Дворец грез - Паулина Гейдж

Я сонно повернулась на бок и лежала, глядя в темноту перед собой. Я знала, что мне следовало бы встать и повернуться лицом на юг, где во многих милях пути отсюда, в другой жизни, у реки стоит храм Вепвавета, тихий и милосердный, в конце тропинки, на которой я так часто поднимала пыль босыми ногами. Я должна была выполнить ритуал поклонения, сказать слова почтения и благодарности богу, который ответил на мой призыв, но я не могла пошевелиться. После умелого массажа мышцы приятно ныли, от полноты впечатлений разум, все сильнее запутывавшийся в странных голосах, наставлениях и предупреждениях, был утомлен до изнеможения, а желудок полон. Мои глаза закрылись. Мать всегда учила нас, что мы никогда не должны просить кого-нибудь другого выполнить то, что можем сделать для себя сами, подумала я, свернувшись клубочком и наслаждаясь абсолютной мягкостью подушек. Но, кажется, здесь все добродетели поставлены с ног на голову. Чем меньше госпожа делает сама для себя, тем она важнее.

«Не становись ленивой и самодовольной. Ту, — где-то глубоко шептал внутренний голос. — Впереди могут подстерегать опасности, которые только выносливая крестьянская девочка сумеет встретить лицом к лицу. Умерь свою гордыню и учись у Дисенк. Подчиняйся тем, кто властен над тобой. Но никогда не забывай, что твой отец пахарь, а не знатный землевладелец, и бог, который возвысил тебя, может так же легко сбросить тебя вниз. Но он не сделает этого, — решительно подумала я. — У нас с Вепваветом особенная связь, потому что я — воительница, а он — бог войны».

ГЛАВА 6

На следующее утро меня разбудил звук поднимаемой плетеной занавеси, и, когда я села в постели, яркий, сильный солнечный свет залил кушетку. Дисенк подошла ко мне, приветливо улыбаясь, и поставила мне на колени поднос. На нем снова были виноградный сок, свежий хлеб и сушеные фрукты. Я жадно выпила, взволнованно глядя на окно. Казалось, что Ра уже прошел половину своего пути по небу, и я не должна была дольше оставаться в постели. Дисенк стояла в ожидании, сложив свои маленькие ручки.

— Как ты думаешь, Дисенк, можно ли мне сегодня приступить к работе? — спросила я.

Она ответила тут же, и тогда я начала понимать, что всегда должна заговаривать с ней первая.

— Когда ты помоешься и оденешься, нужно будет сообщить об этом Харшире, — сказала она. — Больше я ничего не знаю. Прости.

Мое сердце упало, и аппетит поубавился. Мне не особенно хотелось встречаться лицом к лицу с этой устрашающей громадиной, управляющим Гуи. Я очень скоро ощутила, что комната стала моим убежищем, где я чувствовала себя в безопасности, как дитя в утробе матери, а эта женщина — моей охранительницей, но, обругав себя за трусость, я прополоскала пальцы в чаше с водой и изысканно опустила их на салфетку Дисенк, заметив ее довольное выражение. Я была способной ученицей.

— Теперь снова вниз, в ванную комнату? — спросила я с притворным испугом, и она расплылась в улыбке чистейшего удовольствия. На какое-то мгновение я увидела настоящую Дисенк, не скованную запретами, налагаемыми ее положением.

— Снова, — кивнула она, убирая поднос — и так каждое утро. — Она протянула свежее полотно; соскользнув с кушетки, я завернулась в него. — Как только я смогу одобрить состояние твоего тела, Ту, ежедневные процедуры не будут такими суровыми. — Она взяла папирусовые сандалии и встала на колени, чтобы обуть меня. — Не сердись на меня. — умоляла она полусерьезно. — Я только исполняю волю Мастера, выраженную Харширой.

Вздохнув, я последовала за ней в галерею.

К ванной комнате я оказалась в руках тех же ласковых рабынь, и тот же юноша гладил и колотил мое тело. Вновь была пущена в ход бритва, но, к моему глубокому облегчению, обошлось без выщипывания. Все действо заняло меньше времени, чем накануне, и я почувствовала вину за то, что получаю от всего этого некоторое удовольствие. Потом я вернулась в свою комнату, где у окна теперь стоял маленький, но очень красивый столик. От него исходил слабый, но устойчивый аромат кедра, в полированную поверхность было искусно инкрустировано золотое изображение Хатхор, богини молодости и красоты. Ее безмятежное лицо смотрело на меня, и солнце играло в ее грациозно изогнутых коровьих рогах, когда я, любуясь отделкой, проводила по ним пальцами. Дисенк жестом указала, что следует сесть. Она потянулась рукой к запирающему приспособлению на краю стола, и половинка его столешницы поднялась, повернувшись на искусно скрытых петлях, под ней открылось углубление, полное баночек, кисточек и лопаточек. Дисенк ловко разложила все это на оставшейся половинке стола и положила мне на колени медное зеркало.

