Али-Баба и сорок разбойниц - Дарья Донцова

– Орест Михайлович!!! – взвыла паровозной сиреной Муся. – Ваши трубочки невкусными вышли!

Муж озабоченно покачал головой.

– Я все клал как обычно-с. Никаких изменений в рецептуре. Если по поводу моей аккуратности сомневаетесь, то у меня на кухне полнейшая стерильность!

– Трубочки замечательные, – попыталась вразумить парочку Нора, – просто есть сил больше нет.

– Ужасно! – воскликнул Орест Михайлович. – Трубочки не понравились! Хотите «Наполеон»? Я его к ужину приготовил-с! Но извиняйте меня, если не угодил! Муся, неси «Наполеончик».

– Трубочки великолепные! – взвизгнула Нора. – Больше ничего не надо, все! Обед закончен! Убирайте посуду! Какой торт на ужин! Мы больше трапезничать не сядем целую неделю. Так ведь, Ваня?

Я кивнул. Ей-богу, я наелся на год вперед. Муся всхлипнула и прижала к глазам огромный, отлично выглаженный носовой платок. Глаза Ореста Михайловича начали медленно наполняться влагой, одна слезинка поползла по узкому личику повара, потом он заломил руки и заголосил, словно участник хора древнегреческой трагедии:

– О-о-о, позор! Не сумел хозяевам приготовить сладкое, о-о-о!

Я растерялся. Мне иногда приходилось делать замечания поварам. Пару раз в ресторанах, недовольный качеством еды, я выговаривал метрдотелю, который незамедлительно вызывал с кухни шеф-повара, дабы тот сам выслушивал справедливые упреки.

Поймите меня правильно, я не придира, не любитель устраивать скандалы и не зануда. Просто я считаю, что, отдавая приличные деньги за еду, имею право на мало-мальски съедобные закуски. Но ни один из поваров никогда не начинал рыдать в голос, как Орест Михайлович. Меня всегда вышибает из колеи нестандартная реакция человека на обстоятельства. Ну как, скажите на милость, следует поступить сейчас? Обнять Ореста Михайловича? Вытереть ему слезы салфеткой?

– Лучше умереть! – причитал Орест. – Так опростоволоситься, не суметь приготовить нормальное сладкое! Позор мне! Позор! Жизнь закончена! Муся, немедленно беги в аптеку, купи яду, завещание в тумбочке. Все, естественно, остается тебе, только ножи отдай маме.

И он залился плачем. Муся рыдала в платок. Я кинул взгляд на Нору, та сидела с разинутым ртом. Впервые моя хозяйка не знала, что делать. Потом на ее лице появилась решимость, она схватила трубочку и принялась пихать ее в рот, приговаривая:

– Как вкусно! Восхитительно! Ваня, немедленно ешь!

Я заколебался. Конечно, Нора платит мне зарплату, причем очень приличную, и я просто обязан выполнять все указания хозяйки, но то, что касается еды, это личное дело каждого…

Решив подавить мятеж на корабле в зародыше, Элеонора пнула меня ногой:

– Эй, Иван Павлович! Это СТРАШНО ВКУСНО!

Делать было нечего, пришлось проглотить слоеное пирожное. Кое-какое время мы с Норой пели на два голоса:

– Потрясающе!

– Великолепно!

– Восхитительно!!

– Нет слов!!!

– Вкуснее ничего никогда не ели!!!

Плач стих. Орест Михайлович вынул из кармана белый платок, с шумом высморкался и спросил:

– Вам правда нравится?

– Да!!! – заорали мы в один голос. – Видите, мы съели по трубочке.

– Муся, – распорядился Орест Михайлович, – за ядом можешь не ходить. Я пока поживу.

– Скушайте еще по одному пирожному, чтобы мы совсем успокоились, – прогудела Муся.

Мы с Норой осилили вторую порцию. Орест Михайлович ушел, Муся забегала вокруг стола веселая, словно птичка. Впрочем, сравнение стопятидесятикилограммовой туши с пташкой не слишком корректно. Скорей уж Муся напоминает Большой театр, величественное, монументальное здание с колоннадой.

Наконец домработница понесла в кухню грязные тарелки.

Нора простонала:

– Это ужасно, но мне надо лечь.

Я кивнул:

– Конечно, отдохните, потом поговорим о делах, нет никакой спешки.

Нора докатилась до двери, притормозила и неожиданно спросила:

– Они каждый раз будут рыдать, если мы не сможем доесть поданное на стол?

Я улыбнулся:

– Надеюсь, что нет.

