Заговор корсиканок - Шарль Эксбрайя

– Однако ему необходимо положить конец этой кровавой истории – провал может слишком дорого обойтись.

– Не беспокойтесь, мадам Сервионе, я думаю, развязки не так уж долго ждать. У меня есть кое-какие соображения…!

Сервионе молча разглядывал обломки разнесенной взрывом машины. Комиссар полиции квартала объяснял, что только чудом не пострадал никто, кроме намеченных прея ступником жертв.

– А тела?

– Все, что от них осталось, завернули в одеяло и отправили в морг.

– Ошибки в опознании исключены?

– Да, несколько человек видели в окно, как все произошло, после того как супруги Акро – а их здесь хорошо знают – сели в машину.

– А что за бомба?

– То, что удалось найти, послали в лабораторию, и там наверняка над этим уже работают.

– Это все, что вы можете сообщить?

– Пожалуй, да… Ах да, один старичок уверяет, будто знает кое-что о преступнике, но, по-моему, бедняга малость не в себе… Тем не менее я велел отвезти его в комиссариат до моего возвращения.

– Поехали, потолкуем с ним.

Кастелле примчался как раз вовремя, чтобы избавить шефа от необходимости воспользоваться полицейской машиной – комиссар Сен-Бартелеми пришел пешком.

Свидетель сразу понравился комиссару Сервионе. Высокий, худой, седовласый старик представился на военный лад:

– Жюль Фалькон, восемьдесят один год, андюжан-шеф[8] колониальных войск, в отставке…

– Садитесь, мой друг. Вы, кажется, видели убийцу?

– Возможно.

– Я вас слушаю.

Отставной унтер-офицер объяснил, что имеет обыкновение часами сидеть у окна – в какой-то мере это помогает ему переносить тяготы одиночества. Он так хорошо изучил все подробности пейзажа, что невольно обращает внимание на малейшие изменения, на все новое и необычное. Так вот, в последние шесть дней его очень заинтересовало странное поведение двух старух (сердце у комиссара учащенно забилось). Каждый день, в определенное время, они останавливались на тротуаре напротив дома, где жили Акро, и, похоже, то смотрели на часы, то что-то записывали на клочке бумаги.

– Вы их видели и сегодня утром?

– Только одну – ту, что поменьше.

– А могли бы вы их описать?

– Довольно трудно… Слишком велико расстояние, и потом, они так кутались в покрывала, что лица толком и не разглядишь…

– В черные покрывала?

– Вроде бы – да.

– Вам знаком национальный костюм корсиканских крестьянок?

– Клянусь честью, да! Совершенно верно! Еще бы мне его не знать – я два года служил в бастийском гарнизоне.

– Спасибо.

Когда они вышли из комиссариата, Сервионе выглядел не таким убитым, как опасался Кастелле.

– Я думаю, комментарии излишни, а? – только и сказал он.

– Да, шеф.

– Они совсем сошли с ума, старина, ей-богу, просто сумасшедшие!… Придется отправить всю компанию в лечебницу!

– Но нам нужно бесспорное доказательство, шеф.

– Не морочьте мне голову, Кастелле, не вам меня учить!

– Прошу прощения, шеф.

– Если вы воображаете, что я до сих пор не разобрался в вашей игре…

– Простите?

– Как и моя жена, вы готовы на любые ухищрения, лишь бы спасти этих старых дураков от тюрьмы! А на то, что они убили двоих… нет, теперь уже четверых, вам плевать, да?

– Нет, шеф, но…

– Но – что?

– Я очень любил Антуана Пьетрапьяна и Анну…

– Думаете, я их не любил? Но это не повод изменять присяге! Пусть судьи решают, допускает закон вендетту или нет!

– А если всех этих несчастных стариков посадят в тюрьму только из-за того, что они мстили за своих мертвых, разве вас не замучают угрызения совести, шеф?

Комиссар мгновенно пришел в бешенство.

– Понятия не имею! И вас это не касается! – заорал он. – И прекратите задавать дурацкие вопросы, Кастелле!

Очень недовольные друг другом, полицейские больше не перемолвились ни одним словом до самого управления, откуда Сервионе сразу же позвонил в лабораторию. Ему сообщили, что, по первым впечатлениям, взрывное устройство принадлежит к числу самых примитивных самоделок. К счастью для того, кто смастерил бомбу, у него оказался под руками безукоризненно отлаженный часовой механизм.

– Безукоризненный часовой механизм…

Комиссар вскинул голову.

– Я знаю убийцу, Кастелле, – торжественно объявил он.

– А?

– Это Шарль Поджьо.

