Взорванный океан - Сергей Иванович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воронин явственно, так, словно на месте Петра был он сам, представлял, как тот тенью проскользнул на задворки дома, где над дверью красивой веранды тускло светилась желтоватая лампочка, и начал возиться с замком. Замок оказался простеньким, жалу тонкой отвертки, приспособленной под отмычку, поддался без проблем, легонько щелкнув в ночной тишине. Вот Петр проходит по узенькому коридору, куда выходят двери ванной комнаты, туалета, а в торце чуть светлеет проем, ведущий в холл. Там, в холле, лестница, ведущая в спальни, расположенные на втором этаже. Нигде нет ни полоски света, весь дом тих и спокоен. Пан Ковальский, вероятно, смотрит второй сон. А может быть, и третий…
Петр осторожно входит в холл… И получает жуткий удар металлической клюшкой для гольфа по голове. Затем еще один… В том, что удар был нанесен клюшкой, Стас был уверен на сто процентов – спортивная «железяка» со следами крови валялась рядом с Петром, которого Воронин и Малыш обнаружили лежащим в луже крови минут через тридцать после того, как «оператор» отправился к дому, самоуверенно пообещав, что «все будет чики-поки!».
«Вот тебе и «чики-поки», – с непреходящей злобой размышлял Стас, – влетел наш матерый медвежатник, как зеленый фраер… Вроде так они лохов кличут. Или так говорили лет сорок назад? Да какая к хренам разница! Не о том думаешь, капитан, не о том…»
О том, что же было в доме дальше, вспоминать не хотелось.
…Воронин опустился рядом с Петром на одно колено, прислушался к неровному хриплому дыханию и легким движением приложил два пальца к сонной артерии. Почувствовал слабую, но размеренную пульсацию, нахмурился и негромко произнес:
– Живой, однако…
– Стас… ты же понимаешь, что мы не можем с ним возиться. Куда мы его денем? – В густом полумраке лица Малышева было не видно, но Воронин отчетливо слышал, как тот нервно усмехнулся. – Или будем «Скорую» вызывать?
Стас представил, как они звонят, как приезжают эскулапы и спрашивают, что же тут случилось. А они с Малышом начинают с улыбочками и поклонами рассказывать, как совершенно случайно зашли ночью в чужой дом и их товарищ – тоже, разумеется, совершенно случайно! – ударился головой о железную кочергу. Два раза… Затем в голове промелькнули несколько кадров из неведомого старого фильма: цепь немецких автоматчиков, лай яростно рвущихся с поводков овчарок и двое красноармейцев, один из которых из последних сил тащит на плечах раненого товарища. Конечно же, комиссара. И комиссар, как и положено по законам жанра, истекает кровью и хрипит: «Брось меня, Петро…Уходи один!» Бред собачий. Можно подумать, на той войне они всех раненых к своим тащили! Генералов еще туда-сюда, а уж простого мужика… А у разведчиков и диверсантов и вовсе были особые правила, которые, кстати, и сегодня никто не отменял. Если ты ранен, если ситуация складывается так, что ради твоего маловероятного спасения нужно рисковать жизнью остальных и выполнением задачи…
– Нет, «Скорую» вызывать не будем. – Воронин поднялся с колен, неторопливо выудил из кармана носовой платок и, обернув им рукоятку валявшейся на полу клюшки, взвесил спортинвентарь в руке. Перехватил поудобнее, примерился, словно собирался мастерским ударом послать шарик точно в лунку, и нанес сильный удар. После чего брезгливо отшвырнул клюшку в сторону, а платок спрятал в карман. – Все, отмучился наш Петро. Было два удара, стало три. А полячок, когда мы его найдем и прищучим, глядишь, и посговорчивее будет, зная, что на нем стопудово труп висит… Все, уходим!
– Может, поджечь тут все, а, босс? И все концы…
– Не надо ничего жечь, – сердитым шепотом возразил Стас. – Пусть полиция позабавится, выясняя, кто тут и кого замочил. Это под ногами Ковальского должна земля гореть – тогда он засуетится, заторопится и ошибок обязательно наделает. Типа ломанется сквозь кусты, а мы его по шуму и найдем…
Из поселка удалось уйти тихо и незаметно. И вот теперь они сидели в «Мицубиси», спрятанном в старом полуразвалившемся цеху, по которому гулял холодный и сырой ветер, погромыхивая проржавевшими листами старой жести. Как оказалось, болтать о том, как они лихо «прищучат полячка», было гораздо проще, чем реально вычислять, куда этот самый пан Ковальский мог «ломануться сквозь кусты».
– Так вот, Стас, насчет дорог. Дай-ка мне атлас… – Малыш взял протянутый атлас, полистал и ткнул пальцем в глянцевый лист. – Вот наш колхоз рыбацкий, так? А вот это – туркомплекс. Я бы на его месте не пошел бы ни в одно из мест, где есть риск засветиться перед камерой. А камеры здесь, в этой славной стране, по-моему, даже в сортирах стоят…
– Так если они везде понавешаны, то какого черта мы вообще обсуждаем! – взорвался Воронин. – Ты же сам себе противоречишь…
– Погоди, не горячись, – Малышев терпеливо подводил босса к казавшемуся очевидным выводу, ненавязчиво предлагая Воронину отбросить в сторону неуместные сейчас эмоции и поразмышлять спокойно, холодно и отстраненно, словно сидели они не в грязном японском сарае, а в уютном гостиничном номере где-нибудь в Подмосковье. – Несмотря на офигенный «орднунг», думаю, и здесь есть места, где нормальный порядок навести невозможно по определению. Думаю, там есть и чисто русские дырки в заборах, и народ шляется разный – есть кого расспросить…
– И где же это сказочное место? – недоверчиво покосился на карту Стас, прикуривая новую сигарету. Пыхнул дымом, взглянул в атлас еще раз и постучал зажигалкой по какой-то точке. – Ты про это, что ли, толкуешь?
– Да, порт. Он, конечно, не такой огромный, как в Кагосиме, но кораблики там наверняка есть, и за денежку они вполне могут взять левого пассажира… А куда ему еще соваться? Некуда! А в порту у него шанс есть.
– «Невозможно просчитать логику непрофессионала… Профессионал не пошел бы в приют, черт побери!» – не отрывая взгляда от карты, задумчиво произнес Воронин.
– Какой приют? Ты о чем, босс? – недоуменно поднял брови Малышев.
– Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны» так говорил. Забыл, что ли?
