Мятежный дом - Ольга Чигиринская

Дело было свыше ста лет назад и церемониал подзабылся слегка, пришлось ковырнуть архивы и стряхнуть пыль со старых хроник. Хотя принцип остался тем же: по два человека, мужчина и женщина, от каждого клана, даже от ассоциированных, таких, как экологи или синоби. От всех поровну, больших и малых, чтоб никому обидно не было. По каким принципам их выберет клан — неважно. В течение месяца они должны жить в полной изоляции от всех, без связи внешним миром, без доступа к иным источникам информации, нежели материалы и фигуранты разбираемого дела. Предполагалось, что в этом случае разбирательство будет беспристрастным.

Но расселить в столице пятьсот человек в полном комфорте и полной изоляции оказалось не так-то просто. Потребовалось время — и это время следователи использовали для поиска свидетелей, которых тоже требовалось куда-то поселить… И пока это длилось, кипение страстей по поводу захвата глайдер-порта сменилось ожиданием новой забавы.

Картагосцы обожали судебное зрелище. Странное увлечение для народа, не брезгующего пиратством, не раз думала Констанс, вникая в хитросплетения здешнего права.

Когда рыжий гигант добился свидания с ней и предложил ей защищать Дика в суде, она не колебалась ни секунды. Да, она понимает, чем это кончится. Да, скорее всего, она проводит мальчика со скамьи подсудимых на эшафот. Но разве может она не попытаться сделать для него все возможное?

На положении государевых пленников они жили теперь во дворце тайсёгуна. Сюда же доставили Гуса из поместья его картагоской жены. Закон дома Рива ничего не имел против того, что брак заключил несовершеннолетний имперец, ожидающий суда — он был капитаном, этого достаточно. Впрочем, Ройе объяснил, что при необходимости развод будет таким же легким. Гусу и Гесте разрешали свидания. Констанс познакомилась со своей невесткой, по возрасту годившейся ей в матери, и нашла ее достойной женщиной. Ее представили также человеку, распоряжавшемуся теперь ее судьбой от имени Государя. Впрочем, он и раньше распоряжался ее судьбой — неофициально. Она не представляла себе, кого Рихард Шнайдер надеется этим обмануть. Может, и никого. Официозное лицемерие такого рода было одинаково и в Империи, и здесь.

В любом случае Морихэй Лесан, совсем еще недавно герой, сделался козлом отпущения. Он удерживал знатную пленницу тайком от государя, он инициировал бандитов до Картаго и натравил их на Эктора Нейгала, он пытками и наркотиками довел пленного имперского пилота до безумия, и тот в припадке убил найсёгуна — и он же, Лесан, отказался прибрать за собой и убить сбежавшего пилота. Под конец он решился на совсем уж чудовищное предательство: подарил своему безумному имперскому любовнику корабль покойного Шмуэля Даллета, на котором тот мог бы беспрепятственно покинуть Картаго и вернуться сюда со всей имперской армадой. И одно Небо знает, чем бы дело кончилось, если бы не перст судьбы, сиречь клык генмодифицированной собаки.

— Если бы не Ричард, — осторожно поправила она. — Он все еще мог в любой момент захватить нас и улететь.

— Да, — Шнайдер посмотрел ей прямо в глаза. Они стояли так близко друг от друга, что в его пшеничных бровях она рассмотрела седые волоски. — Странно, что он этого не сделал.

— Раймон Порше его друг.

— Вы больше, чем друг.

Это была правда.

— Он знал, что моей жизни ничто не угрожает.

— Он знал, что Порше солдат; он верит, что мученичество награждается раем. Он остался не ради Порше, а ради трехсот морлоков.

Она не понимала, какое значение это имеет для Шнайдера.

— Десять лет назад Райан Маэда возглавил восстание, поднятое совершенными идиотами и обреченное заведомо. Возглавил потому что не мог их бросить. Мы сожгли Минато и заставили его смотреть, а потом отдали его на растерзание морлокам. Это стало для нас началом конца. Директория хотела, чтобы Рива безнадежно замарались в крови — так они получали гарантию, что мы не выйдем из игры. Когда в игру вмешалась Империя, они вышли, а мы не смогли. В глазах всей Галактики мы чудовища, они — всего лишь политики.

Констанс не сказала того, что само просилось на язык. Она сказала другое:

— Вам не везет с людьми, которые не могут вовремя бросить идиотов.

— Не везет, — улыбки не было, просто ухоженные усы и борода чуть шевельнулись. Так лиса пробегает через пшеничное поле. — На суде я буду выступать обвинителем от дома Рива.

