Конкуренты - Сергей Лукьяненко

— …Талоны на душ…

Талоны на душ оказались двумя бумажками с печатью, на каждой из которых Палыч расписался и проставил в графу «время» — «5 мин», а в графу «температура» — «горяч».

— …Талоны на завтрак. Ужин принесут так. Утром пойдете завтракать вон туда. — Он махнул рукой. — Завтрак с семи до девяти утра.

— Чувствую себя командировочным в провинциальной гостинице… — сказал я.

— Наслаждайся комфортом, пока можно, — усмехнулся Палыч.

— Где душ и сортир? — спросила Лена.

— Там, — еще один взмах руки.

— Где можно выпить?

— Алкоголизм особенно опасен для женщин! — наставительно сказал Палыч.

— Дед, не гунди, — устало сказала Лена. — Мы такой путь проделали, что нам сейчас выпивка — как лекарство. На «Сильване» с Плюшки — в ваш гадючник. И еще по пути «Берсерк» сожгли.

— Ври, да не завирайся, — поморщился Палыч.

— Она не врет, — сказал Мастер. — Она лично и сбила, из ручного плазмомета. Мы разгерметизировали кабину и влепили в иллюминатор «Берсерка» заряд плазмы.

— Мать моя! — Палыч картинно вытаращил глаза. — Зяма, если ты гонишь…

— Я же сто раз просил не звать меня Зямой! — внезапно сорвался Мастер. — Зиновий, если угодно!

— Ладно. — Палыч примиряюще поднял руки. — Извини. Сам знаешь, тебя так все за глаза… Кхм. Ладно, вот вам талоны на выпивку…

— Им в комнату пусть принесут, — забирая талоны себе, сказал Мастер. — Не надо им сейчас в бар.

— Хозяин — барин. — Палыч пожал плечами. — Сделаем.

— Где наша комната-то? — спросила Лена.

— А? Я не сказал? — Палыч снова заглянул в свой список. — Второй поворот направо, четвертая дверь. Номер два-два-четыре. И поспешите, через четверть часа включится ночь. — Он ткнул пальцем в тускло светящийся потолочный шар.

— Спасибо. — Лена сгребла ключ и кивнула мне. — Пошли, Катран! А то от нас уже потом разит за версту.

В некотором замешательстве я последовал за ней. Способность Лены адаптироваться к любым ситуациям вызывала уважение и легкую зависть.

По «проспекту» мы прошли к противоположному краю пещеры — где и обнаружили душевую — тоже отгороженную невысокой стеночкой. Над стенкой вразнобой торчали трубы, выкрашенные в синий и красный цвет.

— Дизайн а-ля «совок», — презрительно сказала Лена. — Я как-то в Харькове мылась в бане при танковом заводе…

— Танковом?

— Ну, тракторном, танковом… не важно. Ага, вот и властелин воды.

Эту, очевидно ответственную, должность занимал старикан, напоминающий Палыча — только с ногами у него все было в порядке. Бдительно изучив наши талоны, он буркнул:

— Припозднились… сиди тут из-за вас…

— Мы только прилетели, — отрезала Лена.

Старик словно бы даже не опознал в нас чужаков. Покряхтывая, он провел нас в душевую — небольшое помещение, где у одной стены было пять душевых рожков, у другой почему-то шесть. Покряхтывая дед отпер большой железный ящик, выдал нам по большому сероватому полотенцу, один кусок мыла, флакон с жидкостью, очевидно, изображающей шампунь, и мятый тюбик, о содержимом которого счел нужным сообщить:

— Крем от грибка. Как помоетесь, намажьте ноги… Какие рожки вам открыть?

— Где напор получше.

— Первый и второй, значит… — Дед извлек из кармана гаечный ключ, открутил на двух красных и двух синих трубах вентили со снятыми головками. Потащился к выходу, прикрыл за собой дверь и уже из-за стены сказал: — Время пошло!

Лена стала расстегивать комбинезон.

— Так и будем мыться? — неловко спросил я. — Может, по очереди?

— Катран, мы не в детском саду. Не валяй дурака, — выныривая из своего балахона, сказала Лена.

Собственно говоря… Я пожал плечами и стал быстро раздеваться, искоса поглядывая на Лену.

Она была неожиданно загорелой. Причем загорала, очевидно, голышом. Солярии какие-нибудь, или есть планеты погостеприимнее Нигредо?

— Вроде еще ничего, — окинув себя придирчивым взглядом, сказала Лена. — А? Грудь не обвисла, попа не целлюлитная?

— Очень неплохо, — в тон ей ответил я. — Скажи, а что у вас считается приставанием?

Лена усмехнулась и, скомкав в руке трусики и лифчик, стала откручивать краны.

— Ты лучше усвой, что у нас считается предложением…

— Это я уже усвоил, — делая к ней шаг, сказал я. — И знаешь… дьявол!

