Подозрительные обстоятельства - Патрик Квентин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все. Старина Стив поработал на славу. О матери ни слова. Инспектору Робинсону нечем разжиться.
Тем не менее мать не забыли. Все газеты писали об успехе ревю «Анни Руд и ее семья». Приводились фотографии знаменитостей, почтивших своим присутствием наше выступление, интервью с выдающимися деятелями — от Майка Тодда и до губернатора Калифорнии. Летти Лерой прямо-таки захлебывалась от восторга: «Выступление Анни Руд в «Тамберлене» произвело неизгладимое впечатление на публику…»
— Кажется, им понравилось, верно? — Мать сняла очки. — Но не следует почивать на лаврах. Теперь, я полагаю, пришла пора поговорить о Сильвии с остальными. Если они еще не читали газет. Будь другом, милый, сходи за ними. Клеони, пожалуй, не стоит приглашать. С ней придется поговорить отдельно.
Я позвал всех в комнату матери. При виде Пэм я понял, что не хочу там оставаться. А так как необходимости в моем присутствии не было, я взял купальные принадлежности и отправился в бассейн. К моему удивлению и несказанному смущению, все меня узнавали, и вскоре окружили любители автографов.
Потом я немного поплескался в воде и, возвращаясь, зашел к Ронни. Признаться, он выглядел значительно лучше. А когда я рассказал ему о найденном письме и фотокопии, и вовсе воспрял духом.
Мы отправились в гасиенду. Из дверей спальни матери выходили наши домашние. Лица у них были явно испуганными.
— Анни! — воскликнул Ронни.
— Ронни! — В дверях появилась улыбающаяся мать в розовом халате. — Прости, дорогой, мне нужно кое-что обсудить с Клеони. Подождите в гостиной, я скоро буду.
Она направилась в комнату Клеони, а мы проследовали в гостиную. Там никого не было. Должно быть, члены нашего семейства разбрелись по комнатам на досуге обдумывать услышанное. Зазвонил телефон. Я снял трубку.
— Алло, алло, мадам Руд? — сказал голос по-французски.
Услышав, как мать ответила по параллельному телефону, я положил трубку.
Минут через десять мать присоединилась к нам и сразу же обратилась к Ронни.
— Ну, Ронни, убедился, что все в порядке?
— Анни, ты гений. Я не в силах выразить…
— Глупости, дорогой. Какие могут быть счеты между друзьями. Мы со Стивом тоже друзья. Вот и все.
Ронни смотрел на нее с обожанием.
— Анни, я должен лететь в Лос-Анджелес. Не только ради похорон Сильвии, хотя и этим придется заняться. Но меня беспокоит картина. Анни, через три недели должны начаться съемки.
— В самом деле, дорогой?
Мать произнесла эти слова с отсутствующим видом.
— Анни, я в полной прострации. Подскажи, что мне теперь делать?
— Делать, дорогой?
— Анни, твое выступление здесь продлится как раз три недели… Анни, умоляю, возьми эту роль.
Я вздрогнул. Мне вспомнились слова инспектора Робинсона: «Если бы однажды утром я раскрыл «Тайме» и прочел, что Анни Руд играет Нинон де Ланкло…» Поистине, Ронни просто рехнулся! Нельзя же начинать этот кошмар сызнова.
Я взглянул на мать. Уж она-то, надеюсь, сохранила здравый смысл. Однако, казалось, ее мысли были совсем о другом. Медленно-медленно мать, повернула голову и посмотрела на Ронни.
— О, мой дорогой, мне ужасно неловко. Это ведь моя вина, я все заварила. Конечно, я могла бы… Но, боюсь, слишком поздно.
— Что значит — слишком поздно?
— Несколько минут назад, когда я разговаривала с Клеони, мне позвонили. Нас приглашают на три недели в «Летнее казино» в Канны. Я приняла предложение.
Нет, что ни говори, мать — удивительный человек!
— Но, Анни, дорогая, — Ронни взял ее за руки. — В конце концов, это всего лишь еще три недели. Я могу отложить съемки. Анни, прошу тебя, не отказывай мне.
Я со страхом ждал ответа матери.
— Ронни, не настаивай.
— Но, Анни, милая…
— Оставим этот разговор. Я не стану играть в твоем фильме. Я не должна больше сниматься в кино. Не должна видеть тебя.
Она обняла его и поцеловала в губы.
— Неужели ты не понимаешь? Я люблю тебя. Я мечтаю стать твоей женой, но это невозможно. Я никогда не смогу, никогда. Работать бок о бок с тобой, каждый день видеть… Это выше моих сил. Ронни, милый, не мучь меня, иди…
Она подтолкнула его к двери. Я ждал. Они вышли вместе: вскоре мать вернулись и села в кресло.
