Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль

Мне бы в этот момент подумать, что я сотворила и как, но не осталось ни сил, ни желания. Нет у меня никакой магии, это ясно, иначе я сама бы сгорела в Святом Огне.

— Высечь ее, — коротко велел комендант, кивнув на меня, повернулся и вышел. Перед ним расступались, давая дорогу, а меня крепко взяли за плечи с двух сторон. Не вырваться.

Глава двенадцатая

Мне казалось, что я не выживу — но не сразу. Первый удар был щадящим и ласковым, я повелась на его обманчивую мягкость, решила, что меня напугают, унизят, не более. Нет.

Порка провинившихся была делом обычным. Меня выволокли на задний двор, в скопище негодной рухляди, я увидела низкое подобие плахи — отесанное, отшлифованное сотней тел бревно в рост взрослого человека, и швырнули меня на него животом вниз. Все, о чем я думала в тот момент — нож и токен. Ни нож, ни токен у меня не должны найти ни в коем случае.

— Глянь, какая госпожа славная, — раздалось над моим ухом, и тут же чья-то рука по-хозяйски прошлась по спине и ниже. Я замерла: там спрятан нож. Только не нож. — Неси розги, а то замерзнет, вон, платье еще мокрое.

Первый удар поверх платья я стерпела. Не так и больно, решила я, но уже на третьем ударе поняла, что закушенные губы меня не спасают, что из груди рвется крик, а на пятом, кажется, потеряла сознание.

Эти люди знали свое дело крепко.

В себя я пришла лишь на третий день — так сказала мне Теодора. Она сидела возле моей постели, если кучу вонючего меха и свалянной шерсти, в которую я безнадежно уткнулась носом, можно было так назвать, и будто ждала, пока я либо очнусь, либо сдохну. Сдохнуть хотелось — я не чувствовала ни ног, ни спины, любое движение причиняло боль, как фыркнула Теодора — повезло, что с меня не сдирали кожу. Каторжанин не должен умереть раньше, чем ему положено, а меня пожалели, не стали раздевать. Что же, спасибо им и на этом.

Я попыталась вдохнуть полной грудью застоявшийся, спертый, вонючий воздух — мое тело тотчас разорвало пополам. Отдышавшись, я попробовала повернуть голову — и меня полоснуло как кинжалом. Кинжал. Нож. И токен?..

Превозмогая боль, я сунула руку под меховую накидку. Кто-то снял с меня платье, оставив юбку, панталоны и, основное, лонгслив, и насколько же я была предусмотрительна, что спрятала токен под него, но нож…

— Что ищешь? — буркнула Теодора. Я не видела ее до того дня, как она оказалась со мной в одной лодке, но могла оценить, что с ней сделали несколько дней на острове. — Нож? Я его у тебя забрала и выкинула в отхожее место. Скажи спасибо, что не сказала страже.

Никогда не делай людям добра. В лучшем случае они потребуют еще и еще, в худшем — захотят отплатить тебе тем же.

— То есть я тебя спасла, — прохрипела я, заново учась дышать. Заново, чтобы не было так больно. — Да. Спасибо. Не переживай, я и без ножа соображу, что воткнуть тебе в спину, если понадобится.

— И это после того, как я от тебя три дня не отходила, клятая? — Теодора присела напротив меня. Молодая еще, но сильно отекшая, пальцы ее напоминали связку сосисок, лицо потеряло очертания, под глазами ненормальные мешки. — Зачем тебе нож?

— Просто так, — скривилась я уже не столько от боли, сколько от осознания: мало мне одной идиотки, еще и эта. — Хорошая и очень полезная вещь.

Без нужды мне матросы его бы не дали. Чем дальше в прошлое человечества, тем больше в людях дерьма. Я везунчик, могла бы попасть во времена инквизиции. Все познается в сравнении, не правда ли?

— Полковник все эти дни приходил, — продолжала Теодора. — Надолго его не пускали и только со стражей. Если сегодня сможет, тоже придет.

Черта с два. Что ни новость, то одна поганей другой.

— Он выжил?..

— Выплыл. Никаноров погиб. — Тот, вероятно, кто протянул ему трость. — Это начало, жаль, что тебя не забрали из Темноты в обмен на кого-то. — Теодора поднялась, поправила живот, посмотрела куда-то в сторону.

— А остальные?

— Откуда мне знать?

