Кристалл памяти (сборник) - Юрий Брайдер

— Еще. Важно, — сказал волк. — Тепло. Большое тепло. В оврагах. Был снег. Теперь вода.

Он вдруг начал описывать вокруг мальчика круги. Тот догадался, что волк этим хочет сказать.

— Ты отведешь меня туда? Ты покажешь мне это место?

— Угу, — волк закивал большой головой. Словно обрадовался, что мальчик так хорошо понял его.

И снова они побежали.

Мне очень нравится бежать с ним рядом. Он такой большой и сильный, что я и себя чувствую таким же сильным рядом с ним. Я быстро устаю, и тогда он начинает бежать медленнее, делая вид, что и он тоже устал. Но я стану сильным. Обязательно стану! И тогда — мы будем бежать рядом на равных, а может, он станет слабее, тогда я буду ждать его, делая вид, что тоже устал.

Мама, не обижай этого волка. Он мой друг. Я ему много рассказывал о себе и о школе, которую я скоро закончу, о тебе и папе, и о том, как папа отправился в далекую экспедицию. Волк всегда слушал меня внимательно и, по-моему, многое понял. Может быть, даже все. Хотя всего, думаю, никто понять не может. Так что в этом я, наверное, не прав. Но все равно волк замечательный. Сначала я хотел дать ему имя, а потом раздумал. Зачем? Пусть будет просто волк. Я так его и зову: волк. Как дела, волк? Как ты себя чувствуешь, волк? Чего ты хочешь, волк? Давай наперегонки.

Он всегда приходит ко мне вечерами, когда ты укладываешься спать. Поэтому я называю его еще и так: вечерний волк. Я распахиваю дверь, ведущую на балкон, чтобы он мог беспрепятственно войти в комнату. Он приходит и садится на ковер. Он садится и преданно смотрит на меня и не виляет хвостом. Но глаза у него умные и добрые, и он смотрит и ждет, что я скажу. Вечерний волк ждет. А я говорю: «Пойдем погуляем. Пойдем погуляем, вечерний волк».

Земля была теплая. И трава. И вода. От земли шел густой пар. Он поднимался вверх, словно джинн, вырвавшийся из многовекового плена. Все было ясно.

— Теплотрасса, — сказал мальчик волку коротко, чтобы ему стало понятнее. — Авария. Техника. Горячая вода текла по бектолитовым трубам. Где-то трубы лопнули. Спасибо, что показал это место. Спасибо тебе. У меня есть радиобраслет. Надо вызвать аварийную.

— Не надо, — волк мотнул головой.

— Почему? — сначала не понял мальчик. Но тут же догадался: — А, ты просто не хочешь видеть других людей… Не хочешь общаться с незнакомыми. Разговаривать, объяснять…

— Угу, — волк радостно подпрыгнул.

— Хорошо. Я вызову аварийную, но мы не будем ждать, пока они прилетят. Уйдем отсюда. А чтобы убедиться, что они прибыли, отойдем во-он к той опушке.

— Угу, — согласился волк.

Потом я говорю ему: «До свидания. До свидания, вечерний волк. Приходи завтра. Я буду тебя ждать. Придешь?» И он утвердительно кивает мне. Ведь кивнуть для него легче, чем ответить словами. Он же не человек. Он и слов-то знает не так уж много, мой добрый вечерний волк.

— До свидания, волк.

— Угу.

— До завтра.

— Пока.

Он протягивает лапу. Мальчик крепко жмет ее.

Мальчик знает, что теперь волк отправится по своим делам. У волка тоже есть свои дела. В лесу сделаны специальные кормушки для животных. Лесники доставляют туда корм на автолетах.

Упругое серое тело стремительно движется к лесу. Вот оно превращается в маленькую точку и скрывается за деревьями. Все слабее и слабее светит искусственное солнце. Но полностью «выключат» его только в полночь. «К этому в наших краях уже давно привыкли. А вот к говорящим животным привыкнуть сложнее, считают некоторые. Моя мама тоже так думает. Но со временем, конечно, человек преодолеет и этот «барьер»…

Сообщение из газет:

«Вчера вечером в районе станции «Сонинос» произошла авария: сошел с трассы грузовой монорельсовый поезд-автомат. По стечению обстоятельств, поблизости играли дети: мальчик пяти лет и девочка — трех. Неожиданно появившийся волк, почуяв беду, схватил детей зубами за отвороты рубашек и перенес их в безопасное место. Через несколько секунд на лужайку, где играли дети, упал поезд. Дети спасены. Волк убежал. Просьба к гражданам, которым что-либо известно о местонахождении отважного волка, позвонить по видеофону…»

— Здравствуй, волк!

— Угу.

— Давай наперегонки, вечерний волк.

