Тристан 1946 - Мария Кунцевич

В начале ноября погода вдруг стала весенней. Снова, как год назад, когда Михал только появился в этих краях, на траве засинели островки фиалок и по дорожкам, посвистывая, скакали снегири в красных нагрудниках.

Михал не сдал конкурсного экзамена. Срезался по математике. Однако предложенный им фантастический проект театрального здания показался экзаменаторам занятным, и они разрешили ему пересдать экзамен после Рождества. Он вернулся в Пенсалос довольный и счастливый и на радостях несколько часов подряд возился с Партизаном.

Во время аварии он рассек лоб, заплывший глаз и черный пластырь над бровью делали его похожим на бандита из детективного фильма. Каждый раз, когда я пыталась заговорить о будущем, он прикрывал мне ладонью рот. Привез подарок — перекупленный у Рафала альбом разрушенной Варшавы.

— Вот, смотри, мама, — сказал он, — это мое прошлое. Все полетело к черту идеалы отца и то, что было лицом Анны, все наши квартиры, где я жил с тобой и с отцом, мои танцульки, наши ссоры, мои белые свитера, князь Юзеф, Шопен, костел Святого креста — все. Мама! Ради чего мне мучиться? Всего этого я уже не оживлю. Счастье мое, что я срезался. Тех людей спасать не мне. Не мне строить им театры. — Он криво усмехнулся. — Да и зачем вообще строить? Анархисты правы: только когда злость в людях сгорит дотла, можно будет начать все сначала. — Он повернулся на пятке. — Во всяком случае я слишком стар для нового.

— Может быть, ты скажешь все это Брэдли? — спросила я. — Пока что все, что ты говорил, касалось Польши. Но ты и здесь хотел спасать человека. Ну и как, спас?

Он мгновенно помрачнел, сел, слегка запрокинув назад голову, лицо его с черной отметиной на лбу какое-то мгновение казалось мертвым, но от одного поворота его стройной, словно бы лепной шеи снова ожило.

— Спас ли я Кэтлин?.. Вроде бы спас. Но только не от того, от чего хотел. Не от бедности, не от отцовской злобы, не от материнской глупости. Я спас ее от самой себя.

— Что это значит?

Он рассердился.

— Я не философ и рассуждать не умею. Но Кэтлин никогда не будет такой, как ее мать или отец.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он встал передо мной, не вполне уверенно подбирая слова, но вполне уверенный в своей правоте.

— Кэтлин перестала быть собою, она стала мною. — И смиренно добавил: — А я стал ею.

И вот что случилось в следующую ночь в Труро.

Михал, как всегда, перепрыгнул через изгородь и направился к беседке. Рядом был пруд. Ярко светил месяц, и Михал увидел на водной глади отчетливое отражение мужской фигуры. Михал поспешил укрыться в беседке. И, выглядывая оттуда, сквозь тени обвивавшего колонны плюща, стал ждать Кэтлин. Вскоре появилась и она, укутанная в теплую шаль. Остановилась у беседки, поглядела на пруд. Тень мужчины отступила назад, мягкая трава заглушила шаги.

Михал не двигался с места, она тоже оставалась спокойной. Наконец, повернувшись лицом к беседке, сказала:

— Ты здесь, Михал? Как видишь, я получила твое письмо с дурацкой просьбой объясниться вместо тебя с профессором. Почему ты не сделаешь этого сам? Чего ты боишься? Неужели ты думаешь, что ему так уж нужны твои экзамены? И ты сам? А может, ты думаешь, что он самый обычный скупердяй и ему жалко денег, которые он на тебя потратил? — Она вошла в беседку и продолжала тем же громким голосом — Что бы ты там ни думал, мой милый, знай одно: я меньше, чем кто другой, гожусь на роль твоего адвоката. О нашей дружбе говорят много плохого. Люди делают вид, что преклоняются перед Брэдли, а на самом деле только ждут повода, чтобы выставить его в смешном свете. Вот поэтому я и решила тебя просить не приезжай больше в Труро. Хотя, — тут голос ее дрогнул, — я очень к тебе привыкла. И профессор будет скучать без твоих страшных рассказов, без твоей гитары…

Они вышли из беседки. Михал изобразил негодование.

— …Значит, профессор тоже меня подозревает? Не может быть! Я ценю его, как родного отца! Ну что ж… Тогда тебе и правда лучше не говорить с ним обо мне. Я напишу ему письмо. — Он поцеловал Кэтлин руку: — До свидания, старуха! — и перепрыгнул через изгородь.

На другое утро Брэдли признался Кэтлин, что ночью в парке слышал ее разговор с Михалом. Ночь была теплая, ему захотелось немножко пройтись, может быть, встретить ее, вместе немного погулять при луне. Но события развивались так быстро и приняли такой неприятный для него оборот, что он не успел и не хотел выйти из своего укрытия.

Я почти без промедления узнала о том, что случилось. Михал вернулся домой около полуночи. Она приехала к нам на другой день с приглашением от профессора: Брэдли просил, чтобы Михал переехал к ним; он решил сам позаниматься с ним математикой. Михал непременно должен снова сдавать экзамены.

Вскоре раздался телефонный звонок. Профессор уговаривал меня не чинить Михалу препятствий. Если я не хочу расставаться с ним, то дом его достаточно просторен, чтобы принять нас всех. Я поблагодарила Что же, пусть Михал едет. Но сама от приглашения отказалась.

После звонка в комнате наступила тишина. Каждый из нас троих знал, что мы думаем об одном и том же: комедии удалось предотвратить трагедию. Словом, история постыдная. Во всяком случае, так думала я. Михал думал обо всем этом другими словами. А Кэтлин, наверное, вообще не чувствовала никакой вины: спокойно глядела на одураченного Брэдли, и только.

— Неужели ты и в самом деле написал Кэтлин такое письмо? — спросила я Михала.

— Написал. Ну и что? — насторожился он. — Тебе не нравится?

— По-твоему, ты виноват перед ним только в том, что завалил экзамен?

Он по своей привычке забегал взад и вперед по комнате.

— Ну, конечно, так оно и есть. Это единственное, в чем я перед ним виноват. А все остальное, — он поглядел на Кэтлин, — не моя вина. И не ее. В этом никто не виноват. Даже и вы с профессором. Хотя оба ведете себя глупо.

— Ты считаешь, что я должна обо всем рассказать Брэдли?

Михал испугался:

— Подружка, опомнись, что ты говоришь? Нет, конечно! Ни о чем ему не говори, теперь уже поздно! Зачем терзать старика?

«Зачем терзать старика…» — любимые слова Тристана, оберегавшего покой короля Марка. Наверное, еще Адам, не устоявший перед чарами Евы, точно так же думал о Боге и говорил ей: «Давай спрячемся за дерево, зачем терзать старика?»

— Удивляюсь твоей находчивости, — сказала я Кэтлин. — Кого ты раньше увидела — Михала или Брэдли?

Она пожала плечами:

— Конечно, Брэдли. Ведь я боялась его, а не Михала.

— Неужто ты и в самом деле просила Михала больше не приезжать в Труро?

Она посмотрела на меня снисходительно: