Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри! (СИ) - Супрунов Дмитрий

— Ага, — согласился Димка, — меня до сих пор колбасит! А как жрать охота! Сил просто нет никаких, буйвола бы сожрал!

— Но сознание ты не терял? — решил уточнить важный момент Сашка.

— Не-а, только дурной какой-то стал. Очень хотелось чего-нибудь поломать, поорать и оторваться, как следует. Напоследок. Веселья дурного хотелось и вытья. И всё это — одновременно.

— Вот! — поднял палец вверх Сашка. — Даже если он сейчас станет Халком и поломает тюрьму, то всех нас здесь и похоронит — потолок рухнет, а сбежать нам будет некуда.

— А, точно, некуда здеся, — подтвердил Андрон, разглядывая закопченный каменный свод камеры.

— В общем, приплыли мы, нагибаторы, блин. А я говорил…

— Хреново, — сказал Андрон и почесал голову.

— Не то слово, — вздохнул Димка и почесал пузо.

Оба они пригорюнились, растеряли задор и веселуху. Сидели нахохлившись, привалившись к стене, как два больных, ощипанных ворона.

Только Сашка продолжал беспокойно бродить по камере, о чем-то раздумывая. Попинал зачем-то клочья соломы на полу. Пнул и кучу грязного тряпья, брошенного в углу. А куча внезапно зашевелилась, села и превратилась в молодого, чумазого паренька с щегольскими усиками и заломленным на ухо лихим беретом. Куча тряпья оказалась видавшим разные виды плащом, завернувшись в который, этот парень беззастенчиво дрых. Пока его не пнули.

Он сладко зевнул, посмотрел на парней и сказал:

— Привет, соседи! Выпить чего есть?

— Здоров и ты, брателло, — ответил Сашка, рассматривая сокамерника. — Как звать? Кто по жизни? За что чалишься?

Парень глянул на него с интересом:

— Ух ты, какие ты слова интересные знаешь! Отрок. Это на орочьем, да?

— На уркоганьем, — улыбнулся Сашка. — Я — Сашка, а это мои кореша — Андрон и Димон. А ты кто?

— Позвольте и мне, — тут парень встал и шумно отряхнулся, — представиться.

Во все стороны полетели пыль, пух и перья. Парень оказался невысок ростом и очень худ. Снял беретик, обнажив давно не мытую шевелюру, и немного напыщенно произнес одну длинную фразу.

— Широко известный в Восточной и Западной Мирагадии! А также — в иных землях. Всенародно прославленный и обласканный аплодисментами самой притязательной публики трубадур, менизингер, бард Эдуардий Лютиков-Незабудкин виконт фон Глухфраух! Прошу любить и обожать! Все равно здесь жаловаться некому!

После выпаленной одним духом фразы, парень шумно выдохнул.

— Это всё нужно запоминать? — вытаращился на него Сашка. — А покороче никак? Наух там, или Лютиковский? Не?

— А, ладно, — махнул рукой трубадур, — можете звать Эдиком!

И нарисовав беретом в воздухе восьмерку, отвесил изысканный поклон.

— А мне сдается, что это не трубадур, а трубочист, — буркнул из своего угла Димка. — У тебя пожрать ничего нет, Эдик?

— С прискорбием могу сообщить, что два дня ничего не ел, ни единой хлебной крошки. И сыт по горло местным воздухом и гостеприимством.

В камере попахивало настоявшейся гнильцой и застарелым дерьмецом. Соответственно, от деревянного ведерка у решетки и соломы на полу.

Ну её нафиг, такую диету, подумал про себя Димка.

— Тебя за что посадили, фраерок? — кинул свой вопрос Андрон, в очередной раз пристраивая свою головушку поудобнее.

— Вы представляете, господа, эти дегенератипы, — он указал на мордоворотов по ту сторону решетки, — не поверили моему честному благородному слову. Я им дал слово дворянина, что рассчитаюсь за взятую мной у местной селянки худую курицу, честь по чести. Естественно, чуть позднее, пока, увы, я несколько поиздержался.

— Неудивительно, я бы тоже не поверил, — заржал Андрон и тут же страдальчески сморщился. — Сссука, как же болит, тварь!

— Эх, судари мои, видели бы вы, как я блистал на сцене! Всего какой-то месяц назад, при дворе маркиза Шалвино! Зал, на пятьсот человек, аплодировал — стоя, господа! О! Мне рукоплескали двадцать минут подряд! А мешок с золотом?! От моих благодарных восхищенных слушателей, разумеется! Его носили за мной двое носильщиков! Посменно!

