Подвиг живет вечно (сборник) - Иван Василевич

А я… О моей горькой, одинокой неделе в горах лучше по вспоминать! Досталось всего… Хорошо, что рацию и батареи успела спрятать. Закопала в землю сразу после того, как спустилась с дерева, на котором остался мой парашют. Белая круглая шапка на высокой темно-зеленой ели. А если бы я хоть секунду промедлила с тем выстрелом?.. Если бы хозяин дома, куда я зашла узнать название села, если бы он опередил меня — не быть бы мне сейчас живой, не уйти от полиции!.. Как не удалось избежать подобной участи заместителю майора Петру, замученному в гестапо… А тех наших четверых товарищей, что первыми выскользнули из самолета, мы так и не нашли за все прошедшие месяцы. Хоть искали во всей округе. Как в воду канули.

Вот и получилось, что из девяти человек, готовившихся на задание, собрались в тылу врага только четверо, и выполнять задание приходится нам, четверым. Да еще незадача: грузовой мешок, в котором были и патроны, и продукты, и запасные батареи для радиостанции, этот мешок попал в руки полиции. А ведь приземлился он недалеко от партизанского бункера на Старом Гроне. Но если бы партизаны своевременно знали о нем!..

Всего шесть неполных месяцев мы находимся здесь, а вон сколько народу объединилось возле нашей маленькой группки — целый партизанский отряд. Только вот опять беда — остановился здесь фронт! Стороной от нас, севернее, движется родной 1-й Украинский. Уже и Освенцим освободили. А Бельско, Живец, Венгерская Гурка еще в руках фашистов…

Но белая двухэтажная школа с красным и красно-белым флагами над ней видится мне, как живая. Вот уже две недели парят, алеют на снежно-зеленом фоне Бренны-Лесницы красные полотнища. Уже две недели живет в Бренне Партизанская республика, действует в селе народная власть!..

Судьба, звезда солдатская, если ты есть на белом свете — обереги народную республику, обереги партизан, обереги майора…

Вечером следующего дня вместе с Яничкой спустился в бункер немногословный, серьезный Франек Завада. Я так была расстроена, что не стала спрашивать, куда он поведет меня. Кажется, Франека несколько удивило мое безразличие, и он сказал:

— Сейчас пойдем к моему другу. У него проведем весь завтрашний день. А следующей ночью пойдем дальше. — И, видя, что я опять не уточняю ничего, пояснил: — За одну ночь не успеем пройти весь путь.

Мы с Яничкой лишь, чуть сдерживая слезы, взглядываем друг на друга.

Я быстро собрала свои вещи в рюкзак, взяла сумку с рацией, и все вместе мы вылезли из бункера. Крепко-крепко обнялись с Яничкой, ничего не говоря. Она приоткрыла дверь сарая. Мы с Франеком быстро спустились в ложбину и пошли по ней. Я старалась ступать как можно легче и тише. Франек шел неслышно, будто парил над землей. У меня не хватило даже секунды, чтобы оглянуться на милый Яничкин дом…

Луны не было видно, но небо светилось таким ясным белесым светом, что город просматривался далеко вокруг со всеми своими улицами и переулками. На ветвях деревьев, на штакетниках возле домов, на перилах мостов и переходов лежал густой, пушистый иней, и все вокруг выглядело необычайно красивым, как в сказке. И было жутко оттого, что эта сказка в любую минуту может взорваться неожиданным гулким выстрелом или резким окриком: «Хальт!»

Не знаю, каким чутьем руководствовался Франек Завада, может, ему очень помог опыт конспирации, приобретенный за годы борьбы против оккупантов, но нам удалось благополучно добраться до нужного дома.

Дверь открыла молодая женщина с грудным ребенком на руках. По разговору я поняла, что это старшая дочь хозяина дома.

— Милька дома? — спросил Франек.

— Сейчас позову, — ответила женщина.

Почти тут же из соседней комнаты вышла Милька, и, пока Франек разговаривал с ней о чем-то своем, я в восхищении не могла отвести глаз. Да-а… Красивая девушка… Очень! Легкая, стройная, в нарядном платье, в модных туфлях. А я? Как я одета?! Грубые сапоги, мужская, большая, не по мне куртка, голова обмотана большим шарфом… Но ничего! Если доживу до конца войны — тоже буду носить и туфельки, и нарядные платья! Майор говорит, что у меня будет все самое красивое!..

Франек спускается в бункер, устроенный в подвале под домом, а мне хозяева предлагают остаться наверху, в комнате.

— Только, пожалуйста, где-нибудь поближе к бункеру, — прошу я: ненадежными кажутся мне все жилые дома!

Хозяин усмехается, успокаивает:

— Не бойся! У нас давно никаких обысков не проводят. Не до пас им сейчас. А тебе не все ж под землей сидеть, побудь хоть немного в комнате. Еще успеешь, наживешься в бункерах… Но уж если очень беспокоишься, то можешь переночевать на кухне…

Я подумала: и правда, должно быть, хорошо лечь свободно, вытянувшись во весь рост, свободно положить руки. Не то что в бункере: почти всегда сжавшись, в тесноте…

Как тепло и светло на кухне! Все чисто, прибрано, все бело. Как я отвыкла от такой белизны!