Гастон Консегюд не сомневался, что, если будет продолжаться в том же духе, он либо умрет от инфаркта, либо заработает язву желудка. Он с наслаждением ел приготовленные Жозетт равиоли – удовольствие, ничуть не потускневшее за двадцать лет, как вдруг по радио в числе прочих новостей сообщили о печальном конце Эспри Акро. Сначала Гастон не мог издать ни звука, а его жена застыла с блюдом в руках, даже не замечая, что обжигает пальцы. Наконец Гастон поднял глаза, и Жозетт прочитала в его взгляде самый отвратительный страх.

– Эспри… – пробормотал он.

– И Мирей.

– Когда наша очередь?

Однако, едва прошли первые минуты панического ужаса, Жозетт снова превратилась в ту крепкую женщину, на которую всегда можно рассчитывать в трудную минуту.

– Надо его опередить!

– Что ты имеешь в виду?

– Мы должны разделаться с Кастанье, прежде чем он уничтожит всех нас по очереди.

– А как быть с его письмом легавым?

– Если Кастанье его и вправду написал – тем хуже. В любом случае, письмо – не доказательство, и потом, милейшего Полена всегда можно малость обработать перед смертью и, пообещав жизнь, выпытать, где письмо… Это, конечно, не помешает вам от него избавиться, как только вы найдете эту чертову писанину.

Замечательная натура у этой Жозетт, и к тому же она ни разу не посрамила своей репутации!

– Ладно! Я позвоню Фреду и Жозе, и мы вместе обмозгуем, как нам быть.

– Нет, Гастон, я сама скажу им, что надо делать!

Консегюд бесконечно доверял жене, но существуют вещи, которых не потерпит ни один мужчина.

– Ты, случаем, малость не того, Жозетт? Совсем голову потеряла?

– Это ты ее потерял.

– Хочешь, чтобы я напомнил тебе об уважении к мужу хорошей трепкой?

– Только попробуй поднять на меня руку, дурень несчастный, и я сама прикажу ребятам отправить тебя к праотцам! Ты конченый человек, Гастон, тебе крышка.

Весь гнев Консегюда испарился. Сам-то он знал, что его времена ушли, но никак не думал, что это заметили и другие.

– Так и ты тоже против меня? – простонал он, опускаясь в кресло.

Жозетт подошла к мужу и ласково положила руку ему на плечо.

– Да нет же. Мы с тобой будем вместе до самого конца. Но уж разреши мне сделать то, на что ты сам больше не способен.

Сервионе, а следом за ним Кастелле вошли в дом Поджьо. Шарль, вставив в глаз лупу, сидел за рабочим столом и чинил часы. Барберина вслух читала газету. Не давая старику времени встать, комиссар угрожающе навис над ним.

– Ну, Шарль, значит, вы решили поиграть в анархистов, когда уже стоите одной ногой в могиле? Нашли время!

Часовщик степенно вытащил лупу и повернулся к полицейскому:

– О чем это вы?

– Я обвиняю вас в изготовлении бомбы, которая убила Эспри и Мирей Акро.

– Странная мысль! И что вас на нее натолкнуло?

– Так признаете вы или нет, что сделали бомбу?

– Нет! Вот уж никогда не забавлялся подобными играми!

Сервионе поглядел на старуху:

– А вам что понадобилось сегодня около десяти утра на авеню Сирно?

– Я даже не знаю, где это!

– Оба вы – одинаковые лгуны! – проворчал Оноре.

Вне себя от ярости, он встряхнул старика за плечи.

– Да признаешься ты или нет? Ну?

Кастелле остановил шефа:

– Осторожно! Подумайте о его возрасте!

Комиссар отпустил Шарля, и Барберина бросилась целовать мужа.

– Как вам не стыдно так обращаться с человеком, который годится вам в дедушки! – крикнула она полицейскому.

– Ладно-ладно, прошу прощения, Шарль… Но почему вы так упрямо отрицаете правду? Во всей «малой Корсике» вы один способны отладить часовой механизм так, чтобы бомба взорвалась точно в назначенную секунду. Что до Барберины, пусть отнекивается сколько угодно – я все равно знаю: это она была в десять утра на авеню Сирно! Ну, так каким образом вам удалось подсунуть бомбу в машину Акро?

Барберина нагнулась к мужу.

– Тебе не кажется, что он сошел с ума? – прошептала она.

Кастелле с трудом сдерживал смех.

– Нет, я не сумасшедший! – зарычал комиссар. – И в доказательство забираю вас обоих!

– Куда это? – поинтересовался Шарль.

– Сначала ко мне в управление, оттуда – в тюрьму.

– В тюрьму!

Старая Барберина беззвучно заплакала, и эта немая скорбь глубоко потрясла инспектора.

– Шеф… вы не можете…