Переяславская Рада (Том 1) - Натан Рыбак

– Народ какой, какие люди! – глаза гетмана загорелись. – Вот послушайте, что Остророг пишет: «Очень трудно найти шпиона между этой Русью, а если и добудешь языка, так хоть жги его, а правды не скажет...»

Гетман приказал: монахов отпустить, возвратить им письма, пусть везут Оссолинскому.

Дрожащих от страха монахов привели к гетману.

– Вот что, панские слуги, – дарую вам жизнь на первый раз, берите письма и везите их канцлеру. Поклон от меня его милости, – усмехнулся гетман, – скажите, может, скоро встретимся.

Казаки доставили монахов на рубеж и отпустили с миром.

Глава 13

События развивались, как ожидал Хмельницкий. С юга подходила орда.

Орду вел сам хан Ислам-Гирей, его братья Нураддин и Калга. Сто тысяч татар были разделены на отряды, каждый по сотне всадников, и при каждом всаднике – две запасные лошади.

Татары передвигались по ночам, днем отдыхали. Далеко от степи слышали люди, как по ночам стонала земля. Орда шла на запад, приближаясь к Животову.

Полки гетмана двигались на Волынь, стараясь выйти на рубежи прежде коронного войска. В авангарде гетманской армии шел полк Данилы Нечая.

Мартын Терновый уже успел возвратиться с Дона. Привел он с собой тысячи сабель под началом казацкого атамана Алексея Сторова. Донские казаки с охотой откликнулись на грамоту гетмана. В станицах на Дону говорили:

– Не впервой вместе с запорожцами волю защищать... С ними и на Синоп ходили, и поганых турок били, с ними Азов брали и Кизы-Кермень жгли. И теперь поможем им выгнать шляхту с русской земли...

В трудный час выдержала испытание старая дружба, рожденная в битвах с чужеземцами. Как и прежде, пришли донцы на помощь украинским казакам. От станицы к станице летела молва: зовут украинские казаки на помощь. И на эту молву всем сердцем откликался Дон.

Из полка Данилы Нечая поехал на Дон вместе с Мартыном Терновым казак Семен Лазнев, в прошлом житель станицы Хоперской.

– Хочу на родине побывать, – попросился он у Нечая.

– Может, навсегда от нас? – спросил Нечай.

– Нет, полковник, от вас уже не уйду. Для меня что Днепр, что Дон – одинаковы стали. Родителей проведаю, а то, может, и не доведется больше повидать. Война не за горами, а где война, там и смерть бывает.

Нечай согласился:

– Езжай, казак, поклонись от нас тихому Дону.

Три дня гостил Лазнев с Мартыном и сотником Иваном Неживым в своей станице Хоперской. Старый Лазнев при встрече обнял сына и сурово пошутил:

– Уж не с того ли света воротился, сынок?

Мать плакала от радости, крестила сына ежеминутно.

На подворье и в дому у Лазнева толпилась вся станица. Всем хотелось повидать Семена и его запорожских побратимов. Приходили и стар и млад.

Лазнев рассказывал. Перед глазами станичников вставали далекие города и села, дикая степь, битвы, тревожная жизнь людей, упорно и смело борющихся с темной силой вражеской.

Из станицы Хоперской сто пятьдесят конных ушло с Лазневым на помощь украинцам. Выезжали на рассвете, солнце еще не всходило. Тянул с Дона свежий ветер. Семен Лазнев поцеловал мать, обнялся с отцом. Мартын и Неживой низко, до земли, поклонились. Старая мать Семена перекрестила их, обняла.

Вскоре набралось шестьдесят сотен добровольцев. Царские державцы Трофимов и Вилков передали наказному атаману Войска Донского Войтову: казакам препон не чинить, кто хочет, пусть идет вольно. Если бы не Поляновский договор о вечном мире, сказали они, то и царские стрельцы пришли бы на помощь гетману Хмельницкому.

В первых числах июня донские казаки прибыли в Чигирин. Весь город вышел в поле, навстречу им. У ворот города казаков встречали сам Хмельницкий со старшиною. Атаман Алексей Старов протянул гетману свой пернач:

– Бери и володей нами, – сказал громко.

Хмельницкий принял пернач. Поцеловал его на глазах у всего войска и возвратил атаману. Затем оба они сошли с коней, обнялись и расцеловались.

Вечером на майданах пылали костры. Коштом гетманской канцелярии выставили пятьдесят бочек меда и тридцать бочек горелки. Запах жареного мяса стоял над Чигирином. Слепой лирник, окруженный донцами и запорожцами, пел:

Утверди, боже, люд царский,

Народ христианский,

Войско Запорожское,

Донское,

Со всею чернью Днепровою,

Низовою,

На многие лета,

По конец века...

Со стен замка в честь гостей палили пушки. Охмелевший звонарь Гервасий ударил в колокола, точно на церковный праздник.

Атаман Старов и сотники Малыгин, Орлов, Пятихатный ужинали у гетмана.

Многое было помянуто в тот вечер. И походы на Кафу, и стены Трапезунда, и керченская крепость, и лютые штормы во время похода на Синоп, и битва под Цецорою, и осада Замостья, и баталии под Желтыми Водами и Корсунем.

– Видишь, сколько раз вместе кровь проливали, – сказал Алексей Старов, – потому и теперь порешили – притти тебе на помощь, гетман. Весьма достойное намерение твое – присоединиться к царству Московскому... Будем мы, русские люди, все купно – никто нас тогда не сломит...

– Того жажду всей душой, – отозвался Хмельницкий. – Твоя правда, никто тогда не в силах будет нашу волю отнять. Одна лишь важная забота у меня сейчас – как бы войско королевское одолеть. Татары, сам знаешь, какие союзники? Но должен держать их при себе, иначе король и паны толкнут их на меня.

– Ничего, – утешил Старов, – королевское войско одолеешь, тогда и за татар возьмемся. Не впервой нам с тобою их воевать. Они об одном думают – не дать нам объединиться, чтобы жили мы в ссорах и спорах, а тогда легко им будет грабить земли наши. Ты этих союзников, Хмельницкий, берегись.

Шакал орлу не товарищ.

– Твоя правда, – ответил гетман.

Посоветовался со Старовым, решил написать универсал к польским посполитым, чтобы поднимались они на панов своих.

– Ты им напиши, – говорил Старов, – не против них идем, не на них ведешь ты войско свое. С ними какая вражда может быть у нас? Пусть они своих панов потрясут...

Утром Хмельницкий читал составленный Выговским универсал. Недовольно пожал плечами.

– Неладно пишешь, писарь: «Должны знать, не против вас идем...» Это верно. А это что: «Оружие в руки не берите»? Глупости! Берите оружие, обратите его против панов ваших, которые смотрят на вас как на скот и за людей не считают. Вот, что написать надо. Эх, писарь, писарь! В голове у тебя, видно, курица ночевала. Такое написал! Садись, записывай.

Выговский обиделся. Пробовал возражать. Хмельницкий возвысил голос:

– Слушай и пиши: «Я, гетман Украины, Богдан Хмельницкий, от имени всего Войска обращаюсь к вам, как к братьям и друзьям. Не слушайте панов ваших, они морочат вас вместе с ксендзами. Берите оружие – и ударим с двух сторон на панов, чтобы покончить с ними навсегда. А, покончив со шляхтой, заживете, как люди, на своих землях и не будете знать вовеки убожества и нищеты...»

...В воскресный вечер в чигиринском храме святили знамена. Гетман стал на колени, поцеловал освященное гетманское знамя. Преклонный годами отец Иосафат благословил гетмана. Под благословение подошел наказный атаман Алексей Старов, за ним пошли полковники и сотники. На вечерне присутствовал и прибывший из Путивля царский воевода, князь Хилков.

После службы Хилков беседовал с Хмельницким с глазу на глаз.

Выговский не выдержал, спросил ночью гетмана:

– Что хорошего поведал воевода?

Хмельницкий смерил сухощавую фигуру писаря долгим взглядом и не ответил.

На рассвете в понедельник князь Хилков, сопровождаемый стрельцами и казаками, выехал из Чигирина.

Лаврину Капусте Хмельницкий приказал:

– Подыщи человек с пятьдесят отважных людей, раздай им универсалы к польским селянам. Пускай несут за Вислу, пускай засевают землю королю Яну-Казимиру. С каждым поговори особо, а еще лучше – собери их, я сам потолкую. Надо посеять хорошо, чтобы всходы добрые были.

У гетмана осталась еще забота. Ожидал из Киева обращения Сильвестра Коссова к народу. В конце дня прибыл из Киева полковник Антон Жданович и принес досадную весть: Коссов, ссылаясь на болезнь, отказался служить молебен и писать обращение, обещал сделать это впоследствии. Хмельницкий яростно ударил кулаком по столу. Было бы время, тотчас помчался бы в Киев, там бы он поговорил, как надо, с митрополитом. Но сейчас только скрипнул зубами. «Ничего! Погоди, митрополит! Я свое еще возьму, тогда услышим от тебя иную речь». Без отлагательства сел писать письмо Коссову. Писал всердцах. Перо скрипело. Чернильные брызги падали на белую скатерть.

Выговский вошел было, встретил гневный взгляд Хмельницкого и поспешно затворил дверь. Письмо получалось откровенное и язвительное. Гетман решил больше не стесняться. Понимал, какая болезнь у Коссова.