Охотно располагаюсь на широкой лавке. Сумка с радиостанцией — рядом. С наслаждением быстро засыпаю. Но хозяин трясет меня за плечо, смотрит встревоженно, шепчет:

— Скорей, скорей в бункер! Немцы!..

Вскакиваю, хватаю сумку с рацией, одновременно оглядываюсь на окно. Видно, как в предутреннем тумане, пробираясь меж сугробов, к дому идет группа солдат.

По цементным ступеням мы быстро спускаемся в подвал — большой, заставленный всевозможными бочками, кадками, ящиками. В углу насыпана куча каменного угля. Светит электрическая лампочка. В одном из закоулков подвала вход в бункер. Как похожа эта черная квадратная дыра на входы, а вернее, лазы во всех тех бункерах, где уже довелось мне быть!

А в дверь дома уже колотят прикладами, требуют открывать…

Пролезаю в бункер, вижу там настороженных, изготовившихся к возможной схватке Франека, Людвика…

Слышно, как хозяин закрывает декой вход в бункер, надвигает на деку большую тяжелую бочку с капустой, быстро гасит свет и выбирается из подвала.

Молча сидим в темпом бункере, тесно прижавшись друг к другу. Слышим шаги немцев в доме — почти над нашими головами. Слышим голоса солдат, шум передвигаемой мебели. А потом стук сапог доносится с цементных ступеней подвала. Кто-то из немцев включает электрический свет, решительно ходит по подвалу… И почему-то Милька тоже… ходит рядом с немцем… Шутит, смеется заливисто. Ее легкие шаги раздаются совсем рядом со входом в бункер. Во всяком случае, кажется, что она где-то возле нас: или рядом с бочкой, или… на самой бочке? Да, именно так и есть: Милька сидит на бочке, хохочет, заливается вовсю и кокетничает с тем самым немцем. Похоже, что он старший здесь: отдает какие-то команды. А Милька смеется и кричит солдатам, почти издеваясь над ними:

— Смотрите! Лучше смотрите! Возьмите лопаты и пересыпьте уголь, да весь по крупинкам!.. — Она с трудом отбивается от смелого ухаживания своего «кавалера» и все хохочет!..

А солдаты тем временем действительно пересыпают уголь — мы слышим его почти металлический шелест, слышим, как лопаты вгрызаются в черную жесткую гору, ворошат ее… Потом раздается стук переставляемых кадок, ящиков, бочек… И тут до нас доносится звук поцелуя…

— До завтра! — говорит нежно Милька. — До завтра! — Говорит, наверное, этому старшему. Потому что почти тут же рядом с легким постукиванием ее удаляющихся каблучков слышится и тяжелое цоканье подковок на солдатских сапогах, затихающие мужские голоса…

— Ну и отчаянная девица Милька! — вздыхает облегченно и качает головой Франек Завада. — Как она умеет провести этих солдафонов!

— Вылезайте, обошлось! — говорит хозяин, отодвигая бочку и открывая деку. — Спасибо Мильке. Не растерялась. Я уж было приготовился… к самому худшему…

Мужчины с шутками, распрямляясь, словно сбрасывая с себя напряжение пережитого, вылезают из бункера, уходят в комнаты. А я забиваюсь в самый уголок бункера, устраиваюсь в нем вместе со своей заветной подругой — радиостанцией и думаю: сколько мне еще испытывать судьбу? Не может бесконечно везти! Это — война. Надо понимать. Вряд ли удастся возвратиться домой, в свою любимую Москву. К этому тоже нужно трезво отнестись. Рыдать нечего. Война… Ну что ж… Если такое случится, я готова. Готова отдать жизнь за Родину, за нашу победу. Была готова к этому с той самой минуты, когда в сорок первом услыхала слово «война». Хотя тогда мне не было и пятнадцати. Готова была и в семнадцать, вылетая сюда, в Силезию, на второе задание командования. И если моя жизнь хоть на какую-то малость поможет приблизить нашу победу, я не дрогну… Хотя, конечно, будет лучше, если я успею еще что-либо полезное сделать. Еще хоть бы одну хорошую радиограмму передать в Центр!..

Уже добрых три часа мы с Франеком идем по горе — хотя и не очень крутой, но достаточно высокой. Я дышу, как паровоз. Приходится то и дело останавливаться, отдыхать. На одной из остановок Франек просит задержаться. Несколько раз поглядывает на часы, заметно беспокоится. Но вот почти внезапно раздвинулись кусты чуть в стороне от нас и на поляне появился Василий. Франек тихонько свистнул, Василий быстро подошел к нам. Взяв меня под руку, снял с моего плеча сумку с рацией, повесил на себя, сказал: