Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим - Владимир Гамаюн

Забыв обо всём, я всё читаю Серёгу, ища какой-то новый смысл, но его нет, он каждый раз читается по-другому, воспринимается по-новому. Но его строки и то, что в них заложено, это для меня как наркотик, и это то, без чего ты уже жить не сможешь. Будет в жизни тяжело, даже невозможно – заставь себя открыть томик или просто вспомни строки Есенина, и боль отпустит, отступит. Сужу по себе.

«Нашествие»? Страх

Нам уже всё осточертело, мы стали терять счёт дням, и уже не хотелось бухать и орать песни, затянувшаяся ожидаловка и сезонная усталость давали о себе знать. В один из дней, когда я уже по привычке шлифовал задницей свой, давно облюбованный пенёк, вдруг послышался знакомый ещё по экспедициям тяжёлый, мощный рокот, который ни с чем другим нельзя было спутать. Из-за леса, на небольшой высоте показалась тройка военных вертолётов МИ-6, за первой тройкой вторая, потом ещё и ещё, и ещё. Казалось, что всё небо заполнено ими, и не стало места даже для облаков: они шли волнами, от горизонта до горизонта, грязно-зелёные камуфляжные машины производили впечатление грозной, неотвратимой силы.

Они были как бездушные роботы с других планет, которые всё знают, всё видят и готовы в любой момент приступить к уничтожению всего живого на земле. Казалось, это было начало войны миров, это было нашествие космических роботов из фантастических рассказов Герберта Уэллса; стало жутковато, появилось ощущение, что все мы и наш мир очень беззащитны и хрупки перед силами Вселенной.

Недостаток эмоций и воображения – это духовная нищета, но переизбыток оных качеств может привести и в психушку. Но вот последняя тройка геликоптеров-винтокрылов исчезла в голубой дымке неба, и наступила такая звенящая тишина, что стали слышны даже удары собственного сердца. Я оглянулся назад – на улице стояли все старатели: и пьяные, и трезвые, они, как и я, проводив взглядом воздушную армаду, стояли и молчали. Что-то вдруг изменилось в поведении людей, все почему-то отворачивали, прятали друг от друга взгляды и молчали.

Осень в тайге, осень в душе, а я спасаю свои ноги.

В ту ночь деревья окончательно оделись в зимние наряды, одев как невесты белую фату из снега, и всё вокруг изменилось, даже небо. На земле были видны лишь редкие проплешины пожухлой, но до конца не пожелтевшей травы, она так и умрёт, не до конца состарившись, чтоб весной вновь вспыхнуть молодым зелёным цветом, как и было задумано Создателем.

Я давно испытывал сильнейший дискомфорт в ногах, у меня слиплись пальцы ног, а при шевелении ими у меня было ощущение, будто в каждом сапоге у меня лежит кусок мыла. Гадко, конечно, но негде было вымыть ноги и сменить носки. Я был в резиновых сапогах «броднях», и за те несколько суток, что я не разувался, ноги сварились, задохнулись в резине, а о том, чтобы переобуться при людях, не могло быть и речи, мне их было жалко, а за себя стыдно.

Взяв из рюкзака старую рубаху, тёплые чистые носки и разбитые, растоптанные кроссовки, я пошёл искать место, где можно без опаски за кого-то, кто без противогаза, спокойно переобуться. Обойдя избушку аэропорта вокруг и не найдя ничего подходящего, чтоб присесть, я вернулся к своему пеньку. Снимаю сапоги, мокрые пропотевшие носки, запаха не чувствую, но вижу белую, сморщенную кожу ступней и плесень между пальцами ног, противно, блин, до омерзения. Иду босиком по свежему снегу, по жёлтым проплешинам травы, чувствую не холод, а жар, который, разгоняя кровь, идёт по ногам к телу. Хорошо-то как стало!

За углом строения я раньше видел обрезанную на половину железную бочку, полную дождевой воды, и сейчас же направляюсь к ней, кричу: «Ииия!» и пяткой пробиваю молодой ледок, потом, стоя то на одной ноге, то на другой, с наслаждением смываю слизь и вонь, в крошеве из снега и льда, вода, кажется, там тоже была. После этой гигиенической процедуры я ожил и от неимоверного облегчения чуть не воспарил аки херувим.

Растираю ступни до красна разорванной пополам вельветовой рубашкой, одеваю чистые, тёплые, сухие носки и хвалю себя за то, что не выбросил ещё раньше старые кроссовки. Много ли нужно человеку для счастья? Не знаю, но в тот момент я был почти счастлив, и все мои неудачи и переживания отошли куда-то на второй план. В ту ночь, несмотря на то, что снизу тянуло холодом, а сверху обдавало жаром от раскаленной печи, я спал спокойно.

Прибытие «Лайнера». Уррра!