Нора хмыкнула и порулила в спальню. Я пошел к себе и плюхнулся было на кровать, но уже через секунду понял, что лежать на животе не могу, на боку и спине тоже, переполненный желудок, раздутый, словно гигантский футбольный мяч, давил на легкие. Впервые в жизни я понял, что выражение «задохнуться от обжорства» не есть красивая фраза. Убедившись, что заснуть, несмотря на полное отсутствие мыслей в голове, не удастся, я сел, потом встал и, взяв ключи от машины, пошел в прихожую. Путь мой лежал мимо кухни. Оттуда доносилось громкое звяканье и пение Муси. Очевидно, домработница мыла посуду. Боясь, что она сейчас выскочит и начнет одевать меня, я прокрался к вешалке, осторожно влез в пальто и, взяв ботинки в руки, двинулся к двери. Придется, во избежание инцидентов, обуваться на площадке у лифта.

И тут с жутким грохотом упала палка с рогулькой, которой мы достаем с верхней полки головные уборы. Я вжал голову в плечи, от души надеясь, что Муся не услышит грохота. В кухне шумно бьет в раковину струя воды…

Но слуху домработницы мог позавидовать даже настороженный тушканчик. Не успела палка свалиться на пол, как Муся вылетела в холл и запричитала:

– Иван Павлович! Куда вы?

– На работу, – попятился я.

– Босиком?

– Нет, конечно, – замямлил я.

Муся быстро усадила меня на пуфик. Я покорно смотрел, как она, ловко шевеля сардельками пальцев, зашнуровывает ботинки. Какой смысл сражаться с мчащимся по рельсам паровозом? Руками многотонную машину ни за что не остановить. Догонит и раздавит!

Ритуал проводов занял минут пятнадцать, я больше не сопротивлялся. Шапочка, шарф, перчатки… Потом Мусе показалось, что мое пальто не слишком чистое, и она принялась истово орудовать щеткой.

Наконец я был выпущен ею на волю под напутственные слова:

– Осторожней, не гоните.

– Хорошо, впрочем, я езжу аккуратно.

– Никого не подвозите.

– Ни в коем случае.

– Если хулиганы пристанут, сразу суйте им, что просят. Жизнь сейчас такая, что за копейку удавят.

– Только приблизится грабитель, я мигом сам разденусь, – с самым серьезным видом пообещал я.

– А вот этого делать не надо! – предостерегающе подняла толстый палец Муся. – Еще замерзнете, просто кошелечек отдайте с часами.

– Без проблем.

– В городе не ешьте, заразу подцепите. Упаси вас бог всякую дрянь покупать!

– Я и не собирался, – сказал я чистую правду и ткнул в кнопку вызова лифта.

Но подъемник не спешил на наш этаж, и Муся продолжила наставления:

– Допоздна не задерживайтесь, сейчас темнеет рано.

Я кивнул.

– Еще… – начала было Муся, но тут передо мной распахнулись дверцы, я влетел в кабину и быстренько нажал на цифру «1».

Ей-богу, прислуга перебарщивает с заботой. Даже мама в детстве, отпуская меня маленького в школу, не давала столь глобальных напутствий. Слава господу, я избавился наконец от домработницы.

Лифт замер, двери разошлись в разные стороны, и я тут же наткнулся глазами на Мусю, красную, запыхавшуюся и растрепанную.

– Уф, – прерывающимся от тяжелого дыхания голосом, заявила она, – слава богу, успела, думала, не догоню!

– Чего тебе надо? – весьма невежливо перешел я с прислугой на «ты».

– Вот, – она стала запихивать мне в карман носовой платок, – свеженький забыли!

– Ты утром положила мне целых четыре штуки!

– Так они небось испачкались! – воскликнула домработница. – Вынете при посторонних, захотите вспотевший лобик вытереть и позору не оберетесь. Красивый, элегантный, не мужчина, а леденец на палочке и… с грязным, мятым платком в кармане.

Всю мою злость как ураганом сдуло. Нет, Муся неподражаема!

– Ну ступайте уже, – легонько подтолкнула меня в спину Муся, – нельзя, одевшись, в тепле париться, выйдете на улицу, и готово! Воспаление легких.

– Сама не стой на холоде раздетой, – я тоже решил проявить заботу и стал мелкими шажками продвигаться к выходу.

– Иван Павлович! – умилилась Муся.

Я, испугавшись, что она сейчас снова зарыдает, вспуганным сайгаком выскочил во двор и, чуть не упав на скользком тротуаре, бросился к «Мерседесу».

– Говорила же, осторожней надо, – несся над улицей бас Муси, – так нет, торопится, ровно на свадьбу опаздывает.

Глава 14

Ольга Марковна жила на краю света. Это был один из самых дальних столичных районов. Так и хотелось спросить у его жителей:

– Простите, время тут у вас московское?

Покрутившись на машине вокруг совершенно одинаковых блочных башен и подивившись, каким образом люди тут находят свои квартиры, я от души пожалел Ольгу Марковну. Занятия в институтах начинаются рано, ей небось приходится вставать ночью, иначе никак не успеть в УПИ к девяти утра. Хоть теперь она работает в другом месте.

Я добрался до нужной двери и позвонил.

– Кто там? – прошелестело из-за створки.

– Будьте любезны, откройте, меня зовут Иван Павлович Подушкин, я не вор, не грабитель и не разбойник. Мне просто надо с вами побеседовать.