Год активного солнца - Мария Глушко

Александр Степанович пропадал в школе, Юрий — в своем КБ, а она, догуливая отпуск, по утрам нежилась в постели и потом целыми днями валялась на диване с книгой, иногда засыпала днем и спала до одури, и ругала себя: совсем обленилась, даже зарядку пропускала, придумывала предлоги — то в боку колет, то в области сердца… Нигде, конечно, не кололо, и она это знала, просто безобразно распустила себя, но уже с завтрашнего дня…

К вечеру, слегка ошалев от книг, шла прогуляться, петляла по переулкам, чтоб не узнали, не засекли, а то замучат телефонными разговорами.

Покупала что-нибудь на ужин в своей любимой кулинарке «имени Колосовой», возвращалась домой, наслаждалась одиночеством и тишиной, долго и блаженно стояла под прохладным душем — ах, если б в моей власти было растянуть эти часы одиночества до бесконечности! Должно быть, я и в самом деле — женщина-холостяк, вон как хорошо мне одной в этих молчащих знакомых стенах!

Но приходили мужчины, одиночество кончалось. Юрий приносил рулоны чертежей, забрасывал на антресоли — там уже много их пылилось, — говорил:

— Еще одна лопнувшая идея в назидание будущим поколениям.

Он вообще держался так, словно никаких осложнении не было:

— Кира Сергеевна, фен я починил, можете делать голову.

Или:

— Кира Сергеевна, почему бы нам не сварганить «люля»?

Мужчины обедали на работе, дома готовила она только завтраки и ужины — что-нибудь на скорую руку, из полуфабрикатов.

Юрию часто звонили, и всякий раз она вздрагивала, думала, что звонят ей. А потом стало одолевать искушенно позвонить самой, расспросить Олейниченко о новостях.

Еще в пансионате Александр Степанович привычно отчеркнул ей в газете отчет о городском активе, и она знала, что Олейниченко выступал, но говорил ли о библиотеке — по сокращенной стенограмме понять было нельзя.

Но тут же пришла мысль: если с помещением для библиотеки ничего не вышло и она сейчас об этом узнает, оставшиеся дни отпуска пройдут на нервах. Или — скорее всего — она плюнет на эти дни, помчится по инстанциям.

А может быть, муж прав, и не нужно все время идти неприятностям навстречу? Разве плохо в беззаботном, ленивом безделье провести последние дни — надо же хоть изредка отпускать вожжи, давать себе послабление!

Все-таки как-то вечером позвонила Олейниченко домой. Сперва говорили о пустяках, он спрашивал, как отдыхалось, как «драгоценное здоровьечко», передавал приветы от себя и Тамары, которая «взяла бы трубку, да вместо Котьки повторяет падежи, а сей отрок по двум программам сразу смотрит детективы, интересуется, где раньше убьют».

— У тебя два телевизора? Богато живешь!

— А то как же! Старенький не сдаю, несмотря на вопли Тамары, держу для футбола.

Трепач ты первостатейный, подумала Кира Сергеевна. Говоришь о чем угодно, только не о деле.

— Что с библиотекой? — наконец решилась она. — На активе говорил?

— Да, конечно, — быстро сказал он. Значит, ждал ее вопроса. — Но, по-моему, прошло незамеченным.

— А с первым говорил?

Он замялся, прокашлялся. Потом ответил:

— В итоге, как-то не пришлось…

«В итоге», «как-то». И у него на уме только промышленность да строительство. За культуру не спросят, шею не намылят.

Сухо попрощалась, положила трубку.

Исчезло чувство блаженного одиночества, в мозгу гвоздем засела мысль о библиотеке. Кира Сергеевна уже не валялась по утрам, вскакивала раньше всех, делала зарядку, стирала, чистила ковры — искала, чем бы занять руки. Дни уже тянулись пусто, она торопила эти самые бесполезные последние дни, когда уже не отдых и еще не работа.

Александр Степанович сидел вечерами над тетрадями, иногда играл с Юрием в шахматы или смотрел телевизор. Словно меня и нет, думала Кира Сергеевна.

Она вспоминала тот разговор на вечернем пляже, его раздражительность и темное, чужое лицо. И как все время старался он ее обидеть. «Опять ты лезешь на трибуну».

С нами что-то происходит, я не знаю что. Может, просто стареем. Издергались и устали.

Она долго не могла уснуть, ждала, что он постучит в стенку. Но все было тихо, может быть, он ждет, когда постучу я. Но она помнила, как там, в тесной комнатке, напряженно сопротивлялись его руки. И чувство унижения и стыда, которые испытала тогда.

Вернулись Ирина с Ленкой — как всегда, без телеграммы и звонка — ввалились с плащами, чемоданом, сумками, и сразу в доме стало бестолково и весело. Ленка висла на шее, хвасталась игрушками, которые ей надарили, с пиратским визгом носилась по комнатам, сбивая стулья. Ирина следила за ней веселыми глазами:

— Там, среди мальчишек, она совсем одичала.