Геннадий Ануфриев

У каждого — свой выбор

Он несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание после подъема по крутой лестнице, и с силой вдавил кнопку звонка. Машинально посмотрел на часы: 1145. Дверь открылась сразу, словно его ждали. Миловидная девушка в белоснежном халатике и такой же ослепительно белой шапочке, венчающей копну каштановых волос, предложила ему следовать за ней. Идя по неярко освещенному коридору, он читал рекламные плакаты на стенах: «Вас в будущем встретят с любовью — и сразу вернут здоровье!», «Всего десять тысяч, ни много, ни мало — и болезни как не бывало!»

Интересно, сколько заплатили рифмачу за эту халтуру.

Всплеск острой боли в боку заставил его охнуть. Девушка вежливо подождала, пока он сможет идти дальше. Да, черт побери, нужно спешить. Пожалуй, старушка-смерть ближе, чем он предполагал.

Они остановились у двери в самом конце коридора. Судя по табличке, это и был кабинет доктора. Девушка в белоснежном халате вошла внутрь, попросив его подождать. За время, пока она отсутствовала, боль еще раз скрутила его, но когда медсестра вернулась, он уже овладел собой.

— Входите, доктор ждет вас.

Кабинет нисколько не походил на приемный покой врача. Никакого медицинского оборудования. Стол, несколько кресел, шкаф у стены. В углу пальма. Шторы раздвинуты, и комнату заливал солнечный свет. После тусклого электрического освещения в коридоре он был особенно ярок.

Навстречу из-за стола поднялся полноватый человек среднего роста в клетчатой сорочке с расстегнутым воротничком; галстук съехал набок и болтался где-то под мышкой.

— Здравствуйте. Доктор Лярус.

— Леон Гелпин. Служащий.

Они пожали друг другу руки. Доктор жестом предложил вошедшему сесть и вернулся на свое место. Гелпин огляделся. Прямо над головой доктора висела картина, на которой были изображены три обнаженные женщины. Лярус заметил его удивленный взгляд и усмехнулся.

— Что, не ожидали столь легкомысленной обстановки в моем кабинете? Между прочим, это Рафаэль. «Три грации». Репродукция, конечно. Люблю старых мастеров. У них есть непосредственность и очарование, которых начисто лишены нынешние маратели холстов. Взять хотя бы этого Чичино. Какие-то пятна и кляксы, которые хороши, может быть, для тестов Роршаха, но никак не для искусства. А краски! Хотел бы я знать, на чем он их разводит! Или он заставляет сначала помочиться на холст своего пса, а уж потом приступает к работе? Смотришь на такую мазню и не можешь понять, чего ради это сотворено. Пытаешься поднапрячься, как во сне, — вот-вот ухватишь самую суть, — ан нет, не получается, сон-то и есть самая настоящая действительность. Как в том анекдоте, помните? Снится мне, что сижу я на работе. Просыпаюсь — так и есть, сижу на работе. — Доктор захохотал, но вдруг резко оборвал смех и внимательно вгляделся в лицо Гелпина: — Да вы неважно себя чувствуете, а я разболтался. Извините. Давайте ваши бумаги.

Гелпин протянул ему карточку медицинского освидетельствования и разрешение на футуризацию.

Лярус некоторое время изучал документы, потом отложил их в сторону.

— Значит, вы твердо решили, — скорее не спросил, а констатировал он.

— Да. — Гелпин поморщился. Боль снова шевельнулась в боку, и это не ускользнуло от внимания Ляруса.

— Вот и хорошо. В будущем ваша болезнь, несомненно, станет излечима. Правда, неизвестно, сколько пройдет времени — пятьдесят лет, сто или больше. Но это уже не так важно. Ведь вас сразу же «разбудят», как только болезнь будет побеждена.

Доктор встал и начал расхаживать по кабинету.

— Конечно, вам будет нелегко, возможно, вы даже будете чувствовать себя одиноким, по крайней мере, первое время. Но потом все устроится. Найдете себе занятие. Появятся новые друзья. А главное, вы будете здоровы.

Лярус остановился перед Гелпином, положил руку ему на плечо.

— Итак, вы все хорошенько обдумали и ваше решение окончательное?

Гелпин кивнул.

— Я так и думал. Деньги принесли?

Гелпин достал тяжелый пакет и передал доктору. Тот открыл шкаф, в котором оказался вмонтированный небольшой сейф, и, не пересчитывая, положил туда деньги. Вернувшись на свое место, он нажал кнопку на краю стола.

— Сейчас вас отведут в блок усыпления. Все будет хорошо.

Вошел санитар. Доктор встал.

— До свидания, Леон Гелпин.

— Прощайте, доктор.

Легкая усмешка тронула губы Ляруса, но он ничего не сказал. Когда за Гелпином закрылась дверь, доктор внезапно закашлялся. Сотрясаясь всем телом, он оперся одной рукой о стол, а другой достал из кармана платок и приложил его к губам.