Я не видела, куда она смотрит, я не могла повернуться. Единственное хорошо — с меня сняли цепи, и с Теодоры тоже. А где Селиванова, тоже попала под розги или все-таки умерла? Я закрыла глаза, медленно сделала вдох и сильнее вжалась в подстилку, хотя это и причинило мне боль. Токен, я его чувствую. Его тепло, его непонятную, но такую важную магию, его способность спасти меня.

Но, как ни странно, мысли мои перестали быть тягуче-мучительными, исчезло состояние, которое сейчас я могла бы охарактеризовать как апатию. И, конечно, не порка была причиной, а последовавшие за ней беспамятство и сон. Никогда не знаешь, где твое счастье, а где беда.

— Когда тебе рожать? — спросила я. — Выглядишь препогано.

— Когда Всевидящий даст, — огрызнулась Теодора и куда-то ушла. Я слышала шаги, потом загремело что-то, и тишина. Гиблая тишина. Гиблое место.

Я осталась одна, но сомневалась, что мне предоставили отдельную комнату. Двигаться и даже дышать мне было по-прежнему больно, и я лежала, сосредоточившись на тепле токена. Вдох, по моему телу растекается спасительный жар, проникает в каждую клеточку, утешает, лечит. Выдох, боль испаряется словно пот, мои раны холодит и гладит магия, заживляет, затягивает, возвращает жизнь. Опять вдох, потом выдох, медленно, смакуя каждый целительный миг — и вот я уже могу шевелить рукой, поднять голову, но нет, еще рано, слишком рано. Набираться сил, взять от токена все, что он может мне дать, пережить и это.

Все проходит, и это пройдет. Обязательно. Я справлюсь. Все, кто отобрал у меня волю, свободу, имя, титул, вы все отныне — мои враги. Клятая или нет, я не покорна. Каждый, кто выступит против меня, заплатит. Каждый, кто причинит мне зло, пожалеет. Я пройду по вашим головам и не обернусь, если кто-то закричит, моля о пощаде. Меня не жалеют — и мой ответ: ваша игра, ваши правила.

Я выберусь отсюда, не знаю как, но выберусь. Непременно.

Магия токена словно качала меня на волнах.

Однажды я устала мучиться от переутомления, панических атак и бессонницы, которые списывала на бесконечные рабочие дни без отдыха, без перерывов, нередко и без еды, и настояла, чтобы мой терапевт направила меня к эндокринологу. Тот посмотрел на результаты анализов и приговорил меня к посещению психиатра — в самом обычном диспансере. Я была против, мешало предубеждение, но жить полноценно, не быть постоянно раздраженной и разбитой хотелось сильнее. Результатом стали диагноз «депрессия» и прием антидепрессантов. Было сложно, было невыносимо, но скоро я начала чувствовать себя человеком, мир перестал казаться тесным беличьим колесом, сон наладился, яркий свет не резал глаза, звуки не раздражали — мне стало лучше. От токена был тот же эффект, и я даже списала его на самовнушение. Пусть так, мне ведь безразлично, что спасает меня, разве нет? Я полежала еще, осмелела и смогла сесть, не испытывая никаких болевых ощущений. Я завела руку за спину, просунула ее под лонгслив…

Что это было, черт побери?

«Без него вам не выжить»… Моя преданная служанка сделала все, чтобы спасти мою жизнь. Наталья знала или догадывалась, что меня ждет, пошла на кражу, может быть, и на подкуп, если ей было чем кого подкупать, чтобы я получила единственную вещь, которая мне поможет. Если бы я могла передать ей мое «спасибо», если бы я могла ее обнять, но увы. Наталья осталась там, далеко, где тоже холодно и погано, но ее положение крепостной лучше, чем положение ее бывшей хозяйки…

Комната, где меня разместили, точнее, нас, потому что лежаков было три, была крохотная — сперва она при свете свечи показалась мне больше, но нет. Полторы «хрущевские» кухни от стены до стены, но стены кирпичные, значит, я все же в развалившемся форте. Сложно сказать, тепло здесь или нет, токен греет меня, как и раньше, нет ни еды, ни воды… Конечно, ни сундуков, ни одежды.

Потолок низкий. Нет окна. Это чтобы мы не сбежали — куда и как? Пол усыпан кирпичной крошкой — кажется, здесь она повсеместно, форт рассыпается на глазах. Огонек свечи трепещет — значит, дует, это мне от токена тепло. Не слышно звуков с улицы. Нечем дышать.