Звезда и тень - Лаура Кинсейл

Он наклонился, ощупывая пальцами свою ногу под тканью.

— Если вы мне поможете, я с этим справлюсь. Найдите мне шину, и я уйду.

— Но… — она зажала пальцами рот и уставилась на его прикрытую ногу. — Может быть, лучше позвать доктора?

— Нет, — просто сказал он. — Вы можете мне помочь.

— Я действительно не знаю, смогу ли, — сказала она.

— Можете вы подержать мою стопу?

— Я думаю, что все же лучше позвать доктора, — сказала она, отступив на шаг. Он взглянул вверх на нее.

— Спокойно, дышите ровно, мисс Этуаль. Мы еще не начали.

Леда ощутила свое неровное дыхание. Она глубоко вдохнула и выдохнула.

— Что это за газеты? — спросил он, кивнув на стопку газет на стуле, которые Леда берегла всю неделю, выискивая каждую деталь о кражах. — Думаю, что их можно использовать в качестве шины, если у вас найдется, чем их обвязать.

Она с сомнением посмотрела на кипу газет.

— Разве это подойдет?

— Если мы разорвем вашу нижнюю юбку на лоскуты, чтобы скрепить газеты. Я куплю вам новую.

— Вот уж нет! Я не хочу, чтобы незнакомец покупал мне нижнюю юбку. — Она закашлялась, отказываясь обсуждать эту неподходящую тему. — Может быть, полотенце?

— Прекрасно. — Он наклонился и пододвинул газеты ближе, складывая и выравнивая их в дюйм толщиной. Поколебавшись, Леда взяла полотенце и, соединив края, начала разрывать его на длинные полосы. Потом она встала, зажав куски в руках.

— Это абсурд, — сказала она, — вы не сможете сами себе помочь. Вам надо выбираться отсюда.

— Не уверен, что смогу.

— И все же надо попробовать выбраться, настаивала она. — Голос ее окреп. — Или вы наделаете много ужасного, громкого шума. И потом, что я смогу сделать? Что подумает миссис Докинс?

Его рот скривился в иронической усмешке.

— Почему вы не переедете отсюда, если вас так заботит, что подумает миссис Докинс?

— У меня нет ни денег, ни надежды найти работу. Впрочем, мистер Джерард, это не имеет к вам никакого отношения.

Он повернул голову и взглянул на ее из-под ресниц.

— Объявлена награда за информацию о том, кто совершает кражи, — сказал он.

— Да? — спросила она слишком живо.

— Две сотни и пятьдесят фунтов.

— Да-да, я вспоминаю, что читала об этом.

— Вы можете сообщить и затем жить весьма шикарно на эти деньги.

— Леда распрямила плечи и холодно взглянула на него.

— Уверена, что порядочный человек не потребует награду за то, что он выполнил свой долг. Я буду себя презирать, если соглашусь улучшить свое положение за… эти кровавые деньги.

— И вы не считаете, что ваш долг — держать меня здесь?

— Уверена, что это мой долг, сэр. — Она глубоко вздохнула. — Но я осмелюсь заявить, что, когда я покину эту комнату, если вы позволите и не бросите в меня одну из этих чудовищных звезд, и не выбьете мне глаз, то к моему возвращению вас здесь не будет. Я не смогу полагаться на миссис Докинс, что она мне поверит, не могу привести сюда полицию после того, как вы ее чрезвычайно расположили своей двадцатифунтовой банкнотой, убедив в том, что я развлекаю мужчин в своей комнате. Вы очень удачно избавитесь от японской сабли. Предполагаю, что вы бросите ее в канал, а это постыдно, это будет бездумная варварская утрата вещи, которая, несомненно, стоила великому мастеру больших усилий и затрат времени, но это единственное свидетельство, которым я могла бы подтвердить показания, а без этого я буду выглядеть дурой, если пойду в полицию, разве не так?

— Боюсь, что это правда. Леда прислонилась к стене.

— И это действительно очень плохо, — добавила она угрюмо. — Я надеялась, что сержант Мак-Дональд получит за это повышение.

— Ваш близкий друг?

Она использовала в ответ самую светскую из манер мисс Миртл.

— Мои знакомства, близкие или нет, вас не касаются, мистер Джерард. Он улыбнулся.

— Сержант Мак-Дональд не дежурит, в это утро, как я понял?

— Не имею представления, — ответила она упрямо.

— А что вы скажете о том парне, который запечатывает особой печатью свои письма?

— Не имею понятия, о чем вы говорите. — Леда начала краснеть.

К счастью, он оставил эту тему, а только смотрел на нее несколько мгновений, а потом взглянул вниз на свою ногу.

— Дайте полотенце сюда, пожалуйста. Леда скрутила ткань в жгут. Ее затошнило.

— Идите сюда, сказал он тихо. — Только подержите мою ногу.

Она проглотила комок в горле и подошла. Опустилась перед ним на колени.

— Вам будет больно, — сказала она просто.

— Уверяю вас, что мне уже больно. Только подержите мою лодыжку, когда я попрошу, нажмите на нее. Не дергайте, а только медленно, сильно надавите. Может потребоваться нажать всем телом. — Он взглянул на нее из-под ресниц. — И что бы я ни делал, мисс Этуаль, не отпускайте.

— Будет больно.

— Если только вы отпустите.

— О боже, — сказала она. — Не думаю, что я смогу это сделать.

— Положите руки на мою лодыжку, мисс Этуаль. Она закусила губу, сделала еще один глубокий вздох и положила руки на его ногу, обернутую черной тканью. Очень осторожно она продвинула ладони вверх под свободными легинсами из черного хлопка. Пришлось вообразить себя няней, привычной к тому, чтобы касаться совершенно незнакомых мужчин. Мужчин любого типа, как в этом случае.

Над его лодыжкой ткань кончалась, и она ощутила под своими пальцами его кожу, горячую и опухшую. Сочувственно взглянула на него, в первый раз поняв опасность ранения и боль, которую он испытывал.

Он не смотрел на нее больше. Его ресницы были опущены, а лицо отрешенное, как высеченное из мрамора. Постепенно его дыхание изменялось, становилось все глубже, медленнее — она это скорее почувствовала, чем услышала. По мере того, как менялось дыхание, менялся и он, появилось что-то неземное в его облике. В утреннем свете его волосы стали золотисто-красными со множеством оттенков.

— Теперь, — пробормотал он, — нажмите. Леда слегка нажала.

— Сильнее! — Они встретились глазами, и она, закусив губу, усилила нажим. Его лицо не изменилось, она не почувствовала напряжения, сопротивления боли. Леда навалилась на ногу всем телом. Она услышала, как он заскрипел зубами.

— Не отпускайте, — попросил он, уловив ее смятение еще до того, как ее пальцы задрожали.

Она кивнула, чувствуя, что может потерять сознание, но руки не отпускала. Она закрыла глаза от страха, прежде чем увидела перелом, и смотрела только сквозь ресницы.

— Хорошо, сказал он тихо. — Очень медленно. Теперь ослабьте. Достаточно.

Девушка не удержалась и открыла глаза. Он уверенными движениями заворачивал ногу газетами — не менее дюйма шириной. Потом в ход пошли полоски из полотенца, которые он обернул вокруг колена, а также вокруг икры. Протянул ей последний кусок материи.