Тайны выцветших строк - Роман Пересветов

Закутанная в платок пожилая женщина приветливо предложила мне войти в комнату, заставленную старомодной мебелью и увешанную портретами угрюмого старика с коротко подстриженными усами и такой же бородкой. На дверях с внутренней стороны бросались в глаза следы какой-то росписи.

— Нет, его последняя «пещера» была не здесь, а в соседней комнате, — пояснила Мария Михайловна, вдова археолога, и, заметив мои вопросительный взгляд, добавила: — Все, что представляло какую-нибудь археологическую ценность, я сдала в Исторический музей.

— И рукописи? — задаю я, наконец, особенно интересующий меня вопрос.

— Все его литературное наследство тоже стало теперь собственностью государства. У меня же остался только дневник — заметки, которые он делал во время поисков библиотеки Ивана Грозного в Кремле, да несколько черновиков разных заявлений, связанных с этими поисками. Ведь самые сокровенные свои записи он вел на украинском языке; я их перевела на русский…

Просмотрев дневник археолога и сделав из него уже знакомые читателю выписки, я не мог удержаться от дальнейших расспросов о последних днях последнего искателя легендарной «либереи».

— Ах, это были такие мучительные дни!.. Он был в полном сознании и непрерывно о чем-то говорил, но я, несмотря на все мои старания, не могла уловить в его речи ни одного понятного слова. Порой мне казалось, что он говорит на каком-то восточном языке, которого я не знаю. Я слышала, что при этой болезни бывали такие случаи, когда человек забывал только свой родной язык, но мог говорить на последнем из тех, которые он изучал.

— Какие же языки он знал?

— Позже других он изучил арабский. На нем он научился говорить во время двухлетнего пребывания в Палестине, но проверить, говорил ли он именно на этом языке перед смертью, я не могла…

Тут я вспомнил, что в студенческие годы, учась в Московском институте востоковедения, я изучал именно арабский язык, как вспомогательный к персидскому, и даже читал в подлиннике сказки из «Тысячи и одной ночи». Эти знания, к сожалению, давно выветрились, но некоторые арабские слова все же удержались в моей памяти, и я тут же их выложил:

— Мактаба… ахфурун… наббаша…

Мария Михайловна взглянула на меня с удивлением:

— Похоже, очень похоже на то, что он говорил. В некоторых из них я не совсем уверена, а вот первое — «мактаба» он повторял очень часто.

— Оно происходит от арабского глагола «катаба» — читать и значит «библиотека», — воспользовался я случаем блеснуть остатками своих знаний. — Другие два означают — «находку», «поиски чего-нибудь глубоко запрятанного», так же как, например, глагол «истанбата» означает «докапываться до источника».

О чем же другом он мог говорить перед смертью, как не о «мактаба», о драгоценной библиотеке, которую он мысленно уже привык считать своей, о своем «Великом Искомом»? О «мактаба», прославленной им в десятках лекций и статей.

Я перебираю черновики последних заявлений Стеллецкого в разные научные и общественные государственные учреждения, вчитываюсь особенно внимательно в зачеркнутые места — следы происходившей в нем внутренней борьбы, смены доводов и сомнений, упреков и требований, похожих порой на заклинания:

«…Путь к ней не только нащупан, он уже открыт. Ей никуда не уйти. Она взята в клещи с двух сторон. Двести лет назад Кононом Осиповым со стороны Тайницкой башни, теперь мной, со стороны Арсенальной.

…Двести лет искатели разбивали себе лбы о монументальную каменную стену, преграждавшую путь к либерее под землей. Я ее пробил.

…Я выяснил, что это была даже не стена, а еще более мощная каменная пробка, казавшаяся Конону Осипову стеной.

…Я нашел исторический подземный ход дьяка Макарьева, аристотелевский по плану, алевизовский по выполнению, тот самый, которым он прошел в первый раз от Тайницкой башни к Арсенальной, когда увидел заставленные сундуками палаты. Этим же ходом дважды пытался с разных сторон пройти Конон Осипов. Во второй раз чуть было не прошел, помешали дьяки, пожалели лес для крепления.

…Мне никто не мешал. Я первый пробил мощную закладку. За ней оказалась исполинская подземная улица, забитая песком. Оставалось ее очистить и взять сокровища голыми руками.

…Мне удалось одолеть приступом двухвековой каменный барьер и проникнуть в заповедный потайной ход из тесаных плит трехметровой ширины.

