Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

К хутору Афанасия я вышел через час. С краю опушки появилась скирда сена, причём трава у леса и склона к реке осталась, не скошена, как будто не успели. Это было странно. Луговое разнотравье для животины - как торт для сладкоежки. Не мог крестьянин так поступить, тем более, с каждым днём трава теряет свои питательные свойства. Либо что-то срочное отвлекло от работы, либо коса сломалась. Подойдя к калитке, я окликнул хозяина. Ответил пёс Полкан, причём не особо усердно. Вскоре из избы появилась Евдокия, почему-то опирающаяся на самодельные костыли и закутанная в невероятное количество платков. Она и выдала мне последние новости. Как я выяснил, всех жителей района, невзирая на возраст, привлекли на уборку и обмолот урожая. И это, с её слов, ещё повезло (показывая на костыли). Из Тростянки, на сбор льнотресты, в поле выгнали не только малолетних, но и баб с грудничками. Хаты пустуют, скотина воет. Отпускать домой будут только ночью, а попробуй с Васьково доберись? С трудом передвигающиеся старухи едва успевают сдаивать молоко, а вскоре озимые сеять и что будет - никто не знает. Хутор не деревня, присмотреть за хозяйством некому. Вследствие этого и пришлось пойти на хитрость, прикинуться больной. Посочувствовав, я просил передавать поклон Афанасию.

"Собирать урожай надо, - подумал я, - а вот кто им распорядится? Про тресту можно забыть, но никак не про пшеницу. Лишняя булка в рационе у немецкого солдата добавит ему сил, чего допустить нельзя".

Отметив для себя, выяснить у Савелия Силантьевича, на какой элеватор будут свозить зерно, я почувствовал чей-то взгляд. Смотрели из леса, как раз из того места, откуда я появился. Недружелюбно так, как на врага. Резко присев, будто рубль у изгороди нашёл, я уловил какой-то блеск. Солнечный зайчик пускает не только стекло, но и отполированное дерево оружия. Именно оружие, хоть мне могло и показаться. Не разгибаясь, я сместился чуть в сторону, таким образом, чтобы плетень закрыл меня от чащи.

- Потерял чего? - спросила Евдокия.

- Так, мелочь. Скажи, мать, ничего странного не замечала? Например, с огорода что-то пропало, али пёс, вдруг, лаять на лес принялся?

- Слава богу, на месте всё. А Полкаша стар уже, обленился. Лишний раз носа из будки не высунет.

Громко попрощавшись, я направился в сторону Тростянки и, пройдя шагов двести, через небольшой овражек стал возвращаться назад. Время неспокойное, да и на душе как-то тревожно. Добравшись практически до самого леса, где уже началась молодая поросль с кустарником, я снял с себя дождевик и вывернул наизнанку. Удобный у меня плащ, на все случаи жизни. Теперь на мне подобие "лохматки". Не то, что бы настоящий объёмный "три д" камуфляж, но где-то близко к этому. Устроившись почти на склоне оврага, я стал наблюдать. Из леса никто не выходил, зато вылезли из копны сена, а спустя минуту появился и ещё один персонаж, Афанасий. Он остановился возле своей жены и о чём-то спорил, жестикулируя руками. Тем временем, человек из стога сена подошёл к ним вплотную. Одетый в маскировочную накидку, с автоматом на груди, он что-то коротко сказал спорщикам, после чего жестикуляция Афанасия прекратилась, а Евдокия демонстративно повернулась к нему спиной, прислонив костыли к изгороди. Человек с автоматом приложил руку к ремню с подсумком, извлёк зеркальце, и послал три "зайчика" в сторону леса. Из-за деревьев появились трое. Двое из них несли на самодельных носилках накрытых брезентом какую-то тяжесть, а замыкающий, заметно отставая, пёр на плечах пару ящиков. Брезент с носилок сполз с одного края, но не оголил содержимого поклажи.

Интересно, что ж они там несут? А ведь появились они почти с той стороны, откуда минут сорок назад вышел и я. Вроде, прислушивался, по сторонам смотрел, а никого не заметил. Что значит, расслабился, сноровку потерял или всё же опередил их? Стоп, появился ещё один, с ручным пулемётом. Понятно, пятый прикрывает группу. Прихрамывает, остановился, смотрит как раз на склон оврага, где я лежу. Не братец, я на возвышенности, ты хоть подпрыгни, а не увидишь. Обожду ещё немного.

Вскоре печная труба над хутором задымила. Из избы в пристройку, пару раз выходила Евдокия, неся в дом что-то в подоле. Насколько я помнил, там стояла корова, а за отгородкой была крусадня. Кур было немного, с десяток, но неслись они хорошо. Наверняка бойцам что-нибудь перепадёт. Как раз за обедом и поговорим. Я отполз, снял плащ и снова придал ему "гражданский" вид. Винтовку на грудь, светошумовую гранату в рукав. Теперь можно идти знакомиться.

Подойдя к калитке, я остановился, залаял Полкан, сдал меня, зараза. В избе послышались голоса, что-то упало с металлическим звоном.

- Евдокия, это снова я! - нарочито громко произнёс я.

- Чего надобно? - раздалось из окошка.

- Шоколада, блин! Мать, кончай комедию ломать. Я знаю, что Афанасий дома. Дело у меня.

Из-за приоткрытой двери высунулся дед. Запахло шкварками. Пёс залаял ещё громче, то ли запах съестного почуял, то ли перед хозяином себя показать решил.