Из душевой лейки хлынула черная жидкость.

Лена с визгом выскочила из струи.

За стенкой довольно захихикал дед-банщик.

— Да что ж такое! — глядя на черный поток, воскликнула Лена. — Она и впрямь черная!

— Не боись, не пачкается! — сообщил дед.

— А ты заткнись, жертва Альцгеймера! — выкрикнула Лена. — Предупреждать надо!

Дед захихикал еще радостнее.

— Давай мыться, делать нечего, — сказала Лена. Ее шаловливое настроение пропало — как и мое, когда я осознал, что каждый звук из душевой прекрасно слышен старику.

А может, и не только ему.

— Никаких условий для личной жизни, — намыливая голову, сказал я. — Черт, это что же такое, поленились перегородки повыше сделать…

— Да уж, не Плюшка! — рассудительно сказала Лена. — А мне плевать, если честно.

По примеру Лены я выстирал трусы и футболку под струями черной воды. Времени хватило, мы даже смогли просто постоять под водой, изучающее разглядывая друг друга. Первой начала улыбаться Лена, потом я.

В конце концов, люди занимаются сексом и прилюдно. Наверное, для этого надо быть слегка эксгибиционистом, но в военно-полевых условиях…

— Выключайте воду, время вышло! — крикнул из-за стены дед. — Через минуту зайду!

— Хрен тебе, а не стриптиз, старый пакостник, — злорадно сказала Лена, быстро вытираясь. Я снова последовал ее примеру, вытерся и надел джинсы и рубашку на голое тело.

Провожаемые старательно маскируемым под кашель хихиканьем, мы с Леной прошли мимо старика и довольно легко нашли отведенную нам комнату.

Да, невелики были палаты. Кровать (широкая, тут Палыч не соврал), перед ней длинный и узкий стол. На столе — лампа в матовом белом абажуре и два подноса. На стене крючки для одежды и пустая полочка.

— Кошмар, — глядя на подносы, сказала Лена.

Еда выглядела странно.

Какой-то напиток в стеклянном стакане. Черный, разумеется. На тарелке — горка чего-то вроде картофельного пюре, багрово-черные помидорины, кусок черного, будто пережаренного до состояния угля, мяса. Хлеб — тоже черный, хотя по воздушности и пористости походил на белый. Суп — черный, с плавающей сверху черной же гренкой. Бутылка — очевидно, алкоголь. Тоже черный.

— Пищевой синтезатор использует местную воду, — сказала Лена вполголоса. — И, похоже, она при этом цвет не меняет.

— А я когда вербовался, иронизировал, могу ли стать негром, — вспомнил я. — А вдруг?

— Я тогда им кое-что откручу, — пригрозила Лена. — Ничего не имею против черной кожи, но мне моя дорога как память о мамочке…

Она подцепила вилкой кусок помидорины, закрыла глаза и отправила в рот. Прожевала. Вынесла вердикт:

— Обычный помидор. Точь-в-точь как на Плюшке.

— Надо есть в темноте, — сказал я.

— А ты прав, — легко согласилась Лена. И стала расстегивать свой комбинезон. — У меня есть мысль, как скоротать время…

Меня упрашивать не пришлось. Человек странно устроен… можно безумно хотеть спать. Можно быть голодным до чертиков. Но привлекательная женщина все-таки изменит приоритеты…

Несколько секунд мы стояли у кровати, целуясь. Потом я мягко толкнул Лену на кровать — и опустился следом. Ее глаза на миг затуманились, когда я вошел в нее, пальцы сжались на моих плечах.

— Только дождись меня, ладно? — прошептала она мне в ухо.

— Не беспокойся, я буду неспешен как коала… — ответил я.

Ну, на неспешного австралийского медвежонка я все-таки не тянул. Ленка мне нравилась, да и в постели она не ленилась. Минут пять мы ласкали друг друга, потом светящийся шар под сводом пещеры померк — лишь едва-едва светился призрачным синим светом. В тот же миг Лена выгнулась подо мной, кусая губы, сдавила в горле крик — и я прошептал:

— Не сдерживайся… ну их… пусть завидуют…

Лена словно ждала моего разрешения — застонала, ее пальцы пробежали по моей спине, впились в ягодицы, она изо всех сил прижимала меня к себе, хотя я еще пытался двигаться. Не сдержался и я — издал сдавленный рычащий стон.

Где-то невдалеке за стенками комнатушек кто-то насмешливо зааплодировал.

Но нам это ничуть не испортило настроения.

Мы лежали, прижимаясь друг к другу, я водил в почти непроглядной темноте ладонями по ее телу, всматривался в поблескивающие глаза — единственное, что было отчетливо видно.

— Я тебе нравлюсь или… просто так? — спросила Лена.

И я почему-то понял, что надо отвечать совершенно честно.