Мужчины как дети - Татьяна Веденская

– А ты думаешь, откажешься от таких денег? Или мне идти со своим дипломом работать на стройку? Месить бетон?

– Месить бетон, м-м-м, ты будешь сильным, загорелым, с вот такими (тут она сделала жест, как будто показывала размеры рыбы) ручищами. Будешь материться. Что может быть романтичнее! – пожала плечами она. А днем, пока Паша был на работе (будем называть это так, потому что у них тоже был офис, значит, все же это работа), Лида позвонила своей вчерашней знакомой с вечеринки, спросила, какой салон красоты (опупенный салон) она ей посоветует. Лида перекрасилась в радикально-белый цвет, записалась в солярий, сделала татуаж губ.

– Что это?! – вытаращился он.

– Это? Лох-несское чудовище, – рассмеялась она. Губы после татуажа ныли, были огненно-красными, жуткими, воспаленными, но смотрелись, как она и хотела, – вульгарнее некуда. То, что через пару недель цвет примет вполне натуральный оттенок – этого она говорить не стала, зачем перегружать человека лишней информацией?

– Это же жуть!

– Я хотела еще узнать про искусственную грудь, но подумала, что тут надо у тебя уточнить, какую делать – пятую или шестую. Ты любишь арбузы?

– Ты с ума сошла! – орал он, бегая по квартире.

Лида наслаждалась. Того эффекта, которого она добилась вечером, ей хватило вполне. Павел был в ярости. Сколько же воды утекло с тех пор! Пятнадцать лет. Конечно, понятно, что все эти акции, так сказать, протеста были глупостью, дурачеством. Разве можно воевать с армией, паля из водного пистолета? Со временем Лида успокоилась, привыкла. Люди вокруг тоже изменились, бритые затылки обросли, красные пиджаки ушли в небытие, их место заняли дорогие твидовые благородных цветов. От прежних представлений о том, какова должна быть жизнь, остались только заборы да колючая проволока во «Французских озерах», но и этот анахронизм постепенно сходил на нет. И Подмосковье пестрело рекламами «бельгийских деревень» резорт-класса, в которых (как особенная гордость создателей) сплошные заборы были строго запрещены. Лида уже не хотела ничего. Она жила своей жизнью, в белый цвет красилась все равно, Павлушке назло. Впрочем, со временем ей даже понравилось выглядеть дорого, она занималась своим стилем, никакого больше татуажа, конечно. Здоровье и красота. Бегом от инфаркта в торговые центры. Они все были как члены негласного клуба, определяющие друг друга по внешнему виду – загар, волосы, кольца, ногти. Запах. Марка машины. Рассказы о поездках в Европу. Потухший взгляд. Страхи, коим нет числа, из которых главный – что муж найдет какую-нибудь новую блондинку, только другого года выпуска, с автоматической коробкой передач, которая и уведет кормильца. Или, еще хуже, залетит. От блондинки избавиться еще можно, а от спиногрыза – никогда.

Лиде это все было безразлично. У нее был дом, потом родилась дочка, которая наполнила жизнь смыслом. К чему трепыхаться, если все равно ничего не можешь изменить. Она жила, стараясь не думать ни о чем, однако где-то подспудно каждый день ожидала, что что-то случится. Не боялась, но ожидала, как неизбежности. Если ходишь по лезвию бритвы, глупо рассчитывать на какую-то стабильность.

Возможно, она даже хотела, чтобы что-то произошло и разорвался бы этот удобный привычный круг. Иногда она мечтала, что Степанова возьмут или, еще лучше, Свитского поймают за одно место, и он, как Чичваркин, будет прятаться, как крыска, по Лондонам да по офшорным зонам. Свитского не будет – и Степанов кончится. Однако все процветали, она им улыбалась. И представить, что все обернется вот так, не могла. С трубками и капельницами. Но… случилось же, что ж теперь. Значит, такова воля…

Да, Павел так и не стал своим, а, таким образом, зачем не своему платить? Тем более его задаваке жене. Пусть теперь попляшет, поухаживает за мужем. Ника – другое дело, от степановской жены может быть много проблем – Степанов все-таки был фигурой! А от Пашкиной вдовы, ой, простите, еще пока нет, но всему свое время, – от нее какой вред? Никакого на нем бизнеса, никакой собственности, нету сложностей. Знает он много, спору нет, но тут вообще думать не о чем – он же там, в облаках, не расскажет, а если и расскажет, проку мало. В себя если придет – тогда и надо разговаривать. А что он в себя придет, надежд мало. Конечно, была определенная проблема, что Лида живет рядом с ними, так это потому что Степанов в свое время сразу несколько участков выкупил. Ему так удобнее было. Пусть ее живет, кто ей не дает? А платить ей не за что. Надо, конечно, посмотреть бумажки какие, дела принять. На всякий случай.

После похорон Степанова Лиде позвонили и сказали, что к ней домой заедут специальные люди, чтобы посмотреть кое-какие бумаги.

– Вэлкам! – легко ответила она. – Не вижу проблем.

– Вот и отлично, – успокоились Лемешев со товарищи. Все бабы – дуры, это ясно. И Лида – хоть и та еще штучка, а тоже дура. К женщинам вообще нет смысла относиться всерьез. Они – только приятное, хоть иногда и подлейшее, приложение к настоящей мужской жизни. Но в данном случае от Лиды действительно не было никаких проблем. Она не была гостеприимна (как и всегда), но и палок в колеса не вставляла.

– Как Павел? – сочувственно спросил Лемешев, стоя у нее в дверях. Он добрался до нее во вторник, прямо с утра, днем и вечером ее не бывало, где-то лазила.

Дверь она открыла сама. Стояла в спортивном костюме, заспанная, ненакрашенная, в тапках. Ну что ж ты страшная такая, ты такая страшная… «Да, – подумал Лемешев, переминаясь, – косметика – великая вещь».

– Тебе-то что? – ухмыльнулась Лида и зевнула. – Проходи.

– Просто… грустно все это.

– Да уж, не ситком, – пожала плечами она. – Чаю хочешь?

– Лучше кофейку, – расслабился Лемешев. Лида всегда была остра на язык, он не любил общения с нею. Тем более сейчас, когда она в такой беде. А его боссы еще и не намерены ей ничем помогать.

– От кофе зубы желтеют, а у тебя они и так плохие. Тебе лучше чаю, – бросила эта стерва, проходя в глубь дома. Дом у Светлова был раза в два меньше, чем у Степанова, но, правда, уютный, со вкусом. Никаких канделябров, кроме тех, что сам Степанов так любил всем дарить. Впрочем, даже их Лидка как-то умела вплести в интерьер.

– Зубы я починю, – мрачно ответил он.

– Дело хозяйское. Ладно, вот твой кофе, – Лида равнодушно протянула ему стакан. И выжидающе на него посмотрела. Он поежился. А вдруг она все-таки ждет чего-то от него. Вдруг Ника ей что-то рассказала про деньги. Девки – они же трепливы, как мокрые трусы на ветру.

– Ты уж извини, но у Паши были дома кое-какие бумаги. Я при тебе посмотрю.

– Смотри, – продолжала сверлить его взглядом Лида. Если бы она могла, она бы даже на порог его не пустила. Но она, понятное дело, не могла.