- Николаевич, ты? А я-то слышу, знакомый голос. Заходь. Понимаешь … Полкан, твою через коромысло, замолкни.

Пёс лаять перестал и скрылся в будке. Я открыл калитку и медленно подошёл к избе.

- Доброго дня, дед Афанасий. Вот, проходил мимо, думаю, дай навещу. Слышал, что в округе творится?

- Слышал, как не слышать. Присаживайся Николаевич, - указывая на широкую доску, положенную на завалинке, - пока Дунька яичницу зажарит, мы и погутарить успеем.

Присев, я достал из кармана кисет и стал набивать трубку табаком, после чего протянул мешочек Афанасию.

- Ты ж раньше трубку не курил, али я запамятовал? Пахнет странно, табачок ли это?

- Самый что ни есть настоящий, только "фруктовый". Сам готовил. Тут подсушенная кожура айвы, немного кураги, ванили, даже чернослив есть.

- Ить, газетку бы … Дуня, ай, сам схожу.

- Афанасий, ты как бумажку возьмёшь, командира с собой позови.

- Ага. Что?

- Да знаю я всё. Видел, как к тебе на хутор с поклажей пришли.

Дед замер перед полуоткрытой дверью, скрипнул зубами. Мало того, что в его возрасте врать пришлось, так ещё опозорился. Гость со всем уважением, подсказывает, мол, не надо плутовать, а он ему голову морочить собрался.

- Николаевич, ну, ты пойми меня …

- Всё нормально. Я ж не зря спросил, слышал ли ты, что в округе творится? Война идёт, значит и военная тайна есть. Правильно вы с Евдокией всё сделали. Зови командира, хватит ему под окном за стенкой сидеть, да к каждому слову вслушиваться.

- А я и не вслушиваюсь, - в дверном проёме появился хромающий пулемётчик, направив на меня сопло пламегасителя "дегтяря", и сделав шаг вперёд, оставляя деда за спиной, громко добавил: - руки на виду, чтоб я видел.

Боковым зрением я заметил, как из-за угла дома высунулся автоматчик в камуфлированной накидке, который сидел в стоге сена. Грамотно, с направленным на меня оружием, готовый в любую секунду дать очередь и спрятаться обратно.

- Смотри, - сказал я, показывая одну руку с дымящейся трубкой, а вторую с гранатой. - Хорошо видно? Так что, ствол опусти. Поговорим, по-людски.

- Что ж ты по-людски разговаривать с лимонкой пришёл? - съязвил командир.

- Не вопрос, - убирая гранату в карман, - так, поговорим?

- Антоха, прими "дегтярь", - сказал командир бойцу.

- Может, - подал голос дед, - в хату зайдём, да за столом погутарим?

Военные перемигнулись, и я зашёл вслед за Афанасием в дом. На столе уже стояла огромная сковорода, один из бойцов нарезал ломти хлеба, нагло уставившись на меня; хозяйка наоборот, пряча от меня взгляд, выставила возле каши берестяную солонку и шмыгнула куда-то за печку. Присев, я развязал сидор и вынул оттуда кольцо "Одесской" колбасы, присовокупив к ней фляжку со спиртом, и заметив довольный взгляд деда, прокомментировал:

- Постановление ГКО за номером пятьсот шестьдесят два от двадцать второго августа. По сто грамм разрешается, сам Сталин указ подписал.

За столом прошло оживление. Афанасий поднял указательный палец вверх, мол, видишь, Дуня, не по своему желанию. Супротив власти не попрёшь, так что, готовь тару. Жена жесту не вняла, не в поле зрения оказался муж, посему дед (хозяин он в доме или нет), стукну ладонью по столу:

- Дуня! Неси стопки, что на свадьбу дарили. В кои-то веке у нас такая мужская компания собралась? Эх!

Это был жест. Во-первых, шесть стопок сопровождал графин, и не просто, а с двуглавым орлом; во-вторых, такую посуду доставали только на праздники или по особым случаям; а в-третьих, Афанасий очень хотел разрядить обстановку, так как видел, что автоматчик в камуфлированной накидке, держал оружие в руках, направив его в мою сторону, а раз в год и палка стреляет.

Евдокия порезала колбасу на куски и перемешала с кашей. Мяса в доме нет, а так, всё вкуснее. Произнесённые за столом тосты заурядностью не отличались. Пили за советский народ, за партию, за Сталина и за победу. Пока шёл обед, я внимательно разглядывал и слушал бойцов. Все молодые ребята, не старше двадцати. Весело вспоминают мирную жизнь и с неохотой говорят о настоящем. Двое из них: Егор и Антон из Рославля. Вроде как местные, этим и объяснялось их назначение в отряд. Пётр из Минска, младший сержант. Единственный, кто успел обзавестись семьёй, показывает деду и мне карточку. Жена симпатичная, ребёнок - карапуз, года полтора. Иван потрясающе считает в уме. На спор перемножает трёхзначные цифры. Хотел учиться, да что-то с отцом не так. Йонас из Каунаса, одетый в трофейную камуфлированную накидку, совсем не разговорчив, часто вглядывается в окно и не выпускает из рук автомат. На меня смотрит зло, словно повод ищет. Иш ты, прищуривается как. Ага, да у него и кобура трофейная, на левом боку не простая, с вытяжным ремешком. Вот и последний тост. Афанасий разлил по стопкам где-то на палец.