…Если бы работа была продолжена, я бы уже стучался в двери либереи…»

В одном из своих заявлений энтузиаст-кладоискатель даже уверял, что, если поиски не возобновятся немедленно, сокровище уже никогда не будет найдено и бесследно исчезнет, как в старину, по народным поверьям, исчезали «блуждающие» клады. Но такие не имевшие ничего общего с наукой доводы, разумеется, никого не могли убедить.

Стеллецкий не знал, что он стучится в открытую дверь. Подземные работы в центре Москвы продолжались. Но они велись уже без участия археолога, учреждениями, ведавшими строительством бомбоубежищ и газоубежищ. Однако «заставленного сундуками и книгами тайника» при этом обнаружить не удалось.

До конца своих дней Стеллецкий оставался бескорыстным и настойчивым кладоискателем-фанатиком. Поиски его были безуспешными. Но следует ли поэтому считать, что вопрос о существовании библиотеки московских государей уже решен отрицательно и что любая попытка возобновить розыски потерпит такой же крах?

С этим вопросом мы обратились к известному исследователю древнерусской культуры, ученому консультанту фундаментальной библиотеки Академии наук СССР — И. Н. Кобленцу и получили от него следующий ответ:

— Производившиеся в течение трех столетий поиски библиотеки Ивана Грозного по разным причинам не были доведены до конца. Раскопки не дали прямых подтверждений существования этой библиотеки. Но многочисленные косвенные указания исторических источников позволяют считать, что имеется достаточно научных оснований для дальнейших поисков.

Таково мнение ученого-книговеда. А вот что думает по этому вопросу известный советский историк, автор учебника по источниковедению, академик М. Н. Тихомиров:

«Может быть, сокровища царской библиотеки лежат еще в подземельях Кремля и ждут только, чтобы смелая рука попробовала их отыскать». Это было сказано совсем недавно на страницах журнала «Новый мир».

Находка этих сокровищ имела бы, по мнению многих ученых, огромное значение для науки.

Глава 2. Загадочные приписки

РАЗГОВОР В БОЛЬНИЦЕ

Вы спрашиваете, за что вам теперь взяться? Какую тему выбрать для следующей работы? Что ж, я мог бы подсказать одну очень интересную тему. Я сам хотел ею заняться, но все как-то не удавалось. А теперь, вероятно, уж и не смогу…

Сказано это было с еле заметным оттенком горечи. Лежавший в постели еще не старый, но тяжело больной человек уже приучил себя к мысли о близкой смерти. Но этим его словам не хотелось верить, столько было еще бодрости и живости в его глазах. Больной с грустью посмотрел на свою исхудавшую руку.

— Да, мне бы еще лет пять пожить, ну, хотя бы годика три, пускай год — и я доделал бы по крайней мере самое важное. Но оставим этот разговор… Я хочу вам предложить одну нелегкую работу, которая, несомненно, вас заинтересует как будущего историка-источниковеда. Речь идет о весьма головоломной загадке. Решение ее имело бы огромное значение…

— Спасибо, Михаил Дмитриевич. А справлюсь ли я с такой, как вы сами говорите, нелегкой работой? Хватит ли мне моих студенческих знаний?

— Думаю, что справитесь. Ваши первые опыты — статья о летописных источниках, посвященных Куликовской битве, и книжка о нашествии Батыя — убеждают меня в этом. Одним словом, берите блокнот и записывайте! — Больной, как бы заранее отстраняя все возражения, сделал резкий жест рукой. — Вы, вероятно, знаете, что в шестнадцатом веке по желанию Ивана Грозного была создана многотомная всемирная история, так сказать «от сотворения мира» и почти до середины его собственного царствования.

— Вы имеете в виду так называемый Лицевой свод?

— Вот именно, большой, многотомный труд, написанный великолепным четким почерком — полууставом и исполненный «в лицах», то есть украшенный цветными миниатюрами — рисунками лучших художников того времени. Этих миниатюр было сделано около шестнадцати тысяч. Свод писался на специально закупленной во Франции отличной королевской бумаге. Короче, на создание этого монументального труда было затрачено немало усилий и средств. Разумеется, он должен был прежде всего прославить царствование самого Ивана Грозного. Однако как раз с посвященным ему последним томом и приключились всякие странности. Вы что-нибудь знаете об этом?