Констанс кивнула. Законы Рива не требовали, чтоб защитник и обвинитель были сторонними хладнокровными профессионалами. Напротив, считалось, что кровная заинтересованность заставит обоих прилагать все усилия, чтобы убедить суд в правоте своего дела. Возможно ли здесь, чтобы законники, метавшие друг в друга молнии в зале суда, в перерыве обменивались анекдотами за чашкой кофе? Констанс не знала. Здешний суд больше походил на старинное вече, и побеждал тот, кто стяжал больше симпатий. В этом было мало цивилизованности, но…

— Знаете, почему в таких делах число заседателей всегда чётное? — спросил Шнайдер напоследок.

Констанс пожала плечами. Когда она знакомилась с историей Картаго, это показалось ей простым недочетом, а судебный поединок — глупостью.

— Мы верим в судьбу и считаем, что ей тоже нужно дать шанс, — пояснил Шнайдер, и на этом аудиенция окончилась.

На следующий день ей дали свидание с тремя «зачинщиками мятежа». Судить должны были всех морлоков, но судьба всего батальона зависела от приговора в отношении Дика, Порше и Гедеона — остальные шли оптом, так что отправляться в городскую тюрьму имело смысл в самую последнюю очередь — проверить условия содержания морлоков под стражей.

Первым к ней привели Рэя. Его переломы уже начали заживать, но передвигался он с большим трудом, скрипя и громыхая экзоскелетом на каждом шагу.

— У вас не нашлось гравикресла? — голос Констанс… не дрогнул, против ожиданий.

— Нашлось, но его дизайн не рассчитан на хвостатую задницу, — ухмыльнулся дежурный офицер.

— Пустое, миледи, — Рэй тяжело опустился на табурет. — Очень рад вас видеть в добром здравии.

— Я тоже радовалась бы, находись ты в добром здравии. Но придется довольствоваться тем, что ты жив, и радоваться хотя бы этому.

Морлок широко улыбнулся и облокотился на стол. Ему больно сидеть прямо, догадалась Констанс.

— Я должен просить у вас прощения. Если бы я знал, что сэнтио-сама получит в подарок звездолет, я не стал бы искушать его.

— Слышать об этом ничего не хочу, — отрезала Констанс. — Рэй, я буду твоим защитником на суде, и мы должны продумать стратегию защиты.

Рэй улыбнулся еще шире.

— Помните, что сказал Господь? Когда поведут в суды — не думать, что говорить, а предоставить дело Святому Духу?

Бедный Ройе, подумала Констанс.

— Это прекрасно, Рэй, и мы никоим образом не будем нарушать право Святого Духа говорить твоими устами. Но сейчас мы еще не в суде, и тебе не нужно свидетельствовать передо мной, я ведь уже обращена. Почему бы нам просто не поговорить о том, что случилось на базе Ануннаки? В конце концов, я не только защитник, но и твой друг — а знаю ровно то, что рассказал синоби.

Порше развел ладонями. Кисти слушались плохо: пробивая запястья, ему повредили сухожилия.

— Я весь ваш, миледи…

По итогам разговора Констанс не знала, чего хочет больше: сжать Рэя в объятиях и плакать — или надавать ему по голове. И то и другое было бы для него равно болезненно, да никто и не пустил бы ее на ту сторону барьера, так что Констанс ограничилась прикосновением к его руке, продавив кончиками пальцев пелену защитного поля. Караул, все-таки пристыженный упреком, подогнал гравиносилки — но Рэй отказался лечь и поковылял по коридору прочь, опираясь на носилки руками.

Юный Гедеон произвел более тягостное впечатление. Констанс никак не могла взять с ним верный тон: прежде она общалась только со взрослыми морлоками, которые, проживая с людьми, накопили достаточно человеческого опыта. Гедеон же был чуть старше Дика, а по сравнению с ним казался умственно отсталым. Констанс понимала, что это не органическое расстройство, а всего лишь плод весьма специфического воспитания, но это понимание не могло поправить дела. Правильную линию она нащупала ближе к концу беседы, опершись на свой духовный авторитет христианки с многолетним стажем. Не будучи ни священником, ни богословом, она ощутила себя почти узурпатором.

Но тяжелее всего, как она и думала, вышло с Диком.

Печать смертельной усталости, знакомая по «Паломнику», лежала на нем так явно, что Констанс первым делом спросила, как его кормят и дают ли спать. Ответом был смех, похожий на дыхательную судорогу. Оказывается, Ройе тоже первым делом об этом спросил.

Тогда, на Паломнике, она сказала, что он должен делегировать власть, распределять ответственность. Сейчас этот совет был бесполезен.