— И где сейчас это золото? — лениво поинтересовался Андрон.

У него тема золота явно была особой, триггерной.

— Эх, — снова вздохнул Эдик, — позволю вам ответить словами классика: карты, любовь и два взведенных арбалета. Ну и столы, разумеется, столы.

— Какие столы?

— Игорные, господа! Какие же еще? Неужели вы не слышали песню про казино в Монте-Кларе? Как там?

… Останутся у них…

в домах игорных…

одни хваленые, зеленые столы…

Патетически завывая, Эдик встал в красивую, элегантную позу и сделал глаза. Глаза у него оказались самыми обычными — карими, а поза выглядела вычурной и нелепой. В тюремных стенах любая поза выглядит смешно.

— Эх, там мне было почти так же весело, как на турнире Розенталя! А еще там есть…

— Постой-постой, — перебил его Сашка. — Что за турнир?

— О! Да неужели вы и про самый знаменитый турнир в Западной Миргадии ничего не слышали? Откуда вы, господа? Впрочем, это не мое дело. Там, на турнире, каждый год победитель получает уникальный меч. Розенталь, так он зовется. Есть у него какое-то волшебное свойство, но кузнец мне не рассказал, какое именно. Смешно, правда? И каждый рыцарь в Миргадии мечтает, что именно он раскроет однажды секрет меча и впишет своё имя во все летописи!

— Понятно, — сказал Сашка. — Где турнир? И когда?

— Через неделю, во дворе графского замка в городе Ляйлек. Тоже хотите посмотреть? Славное будет зрелище! Славное…

— Обязательно, — заверил его Димка.

— О! Если мы там увидимся, я вам покажу лучшие игорные дома города! Не Монте-Клара, конечно, но тоже можно оттянуться по полной! — и он с радостной улыбкой показал пассы руками, словно тасовал карточную колоду.

— А ты, братуха, мне уже начинаешь нравиться! — обрадовался Сашка. — Сыграем, трубадурище, у тебя карты есть? Гражданин Паниковский! Почто кур воруете, конвенцию нарушаете, а?

— Не всех, а только одну! И самую маленькую, — огорченно возразил Эдик. — Там и смотреть было не на что…

— Да я это так, для рифмы, не обижайся, — отмахнулся Сашка, — Карты у тебя есть, Незабудка?

— Стопэ, — сказал Димка. — Сашка, прекрати, мы уже сыграли один раз, теперь в тюрьме из-за этого сидим…

— Да что ты, как мамка моя! Не играй, да не играй! Расслабься, Димон, хуже все равно уже некуда! Уже сидим, прикинь? Так хоть развлечемся, — весело проговорил Сашка, потирая ручки и подмигивая.

— Ну так что, братуха, есть карты? — спросил он Эдика.

— Нет, к моему величайшему сожалению, — вздохнул трубадур, — моя чудесная крапл… краповая, то есть, волшебная колода карт, с прекрасными узорами, с обнаженными феечками, осталась вон у тех неучтивых солдафонов.

— Блин! — огорчился Сашка.

Но тут же вскочил и кинулся к решетке.

— Эй, бородатые! А дайте колоду на поиграть! — прокричал он жизнерадостно.

— Не положено! А ну, отрок, свали в свою конуру! — равнодушно проговорил стражник и жестко провел по решетке своей железной палкой.

Сашка еле успел убрать руки. С решетки посыпались разноцветные искры.

— Злой ты, дядя! Дубак шмойный!

— Поагитируй мне здеся еще, щенок! — зло ощерился стражник и влупил по решетке со всей дури.

Дури у него оказалось немерено.

— Успокойся ты, Хрипатый! Скучно им тама сидеть, вот и ищут приключения на свою задницу. Молодые, че?! — проворчал укоризненно пожилой стражник своему товарищу. — Давай лучше, сдавай, еще кон раскинем. Ох и забавные карты у этого трубадура! Первый раз такое непотребство в руках держу.

— Дай посмотреть, дядя! — прокричал Сашка.

— Угомонись ты, сопля зеленая! Не мешай! Карты тишину любят, — пожилой стражник нахмурился. — Будешь орать — соломы в пасть натолкаю! И жрать заставлю!

— Не расстраивайтесь, друг мой, — воскликнул внезапно трубадур из глубины узилища. — Я могу предложить вам более возвышенную, эстетически продвинутую, чудесную и доступную далеко не каждому, настоящую игру. Мне почему-то кажется, что вы сможете в неё сыграть куда лучше, чем в карты.