором мусор, лежавший кучами тут и там; она навалила мешков даже снаружи купола, на поживу вечному холоду. У нее маразм.

У себя в куполе он пытался слушать Линду Фокс, но магия ушла. Теперь он видел и слышал лишь синтетический образ, в котором не было ничего настоящего. Райбис Ромми высосала из Фокс всю жизнь, как вакуумный контур всосал пролитый чай.

Когда невзгоды били бури злей,Надежда его сердце сберегала.

Макуэйн слышал слова, но те ничего не значили. Как там сказала Райбис? Подержанная сентиментальность, фуфло. Он включил Вивальди – концерт для фагота. У Вивальди только один такой концерт, подумал он. Компьютер справился бы лучше. И с большим разнообразием.

– Вы настроились на волну Фокс, – проговорила Линда Фокс, и на экране возникло диковатое лицо в свете звезд. – И когда эта волна ударит вас, то ударит всерьез!

В минутном припадке ярости Макуэйн стер четыре часа ее записей – аудио и видео. И сразу пожалел об этом. Он сделал на один из спутников-ретрансляторов запрос на дубликаты и получил ответ, что их дозакажут.

Той же ночью, когда он крепко спал, зазвонил телефон. Макуэйн не стал отвечать – пусть себе надрывается; через десять минут звонок повторился и опять был оставлен без внимания.

На третий раз он взял трубку и произнес «алло».

– Привет, – сказала Райбис.

– Что такое?

– Я выздоровела.

– У вас ремиссия?

– Нет, я выздоровела. Со мной только что связалась медслужба; их компьютер обработал все мои данные, анализы и так далее – бляшек ни следа. Только, конечно, центрального зрения в этом глазу уже не будет. Но в остальном все хорошо. – Она помолчала. – Как вы там? Вы так давно не давали о себе знать – целую вечность. Я все гадала, что там с вами.

Он сказал:

– Я в норме.

– Надо это отметить.

– Да.

– Я приготовлю нам обед, как в тот раз. Не тянет на мексиканскую кухню? У меня получаются очень вкусные тако; в морозилке должен быть фарш, если еще не стух. Вот разморожу его и посмотрим. Лучше мне прийти к вам, или вы…

– Давайте поговорим завтра.

– Простите, что разбудила вас, но я только-только закончила разговор с медслужбой. – Она ненадолго притихла, затем добавила: – Вы мой единственный друг.

А потом, невиданное дело, заплакала.

– Ничего, – сказал Макуэйн. – Теперь вы здоровы.

– В какой же заднице я была, – выговорила она сквозь рыдания. – Сейчас я повешу трубку и перезвоню вам завтра. Вы правы; самой в это не верится, но я выкарабкалась.

– Все благодаря вашему мужеству.

– Все благодаря вам. Без вас я сдалась бы. Я скрывала от вас, но… в общем, я отложила столько снотворного, что могла бы покончить с собой, и…

– Я позвоню вам завтра, – перебил Макуэйн, – обговорим нашу встречу.

Он повесил трубку и снова улегся.

Ему думалось: когда Иов лишился крова и детей, Терпенье его муки утешало. Когда ж невзгоды били бури злей, Надежда его сердце сберегала. Как выразилась бы Фокс.

Подержанная сентиментальность, подумал он. Я был с ней в трудную минуту, а она отплатила мне, подняв на смех то, что я ценил выше всего. Но она жива, осознал вдруг Макуэйн; она и вправду выкарабкалась. Это как пытаться убить крысу. Можно умертвить ее на полдюжины ладов, а она все равно выживет. За такое не судят.

Он подумал: так вот как зовется то, чем мы занимаемся в этой звездной системе, на этих замерзших планетах, в этих крошечных куполах. Райбис Ромми уяснила правила игры, сыграла по ним и победила. К черту Линду Фокс. А потом он подумал: но и все, что я люблю, – тоже к черту.