— Что ты собираешься делать? — спросила я.

— Ты очень молода, и тебе не нужно много краски, — ответила она, но никому не следует выходить без краски для век, которая защищает и подчеркивает красоту глаз, и губы также следует защищать. Каждую ночь я буду смазывать твое лицо маслом и медом, но днем будет достаточно чистого лица и нескольких штрихов краски.

Ее руки были заняты открыванием маленьких баночек и выбором кисточек. Она вглядывалась в содержимое двух горшочков, хмурясь, подносила их к моим щекам и прикидывала, что может получиться.

— Покажи мне тоже, — попросила я.

Она показала. В обоих горшочках был цветной порошок для век — в одном темно-серый, а в другом зеленый.

— У тебя синие глаза, — сказала она, — поэтому зеленая краска не для тебя. — Сказав это, она капнула воды в маленький тигель, добавила серого порошка и стала тщательно смешивать костяной палочкой, вырезанной в форме тростника. Ее движения были грациозными и ловкими, и я в первый раз задумалась над тем, кто научил ее и где и откуда она родом, — Закрой глаза, пожалуйста, — скомандовала она.

Я закрыла, веки у меня дрожали от непривычных прикосновений, когда Дисенк проводила по ним кисточкой. Она касалась своими гладкими пальцами моих висков, и на мгновение я слабо ощутила ее дыхание, в котором слышался аромат тмина, очень приятный.

— Можно открыть, — сказала она — Для твоих губ у меня есть красная охра, которую тоже наносят кисточкой. Приоткрой немного рот, Ту. — Возникла пауза, и на этот раз кисточка приятно щекотала. — Теперь посмотри на себя.

Я посмотрела, с некоторым трепетом приподняв медное зеркало, потом открыла рот, поразившись увиденному. Из зеркала на меня смотрело удивительное создание, темная краска подчеркивала изумительную прозрачность синих глаз, они были будто в пол-лица над скулами, которые неожиданно стали изысканно аристократическими. Моя смуглая кожа придавала лицу здоровое сияние. Красный рот был приоткрыт от удивления, губы были полные и сочные.

— Это волшебство! — прошептала я, и изображение повторило за мной беззвучно. Глаза обольстительно сузились, потом расширились. Я не могла оторваться от зеркала.

Дисенк тихо засмеялась, очевидно довольная своей работой.

— Никакого волшебства, Ту, — сказала она. — Любая умелая служанка может сделать прекрасным даже совершенно безобразную внешность, а твое лицо и вовсе не требует умений. Тебя легко накрасить.

Ее простодушные объяснения почему-то огорчили меня. Я медленно опустила зеркало. Я хотела спросить у нее, для чего было все это баловство. В конце концов, Гуи привез меня в Пи-Рамзес только для того, чтобы я была его служанкой, или была еще другая причина? Лгал ли он, когда говорил моему отцу, что будет оберегать мою девственность тщательнее, чем это делал бы родной отец? Меня готовили для его постели? Внезапно я почувствовала удушье. Размашистыми, уверенными движениями Дисенк причесывала мне волосы, но ее прикосновения больше не доставляли удовольствия.

— Мне льстит, что Мастер счел целесообразным проявить такой личный интерес ко мне, — нескладно начала я. — Уверена, не все его слуги пожалованы таким вниманием.

Ее движения не прерывались. Гребень продолжал скользить сквозь мои тяжелые длинные локоны.

— Все слуги дома должны быть физически приятны и выглядеть прилично, — ответила она. — Прости меня, Ту, но вчера при первой нашей встрече тебя можно было принять за рабыню с кухни. Сюда приходит много важных людей. Слуги должны отражать вкус и изящество дома.

Я несколько успокоилась, но не вполне поверила. Ведь не каждая служанка имела роскошнуб собственную комнату, в этом я была уверена. Разве сама Дисенк не спала в галерее и разве не была она, по ее собственному признанию, моей личной служанкой, а также учительницей? Я решила спросить Харширу, хотя перспектива была ужасающей. Дисенк закрепила синюю ленту вокруг моей головы, выпустив свободные концы на плечи. Потом она протянула руку, взяла очередную баночку, сломала восковую печать на ней и, обмакнув в нее другую костяную палочку, помазала мне за ушами, в ключичной ямке на шее и на сгибах локтей с внутренней стороны. Она нанесла это и на волосы, и постепенно комнату наполнил легкий, но проникающий всюду аромат шафранного масла.