Мы уже потеряли не только счёт дням и ночам, но и надежду вырваться с этой забытой богом и авиацией глуши, когда из-за леса неожиданно вывалился и шлёпнулся на полосу для «камикадзе», долгожданный самолётик.

Нас было многовато для этого «лайнера», но командир, глянув на наши мрачные физии, молча махнул рукой и дал газу до отказу. Наверное, уже на последней кочке самолётик в отчаянии подпрыгнул и натужно ревя мотором, и едва не задевая «ногами» верхушки сосен, взмыл в осеннее небо. Летим.

Летели около двух часов, проваливаясь в воздушные ямы, борясь со встречным ветром и турбулентностью. Аэроплан нещадно кидало из стороны в сторону, и временами казалось, что этот планёр с мотором и обтянутыми перкалью крыльями развалится на все составные части, а мы горохом посыплемся в объятия матушки-земли. Наши опасения и страхи были напрасны: этот доблестный, небесный тихоход всё выдержал и, сделав при посадке приличного козла, побежал по полосе, с облегчением чихая выхлопом. Сей славный град, где мы приземлились, были Магдагачи, здесь был железнодорожный вокзал и цивилизация.

Мои новые знакомцы и коллеги сразу ломанулись к вокзалу, а мне ещё предстояло решить, куда податься. Зима была уже не где-то за горами, она уже вступила в свои права, сезонные работы закончились, а значит, мне нужна какая-то очередная «стройка века», всегда нуждающаяся в тех, кому некуда податься, в дураках, романтиках и энтузиастах типа меня. У меня все эти качества присутствовали с избытком. А чем плох БАМ?

Этот уже пройденный маршрут? Я ведь уже нахожусь на нём, он проходит через эту станцию, а значит – в путь, на Большой Невер, давно знакомую «Сковородку» (Сковородино), Тынду, Беркакит. Может, на новом месте мне улыбнётся удача, и в который раз я говорю себе слова из сказки-анекдота: «Вперёд, Руслан, пока Людмила спит». Неплохо звучат и слова песни из кинофильма «Три мушкетёра»: «…Неужто, вам покой не по карману? Мне, нет! А вам, канальи?»

Повесть о Левке.

Лёвка верит в любовь и удачу

Множество историй, и все из жизни!

Я расскажу о моём друге Лёвке. Наши северные дороги и судьбы во многом схожи, и я хотел бы, чтобы вы его приняли, поняли и полюбили, так же, как и я. Наша с ним жизнь – это фарс и трагедия, любовь и разочарование, простая и иной раз жестокая проза жизни и совсем немного секса и лирики. Получается, что всё, как у всех, всё заурядно и буднично. А, может быть, и нет?

С Лёвкой, мы познакомились в 1973 году в аэропорту Якутска и с тех пор наши путики (охотничья тропа) то сбегались, то разбегались, будто наши внутренние компасы сошли с ума и вместо того, чтобы показывать нам верный курс, вертели стрелками, словно псы носами, вдруг потерявшие след. Не раз случалось, что когда стрелка его «компаса» запоздало указывала точное место моего обитания, меня там уже не было. Или я, получив от него некий мысленный призыв, бросив всё, летел в какой-нибудь северный «Мухоморск», типа Чурапчи, но заставал там лишь добрую о нём память якутских девушек и разбитые носы местных ухорезов. Значит, эвакуация бренного тела моего одинокого другана происходила в экстренном порядке, и больше походила на эвакуацию. Иногда, зайдя в хижину, где проживал Боня, в поисках брошенных в пылу отступления его вещей, я, кроме рваных мокасин и вонючих, стоящих в углу носков, ничего не обнаружил. Победители-аборигены конфисковали всё Бонино, честно нажитое, барахло в качестве боевых трофеев, так я думаю. Бог им судья и прокурор. Но иной раз нам приходилось обоим отступать планомерно, но спиной к спине, зная, что своевременное отступление – это тоже своего рода победа, но это так, к слову.

В тот злополучный день, не застав друга (зато знаю, что живой) в избе местного аэропортика, я угощал местных бичей и тунеядцев хорошей водкой и толкал тосты за моего другана и хорошего парня Боню. Крепко побитые, но шибко злопамятные якуты пили за здоровье своего врага вместе со мной, и желали ему крепкого здоровья. Посчитав свою дипломатическую и спасательную миссию выполненной, я поднял паруса и первым бортом вылетел туда, куда велело моё сердце, я полетел за ним, точно зная, что сейчас он в ресторане порта Якутска уже дует пиво.

История появления имени Бонифаций такова. Я ничуть не удивился этому, потому что Вован другой раз ради хохмы представлялся просто Боня, вот так же простенько и без затей его и перекрестили в Боню. Он и был похож на льва: сильный, ловкий, с гривой светлых с рыжинкой волос и зачатками такой же бороды, ещё он был велик ростом, обладал царственной ленью и неожиданно резкостью и молниеносной реакцией. Всё одно к одному: и лев, мощь и лень.