Мерзкий старикашка - Алексей Герасимов

— Ну и потом, — продолжил Тхритрава, — выступив против князя Ливариади, новый правитель будет вынужден очернить память Кагена, объявив его узурпатором, с чьим приспешником он решил покончить. А покойный царь весьма почитаем у простолюдинов, а также среди мелкого и среднего дворянства. Мудрый государь так не станет поступать.

— Ой, отец-настоятель, да я тебя умоляю! — фыркнул я. — Был бы человек, а вина найдется. Не сразу, так через год. Тоже мне проблема.

— Может, и так, а может, и нет. — Глава монастыря чуть улыбнулся. — Ты послание-то читать станешь? А то вдруг тебя и это предложение не устроит?

— А? Да, действительно. — Я аккуратно, чтобы оттиски можно было потом опознать, взломал печати. — Посмотрим, что там за условия.

Сейчас мы их проверим, сейчас мы их сравним…

Генералы оказались не в пример скромнее «двенадцатибоярщины», а в чем-то и подальновиднее даже. Растекались мыслью по древу о своих верноподданнических чувствах (прям хоть статью за оскорбление таких чувств вводи, ей-ей, так жалостливо написано), ябедничали на гражданских чиновников, которые и раньше-то положенную армейцам деньгу зажимать норовили, а сейчас уже больше месяца как на выплату жалованья ни абаза не присылали (дураки бы они были, кабы своих политических конкурентов в такой момент финансировать стали), что грозило бунтом среди солдат. «Вернейшие из слуг царского престола», как эта пара себя называла, сообщали, что покуда выплатили жалованье из собственных карманов, выражали надежду, что казна им это компенсирует, а впоследствии выделит армейское довольствие в совершенно отдельную, подчиненную им, а не казначею, структуру. Нуда, обидно им, что воровать сразу деньги не получается и надо напрягаться, отжатое и списанное продавать еще куда-то там…

Втроем уже сообщали, что не только гвардия, но и каждый солдат просто спит и видит Кагенова брата на престоле Ашшории, всяческую поддержку сулили, обещая прижать всех недовольных к ногтю, и со сдержанным оптимизмом выражали надежду, что царь не забудет деяний истинно преданных и оделит их землями за старания. В будущее смотрят, финансовой силы восхотели — одобряю. Где бы на них только земель набрать? Свои раздавать, так скоро по миру пойдешь.

Под конец письма князья снова вспоминали про своего подельника, «носителя многих добродетелей, чьи заслуги перед троном несомненны, безусловно, достойного того, дабы добрый и справедливый царь даровал ему награду». Ну, Латмур хоть во владетельные не лезет, понимает, что такое может шибко оскорбить остальных пэров. Благоразумие требует вознаградить капитана своей гвардии (с чего бы это Каген, интересно, не озаботился?) и посулить перспективы дальнейшего роста для наследников. Перспективы, они ж хороши чем? Не доживу я до них ни фига.

Вообще, с этим войсковым триумвиратом дело иметь, как мне кажется, можно. Одна печаль — на штык очень удобно опереться, но вот сидеть на нем… Не с моим геморроем. Надобно и с гражданскими как-то отношения налаживать. А как?

— Предложение хорошее. — Я уронил свиток на стол. — Почитать не хочешь, отец-настоятель?

— Ни к чему это. — Тхритрава неспешно поднялся. — Мне как лицу духовному сии мирские дрязги неинтересны, о душах братии и прихожан заботиться надобно. Не все, правда, проявляют должное рвение, но вот, например, Зулик Тимарианийский выказал желание провести сегодня всенощное бдение в зале Великой Дюжины. Знака свыше ожидает.

— Очень похвальная набожность, — кивнул я. — Возможно, я ненадолго присоединюсь к нему в этом его порыве. Помолюсь, обрету успокоение… Да и, случись ему какое видение, князю же свидетель, поди, понадобится. Настоятель монастыря тоже неплохо на эту роль подошел бы.

— Если чудо случится в нашем монастыре, я об этом узнаю, — одними губами улыбнулся Тхритрава и вышел из кельи.

А, ну это конечно. В том помещении акустика хорошая, а если подслушивать с галерей, так тебя в темноте и не разглядишь ни за что. Молодец. Если вдруг увидишь что лишнее (например, как князь брату Прашнартре голову отворачивает), так ты спал.

В просторном, освещенном всего несколькими бумажными фонариками зале Великой Дюжины, центральном помещении первого яруса центрального же храма монастыря (прямо над этим залом расположился еще один, размерами не меньший, посвященный Троим Святым, что, по замыслу архитектора, видимо, должно было иллюстрировать пословицу «И даже боги живут под Солнцем»), князя Тимариани я разглядел не сразу. Пришлось приглядываться.

Обнаружился он отчего-то у статуи шестирукого гермафродита, Шалимара Разрушителя, отвечающего за войны, мор, глад и тому подобные неприятные вещи, а также, как нетрудно было догадаться, глядя на некоторые части статуи, за мужскую силу и вскармливание младенцев. Особенно за мужскую силу, конечно, если монастырскому изваянию верить.

— Я прочитал второе послание, князь, — сказал, приблизившись, я, зажег ароматическую свечу от углей в жаровне для малых жертвоприношений и установил ее среди огарков на алтаре. — О, Шалимар, даруй мужам Ашшории силу, женам — молока, а все прочие свои дары отдай нашим соседям.

— И что ты на него ответишь? — Зулик прислонился к колонне и сложил руки на груди.

— Я склонен принять предложение князей Коваргини и Самватини, а также Латмура Железная Рука. Думаю, тебе известны их пожелания.

— Да, в общих чертах. — Он кивнул. — А…

— Вот в общих чертах и приму. А что касается тебя, князь Тимариани, твое желание с моим полностью совпадает. Царевичам нужна мать, и убивать ее — значит превратить их в озлобленных на весь белый свет зверят. Не думаю, что Ашшория может позволить себе подобных монархов, желающих из детской обиды залить ее кровью князей и сподвижников прошлого царя. Нет, умерщвлять Валиссу было бы с моей стороны недальновидно в высшей степени. И будущему своему свату, Скалапету Ливариадийскому, можешь отписать, что смерти ни его, ни кого-то из его родичей я не желаю. Это, кстати, правда.

— Доброта твоя и незлопамятность достойны удивления, — обронил Зулик.

— Да я вообще человек не кровожадный. — Память реципиента услужливо подсунула видеофайл с охоты, когда юный царевич верхами гнал по полю лису, упустил ее, поскольку конь отказался топтать любящуюся во ржи молодую парочку и взвился на дыбы. Лисапет приказал запороть любовников до смерти за то, что испортили ему забаву. — Да и долгая жизнь в монастыре способствует прощению всех былых обид.

«Разве?» — так и было написано на лице князя.

— Прощению, а не забвению, я сказал, не гляди так на меня. Любви промеж нами с князем не будет, но и крови я давно уже не жажду. Даже закрою глаза на то, что он не распускает дружину, числом дозволенную ему лишь по военным временам. — Я усмехнулся. — Думаю, на первое время это будет ему достаточной гарантией безопасности. Но ты не сказал, чего сам хочешь за свою поддержку.