Под необъятными небесами - Карло Аурьемма

Чтобы сойти на берег, нужно обойти небольшой мыс, скрывающий из вида посёлок, и преодолеть прибой, разбивающийся на чёрном галечном пляже.

— Выждем удобный момент и идём на полном газу. У самого берега я подниму мотор, а ты спрыгивай и держи тендер за нос.

Компания детишек на берегу на дамбе, смотрят на нас и смеются.

— Эй, эй! Идите сюда! Помогайте!

Они поняли, все полезли в воду. Теперь всё просто. Мы подходим, подгоняемые волнами и десятки детских пухлых ручек подхватывают борта. Тендер укладывается на пляже в линию с чёрными, деревянными пирогами.

Говорят все одновременно: — Tapa? Pompelmus? Venez! Venez! Вдоль берега идёт извилистая тропинка, петляющая между домами, построенными из больших досок и крышей из гофрированного железа. Вот что осталось от старой Полинезии. Автомобили сюда ещё не добрались и, как кажется, электричество тоже. В долине часто идут дожди, из за горы, которая конденсирует влагу пассата, и фрукты растут очень пышно, почти сами по себе.

Улыбающиеся женщины с гладкой кожей и угольно чёрными волосами, останавливают нас у каждого порога: — Bienvenus, bienvenus asseies vous. Приходится соблюдать осторожность, чтобы случайно не обидеть кого невниманием. Мы болтаем, нам предлагают свежую воду и фрукты и спрашивают, нет ли у нас чего-нибудь на обмен.

— А что вы хотите обменять? Что вам нужно?

— Да что угодно. Здесь ничего нет. «Арануи»[5] не было уже два месяца. 

По всей деревне раздаются глухие, ритмичные звуки, напоминающие там-там. Это женщины отбивают кору дерева. Они делают тапа, ещё несколько десятилетий назад, это была единственная ткань, известная в южном Тихом океане.

Несмотря на то, что «Арануи» заходит сюда каждые два месяца, привозит самые разнообразные товары и тканые материалы широко распространены, здесь, на Фату Хива, до сих пор отбивают тапа.

— Изготовление тапа, это чисто женскаяя работа, от сбора брёвен, до рисунка — рассказывает Жаклин. Она тонкая и гибкая, в отличии от большинства маркизских женщин.

— Мужчины же, заготавливают копру, ловят рыбу и охотятся.

— Выбираются гладкие ветки и стволы, снимется кора и отбивается палкой на доске. — она показывает на женщин, сидящих у старых, источенных брёвен, энергично отбивающих полосы коры, шириной около десяти сантиметров.

— Вон моя мама. Она отбивает этот кусок уже два дня.

Кусок имеет ширину почти метр и на просвет видны составляющие его волокна, переплетённые между собой и сплющенные до толщины в один миллиметр. Похоже на пергамент.

— Если оставить их на несколько дней на солнце, они станут белыми, если замочить в соке диких апельсинов — бежевыми. — продолжает Жаклин, погружая куски ткани в ведро с жидкостью, энергично полоская и отжимая, словно тряпки. Потом она расстилает их сушиться на металлическом листе.

Под навесом, защищающим от солнца и дождя, старшая сестра Жаклин расписывает квадратный лоскут, размерами примерно 30 на 30 сантиметров. Мотивы росписи передаются от матери к дочери, древние идеограммы, которые раньше татуировали на коже и в которых отражена история рода.

— Вот этой материи больше ста лет. — говорит Жаклин, открыв сундук и достав из него отрез длинной около двух метров. — Она принадлежала бабушке моей мамы и, возможно ещё её прабабушке.

Мы используем её как образцы рисунков.

В Папеэте ей не было бы цены и Жаклин это знает. Но никому не приходит даже мысль продать реликвию.

Сестра Жаклин лежит на полу на животе и заканчивает раскрашивать чёрным части рисунка на тапа крохотной кисточкой.

— Это прядь волос, привязанная к палочке.

— А краска?

— Это личинки, размолотые и разведённые соком тангироо. Не выцветает на солнце, не смывается водой и даже мылом.

Конечный продукт выглядит очень эффектно и мне очень нравится.

— Сколько стоит? — не удерживается от вопроса сидящий во мне турист.

— В Папеэте, не знаю. Здесь мы меняем их на проходящем судне на мыло, ткани и продукты.

— И что бы ты хотела в обмен?

— У тебя есть лак для ногтей или помада?

— Честно говоря, помадой я никогда не пользовалась, но красный лак и тени, есть?

— Прекрасно! А духи?

— Давай так. Мы на лодке посмотрим, что у нас есть, что можно обменять и завтра принесём.

— И хозяйственное мыло, если есть! — кричит её мама.

— И детскую одежду. — добавляет другая женщина.

Вечером мы перерываем «Веккиетто» сверху донизу и на следующий день сходим на берег с полным рюкзаком. Лосьон после бритья, которым раньше пользовался Карло, разделён на три маленьких флакона (три маленьких упаковки продаются лучше, чем одна большая и позволяют также торговаться с большим количеством людей.) и мы выгребли всё имеющееся в наличии хозяйственное мыло. Ещё у нас есть два флакона лака для ногтей, тушь для ресниц, тени, ожерелье из искусственного речного жемчуга, кое какие лекарства и блок сигарет.

Жаклин созывает подруг и начинается рынок. За косметику они готовы и мать родную продать. Самым большим спросом пользуется тушь для ресниц (что они собираются с ней делать, у них всех свои ресницы длинные и чёрные), за ожерелье тоже идёт борьба, хорошо идёт лосьон после бритья, мылом больше интересуются женщины в возрасте, некоторые берут сигареты для мужа или сына, лекарства игнорируются. Когда бизнес заканчивается, наступает время любезностей. Раздариваем всё, что у нас осталось и оказываемся заваленными горой фруктов. Апельсины, мандарины, папайя, бананы и местные грейпфруты. Они весят около килограмма каждый, кожура толстая, в сантиметр, очень сладкие и с привкусом клубники.

Танои, отец Жаклин. Он весит около ста килограмм и всё его тело покрыто татуировками. После обеда он собирается присоединиться к мужчинам, собирающим кокосовые орехи для копры недалеко от водопада в глубине долины.

— Пошли со мной! — уговаривает он — Это всего час ходьбы.

Мы в нерешительности. Путешествуя на лодке, мы очень редко ходим пешком. К тому же, очень жарко и мне никогда не нравилось идти в гору.

— Там нет подъёмов, только ровная дорога. — парирует Танои.

На мне из одежды лишь парео и майка, на ногах резиновые сандалии. С другой стороны, Танои совсем босиком. В конце концов мы отправляемся с ним.

Тропинка идёт вдоль ручья, текущего с верховьев долины. Не всегда вдоль того же берега, поэтому нам часто приходится переходить вброд водный поток с илистым дном, к которому наша обувь прилипает, словно на присосках. Вдоль тропы растут огромные хлебные деревья, под которыми лежит множество упавших больших плодов. От жары они раскисают, делая землю скользкой и привлекая тучи насекомых. И, словно всего этого мало, рои комаров бросаются на наши голые руки и ноги. Танои невозмутимо продолжает шагать по траве, которая местами доходит ему до пояса. Мы начинаем выбиваться из сил и, примерно через час, робко спрашиваем, когда же мы будем на месте.