Злые сумерки невозможного мира - Александр Колосов

— Я гляжу, ты совсем тут умом тронулся! — отозвался Артём, размазывая по шее полную горсть одеколона. — Правильно она тебя сатрапом зовет.

— Угу. Я и есть сатрап, — согласно кивнул Большой. — Года полтора назад ко мне тут с разборками приезжали. Ну, раздели голубчиков, сунули в камеру, продержали недельку в темноте без жратвы. — Он густо хохотнул и выбросил пустую бутылку в окно. — Через неделю прихожу, спрашиваю: «Жить хотите?» А они — хамить. Я ругаться не стал, не люблю я это дело. Зашел еще через три дня с тем же вопросом. «Хотим», — говорят. «А почему другим жить не даете?!» — спрашиваю. Продержал еще пару деньков и выпустил. Девятью дистрофиками больше стало. Артём присвистнул — круто!

— Ну, напугал! — сказал вслух. — Как без меня с Андрюхой пойдешь?

— А я вообще-то не тороплюсь, — пожал плечами Большой. — Могу и подождать. Могу совсем не ходить — бабок на две жизни хватит. Готов?

Артём кивнул и заторопился вниз.

Стол был накрыт под навесом рядом с ручейком. Крахмальная белоснежная скатерть, розы в темной керамической вазе, хрустальные графинчики с напитками, серебро и фарфор. Тигр, священнодействуя, раскладывал пельмени по тарелкам. Клёпа и Чёрный — охранники виллы, Андрей и Лялька чинно восседали за приборами в плетеных креслицах. Из-за угла виднелись завистливые рожи Колюни и Димыча, занятых по службе. Сторожевые горлохваты заискивающе юлили по обе стороны лялькиного стула, хитро жмурясь, тыкались мокрыми носами в колени. Стиляги!

— Забирайте своего пинкертона, — пробасил Большой, плюхаясь на прочную дубовую скамейку, стоящую в торце стола. — Предлагаю начать со «смирновской». Кто против?

— Мне коньяк, — подал голос Андрей.

— Я, пожалуй, сухого, — сказал Артём.

— Налейте и мне, — попросила юная сестрица хозяина виллы.

Охранники промолчали, Тигр тоже.

— Вот это — по-нашенски! — одобрительно рявкнул «атаман», наполняя фужеры водкой. — Тигр, хочешь я тебе российское гражданство устрою?

— Правда? — спросил Тигр, забывая наколоть пельмень на вилку.

— А то! Стакан враз намахнешь?

Тигр «намахнул» и прослезился, закашлявшись. Лялька заботливо подала закусить. Артём поклялся при первом же удобном случае оторвать голову мерзавцу-корейчику, мысленно, разумеется.

— Можешь считать себя коренным русаком! — в голосе Большого на секунду промелькнула нотка почтения. — Какую фамилию возьмешь? Могу Иванов сделать, а то, к примеру, есть вообще крутая фамилия — Баца. Вот скотина!

— Луще Иванов, — отозвался скромница Тигр.

Большой тут же разразился громовым ржанием. Андрей осторожно хохотнул, виновато взглянув на Артёма.

— Это вы — Баца? — спросила Лялька. Артём кивнул, стараясь выглядеть похладнокровнее. — Да вы не сердитесь. Хотите, я вам нашу фамилию назову?

— Да Ложкин я, Ложкин! — еще пуще завелся Большой.

Артём улыбнулся, охранники просто визжали.

— Ложкин — хороший фамилия, — одобрительно заметил Тигр.

Тут завизжал и Артём.

— Ох, не к добру веселимся, — сказал Большой, утирая слезы и остаточно порыкивая. — Не к добру. Давайте выпьем за успешный исход.

Артём с удовольствием лопал пельмени, поражаясь их необычному вкусу, подливая вина себе и соседке. Слабый аромат роз пленительно мешался с букетом ее духов, и от этого запаха бывалый сыщик хмелел сильней, чем Тигр от водки. Сам кореец, к слову сказать, нажимал на пирог с картошкой, да так крепко, что просто удивительно было — куда все это влезает?!

Большой просто закусывал.

— Работаете? Учитесь? — спросил Артём, когда шум за столом приобрел децибелы, необходимые для доверительного разговора.

— Ни то, ни другое. — Длинные пальцы Ляльки машинально поглаживали умильную, плутовскую собачью морду. — Алик запрещает. Рисую немножко, только выставляться боюсь — специалисты ругают.

— Почему?

— Бред, говорят, мрачно чересчур. Правда. Я сама на свои картины смотреть боюсь. Напишу и побыстрей фэйсом к стене. Вся мастерская заставлена.

— Если страшно, зачем писать?

— Хоть какой-то выход, — ответила Лялька. — Не писать еще страшнее.

— Мудрая природа все воображение, положенное нашей семье, выдала на Лялькину долю, — сказал Большой, который, как оказалось, все слышал. — А я просто — кабан, прущий по лесу напролом. Хочешь на ее картину взглянуть?

Артём кивнул. Андрей тоже выразил желание приобщиться к культурному досугу. Тигр уплетал пятый кусок пирога, только уши по сторонам торчали, как два желтых наутилуса.

Картина висела над трехспальной кроватью Большого, сбоку виднелся передвижной бар с пепельницей, полной окурков. Стена напротив была украшена огромным, вытянутым по вертикали портретом, изображавшим высокого тощего бородача в длиннополой белой рубахе. Человек сидел на трухлявом, зеленом от лишайника пне и смотрел вперед. В его неправдоподобно синих глазах застыли тоска и вековая усталость; сухие, бескровные губы, напротив, были сложены упрямо и жестко, если не жестоко. По обе стороны от сидящей фигуры густели пепельные щупальца наползающего тумана. Артём не знал, почему, но было ясно видно, что туман именно наползал. А где-то позади, за спиной старика, царил яркий солнечный день, столбом выраставший до самого верха картины. И были там каменный город, белевший с холма, и ласковая река с поросшими камышом берегами, и золотые поля тяжкоглавой пшеницы…

Артём перевел взгляд на другую картину и понял, почему так взгрустнулось одинокому стражу границы, понял, на каком пути занял он свой безнадежный пост. На полотне во внешнем беспорядке были намалеваны разноцветные полосы: багровые, огненно-черные, ядовито-зеленые и чернильно-лиловые, фрагментарно присутствовали также бурый и дымчатый. И такая беспощадная угроза смотрела из рамы в веселящий мир, что Артём вынужден был призвать на помощь всю свою железную волю, чтобы не отшатнуться прочь.

— Ой, мама! — прошептал за спиной Евдокимов. — Но такого ведь быть не может!

— И как ты ее назвала? — спросил растерявшийся сыщик, невольно переходя на «ты».

— «Не ходи!» — ответила Лялька.

«М-да… — подумал Артём, поеживаясь. — Что называется — в точку! А Большой ее в спальне держит… Интересно, он что, действительно бесчувственней пня?»

Андрей и Лялька потихонечку смылись от греха подальше. Артём, выдержав форс, еще несколько минут молча взирал на вопиющую жуть.

— Впечатляет, — сказал он наконец Большому, безучастно курившему, сидя на подоконнике. — Класс!

— Могу подарить, — поросячьи глазки владельца поместья сузились до размеров щелочек таксофона, из которых хитро и прицельно поблескивали зрачки.