— Благодарение богу, ты отказалась, — сказал я. — Ведь стань известно, что ты взяла эту роль, инспектор Робинсон вновь открыл бы дело Нормы. Ты поступила разумно:
— Разумно! — Мать закрыла лицо руками. — Права, права, всегда права! Кому это нужно? Как ты можешь рассуждать о том, чего не понимаешь? Ужасный, циничный ребенок… Я люблю его!
Сердце мое дрогнуло от жалости.
— Бедная мама. И ты никогда не сможешь выйти за него из-за своего мужа? Да? — Она все еще закрывала лицо. — Но разве не существует способа развестись? Ты должна сделать для этого все. Попытаться, во всяком случае.
Неожиданно мать убрала руки, и я увидел, что лицо ее совершенно спокойно.
— Глупости, дорогой. Ты забыл, сколько времени? А нам скоро выступать. Пожалуйста, позови всех.
Я направился к двери.
— Ники, — окликнула она.
— Да?
— Чудесно поехать в Канны, правда?
— Так тебе действительно это предложили?
— Ну да! Боже, какой ты подозрительный ребенок. «Летнее казино», в разгар сезона!.. Эльза, Коул, Али, Дэвид Уэлли — все мои старые друзья. И знаешь, дорогой, они уверяли, что на премьере будет Грейс[2].
— Грейс? А кто она такая?
— Ее высочество принцесса Монако, глупыш.
Глава 17
Иногда на меня находило какое-то помрачение. К счастью, это случалось не часто. И хотя во многом мне помогла Прелесть, которая всегда оставалась сама собой — самой удивительной девушкой на свете, — из головы у меня не выходила фраза: «Спроси Роже Ренара. Он был там, когда она это сделала…» Дни пролетали незаметно, мать уже снова считала Прелесть «божественной», а я занимался хитрым подсчетом: многие ли женились в девятнадцать лет. Однажды вечером я чуть было не ляпнул: «Как ты смотришь на то, чтобы стать бабушкой?» — но испугался.
Гастроли подошли к концу, и личный самолет Стива Адриано доставил нас в Лос-Анджелес, откуда уже другой самолет перенес через Атлантический океан в Ниццу. Привычный мир уступил место безумной жизни Канн. Мы поселились в отеле «Суарец», где сняли огромный номер.
Ее высочество принцесса Монако присутствовала на премьере, о чем репортеры взахлеб писали как об «историческом моменте». О матери отзывались восторженно, разве что не стихами. Вокруг нас постоянно толпились старые ее друзья.
Иногда мне не удавалось отвертеться и я также принимал участие в торжествах, но чаще предпочитал купание в Средиземном море в обществе Прелести.
Ронни ежедневно бомбардировал телеграммами, и я постоянно пребывал в панике, боясь, что она согласится на его предложение. Последнюю неделю в Каннах я не находил себе места от беспокойства, но, к счастью, пришло приглашение из Лондона. В чрезвычайно лестном для нас письме мать извещали о пожелании королевской семьи видеть миссис Руд на торжествах по случаю дня кино. Это приглашение оказалось как нельзя кстати. К тому же, праздник совпадал с днем рождения матери, что было вдвойне приятно. И она послала благодарственную телеграмму.
Мы с Прелестью в это время сидели у матери, и я решил воспользоваться благоприятным моментом.
— Мама, знаешь, мы решили пожениться.
Признаться, от страха у меня прерывался голос. Но королевское приглашение не подвело. Мать царственно улыбнулась и расцеловала нас обоих.
— Дорогие дети, я уверена, что это божественная идея. Божественная. Конечно, вы молоды… О, Прелесть, не волнуйся, просто я задумалась о выступлении перед англичанами. Мне нужно сшить два новых платья. В английском духе, разумеется. Джон Кавенах такой талантливый… Прелесть, милая, как ты смотришь на то, чтобы исполнить французскую песенку? В Лондоне любят, когда молоденькие американские девушки поют французские песенки. Что скажешь, дорогая?
— О, Анни!
Прелесть пришла в восторг.
— Но придется поработать, дорогая. Много работать. Впрочем, там Чарльз, он займется тобой.
Вот так все и произошло. Вопрос о нашем браке отошел на задний план, его оттеснила карьера Прелести. Она без устали работала. Джино отыскал какого-то родственника, и теперь проводил время с итальянцами. Бедный дядя Ганс простудился и отлеживался в постели. С Пэм мне общаться не хотелось. Я остался в одиночестве.
Я слонялся по городу, и, к моему удивлению, дня через три начал замечать, что здесь множество привлекательных француженок. Конечно, я вел себя пристойно — во мне достаточно развиты моральные качества. Но на четвертое утро на пляже мое внимание привлекла девушка неподалеку. Я случайно повернул голову в ее сторону. Это была Моника.