Потом Ирина принялась выкладывать новости: Чекалины купили машину. Витька, самый младший, наконец, тоже женился, и Лидия возлагает на них надежду, что хоть у них родится девчонка. Приехал Андрей с женой и двумя отпрысками, третий внук — Дима — вообще живет у Лидии. А еще рассказывала, какой железный порядок навела там. Мадам Чекалина-старшая приехала, оказывается, отдыхать: с утра — полотенце на плечико и на Волгу. Мадам Чекалина-младшая только и знает, что лижется со своим Витенькой. А Лидия в ведерных кастрюлях варила борщи, супы, компоты, стирала пуды белья.

— Но я положила конец крепостному праву, распределила обязанности: старшая готовила еду, я стирала, младшая с ахами и охами, но убирала квартиру.

— А Лидия? Отдыхала?

— Скажешь тоже. Она ходила с внуками в парк.

Бедная Лидия. Кира Сергеевна все пыталась подсчитать, сколько же теперь там народу, и сбивалась. И Ирина сбивалась. Обе смеялись, потому что все время забывали посчитать Лидию.

— Устала в том теремке?

— Нет, что ты. Там, конечно, шумно и тесно, сплошь диваны да раскладушки, но просто и весело… Кстати, от Лидии и дяди Жени тебе письма, от Олега Николаевича — привет.

Ирина хмыкнула, покосилась на мать веселым глазом:

— Лидия говорила, Олег Николаевич в молодости вздыхал по тебе?

Олег Николаевич — старший Лидин брат, про него Лидия говорила: «Ему бы торчащие уши — был бы вылитый Каренин».

— Это было так давно, словно не было вовсе, — сказала Кира Сергеевна.

Лидия писала своим стремительным, рвущимся почерком:

«Кирка, родная, когда же ты пожалуешь ко мне? Стареем, а видимся редко, хочется поплакаться тебе в жилетку. Ты счастливая, у тебя замечательная семья, кроме нее, есть любимая работа. А я если что и интегрирую, то исключительно семейный бюджет, который трещит по всем швам. Ждем!»

Женечкино письмо было бодрее и энергичнее.

«Мать-градоначальница, привет! Моя дражайшая не показывает своего письма, значит, пишет, что я плохой. Не верь, я хороший. В трудных, почти походных условиях добился отличных показателей: а) по линии личной — произвел шесть потомков (считая и внуков), седьмой не за горами, б) по линии служебной — схватил с неба еще одну звезду и стал полковником. Приказываю: в текущем году прибыть к нам и об исполнении доложить! Приезжай!»

«Приезжай», «Ждем!»— так всегда заканчивались все их письма. Кира Сергеевна подумала, что у нее, кроме Лидии и Женечки, никого нет. Всех друзей растеряла, праздники встречать не с кем.

Она сложила письмо. Спросила Ирину:

— Ты хотела бы, чтоб Лидия была твоей матерью?

Ирина засмеялась, обняла мать.

— А ты ревнивая. Зачем мне ее в матери? Она у меня в подругах.

От ее волос пахло дымом и духами. Кире Сергеевне хотелось долго сидеть так, чувствуя на шее жаркие руки дочери. Но пришел Юрий, чмокнул Ирину в висок, стал сыпать дурашливые вопросы:

— Как там Чекалины, успешно ли размножаются? Как там Волга, по-прежнему ли впадает в Каспийское море?

— Я привезла тебе готовальню, — сказала Ирина.

Юрий шаркнул ножкой:

— Благодарю и кланяюсь.

Потом схватил Ленку, посадил на плечи, носился с ней по столовой. Она вырывала ручонки, опрокидывалась назад, взвизгивала от сладкого страха.

Может, еще и сладится у них? — думала Кира Сергеевна.

22

Первым, кого она встретила в исполкоме, был Жищенко. С пачкой бумаг несся он по коридору на своих кривоватых ногах так, что края бумажек дыбились и заворачивались.

— Кира Сергеевна, примите соболезнования но поводу кончины вашего отпуска! — на ходу крикнул он и остановился накоротке, чтобы задать традиционный вопрос о новостях.

— Ничего нового, море на прежнем месте, — сказала она.

— Зато у нас есть новость, — торжественно произнес он.

— И хорошая?

— Других не держим. Наконец-то этого дурака и бездельника Ковалева убрали.

Кира Сергеевна смотрела на его сытое, довольное лицо. Ковалев в самом деле был работником слабым, отдел промышленности и транспорта явно не тянул, но ее всегда коробила любовь Жищенко к маленьким сенсациям.

— Странный вы, Николай Иванович, человек. Даже хорошая ваша новость для кого-нибудь обязательно станет плохой.