Токио - Мо Хайдер

— Я его уже видела. То есть видела, как он принимает что-то. Что-то… — Я показала пальцами размер флакона, который передала ему медсестра. — Жидкость. С коричневатым порошком внутри.

Ши Чонгминг долго на меня смотрел. Потер губы, словно они у него потрескались. Наконец, вымолвил нейтральным голосом:

— Коричневатый?

— А вы ожидали чего-то другого?

— Нет, нет, напротив, — он вытащил из кармана платок и промокнул лоб. — Именно этого я и ожидал. Порошок. Декокт. — Он положил платок в карман. — Тогда… — сказал он, и я заметила, что он старается унять дрожь в голосе. — Тогда вы сможете мне помочь. Мне нужно выяснить, что это за порошок.

Ответила я не сразу. Аккуратно поставила чашку на поднос и, сгорбившись, сидела, зажав ладони между колен. Смотрела на чашку, обдумывала его слова. После долгой паузы откашлялась и подняла на него глаза.

— В обмен на мою услугу вы позволите мне увидеть фильм?

— Не относитесь к этому так легко. Вы не представляете, насколько это опасно. Если кто-нибудь узнает или заподозрит, что я задаю вопросы… — Он поднял палец. — Он ни в коем случае не должен узнать, что я задаю вопросы. Идти напролом здесь нельзя. Вы должны работать с чрезвычайной осторожностью. Даже если на это уйдут недели, месяцы.

— Я не об этом вас спрашиваю. Я сказала: если я это сделаю, вы позволите мне увидеть фильм?

— А вы это сделаете?

— А вы позволите мне посмотреть фильм? Он смотрел на меня застывшим взглядом.

— Так что? Вы позволите…

— Да, — ответил он. — Да. Позволю.

Я открыла рот.

— Позволите?

— Да.

— Значит, фильм существует. Он существует? Я это не выдумала?

Чонгминг вздохнул, опустил глаза и устало приложил руку к виску.

— Существует, — пробормотал он. — Вы не выдумали.

Я опустила голову, желая спрятать от него невольную улыбку. Задрожали плечи, большим и указательным пальцами я схватила себя за нос, чтобы не тряслась голова. На меня нахлынуло чувство облегчения.

— Так будете или нет? — спросил он. — Будете помогать мне?

Согнав с лица улыбку, я опустила руку и посмотрела на него.

Он показался мне еще меньше ростом. Хрупкий старик в поношенной куртке. Его глаза превратились в булавочные головки, на переносице выступил пот.

— Будете?

Какая удивительная история. Заключить сделку со старым профессором, который, насколько я понимала, мог оказаться таким же сумасшедшим, какой все считали меня. Разве не удивительно, на что идут люди ради собственного спокойствия? Казалось, мы целую вечность просидели, глядя друг на друга. В голове тяжко отдавалось жужжание насекомых. Самолеты вычерчивали белые линии на жарком голубом небе. Наконец, я кивнула.

— Да, — сказала я тихо. — Да, я это сделаю.

Внизу были ворота, от которых отходил туннель. Я удивилась, когда заржавевший ключ повернулся в замке и дверь, пусть и неохотно, отворилась. Я выпустила Ши Чонгминга прямо на улицу.

— В Китае, — сказал он мне, остановившись в дверях в надвинутой на глаза шляпе, — мы не думаем о времени, как вы на Западе. Мы считаем, что наше будущее… можно увидеть в прошлом.

Глаза его обратились к саду, словно оттуда кто-то прошептал его имя. Он поднял руку, будто почувствовал дыхание на своей ладони.

Я оглянулась на каменный фонарь.

— Что вы можете увидеть, Ши Чонгминг? Что вы видите?

Он тихо и спокойно ответил:

— Я вижу… сад. Я вижу сад. И его будущее. Оно ждет, когда его откроют.

Я заперла за ним ворота и немного постояла в тени туннеля. Со стен осыпалась штукатурка, в углах висела серая паутина. Глядя на сад, я представила себе мать хозяина, стук ее деревянных башмаков, алый зонтик, костяной гребень в форме бабочки, оброненный и позабытый, отброшенный ногой под листья, где он и лежит до сих пор, медленно превращаясь в камень. Согласно синтоизмуnote 47, духи вселяются в деревья, растения, птиц и насекомых, но в Токио мало зеленых районов, и единственные цветы — это гирлянды из пластмассовых цветов сакуры, свисающие из окон магазинов в праздничные дни. Возможно, подумала я, все духи в городе вынуждены ютиться вот в таких позабытых местах.

Стоя в тени, я думала о фильме Ши Чонгминга. Он поможет мне понять то, что со мной случилось, то, во что я поверила, когда много лет назад читала маленькую книжку в оранжевой обложке. Я знала, чю ответ, который был мне нужен, где-то рядом — стоит протянуть руку, и он очутится у меня на ладони.

18

Нанкин, 12 декабря 1937 (десятый день одиннадцатого месяца), вечер

Я пишу эти строки при свете единственной свечи. Мы не можем рисковать, включая керосиновые или электрические лампы. Пусть думают, что дом необитаем.

Вчера мы слышали взрывы со стороны террасы «Тропический Цветок». Я сказал Шуджин, что, должно быть, это наши военные: взрывают траншеи за городской стеной или мосты через каналы. Однако на улицах я слышал, как люди шепчутся: «Это японцы. Японцы». В тот же день, позже, после долгого затишья раздался мощный взрыв, потрясший город. Мы с Шуджин оставили нашу работу и повернули друг к другу смертельно бледные лица.

— Ворота, — послышался с улицы мальчишеский голос. — Ворота Чжонгхуа! Японцы!

Я подошел к окну и увидел его. Он стоял, широко раскинув руки, ожидая, когда откроются ставни и ему ответят. Обычно так и происходило, ведь до сих пор мы проживали наши жизни на улице. Теперь же все, что было слышно, — вороватый звук закрывающихся дверей и ставней. Мальчик сразу все понял — опустил руки и помчался прочь.

Я повернулся. Шуджин сидела неподвижно, словно статуя. Аккуратно сложила руки, продолговатое лицо словно высечено из мрамора. На ней были домашняя блуза и брюки. Лицо казалось почти бескровным. Я некоторое время смотрел на нее, повернувшись спиной к открытым ставням, спину обдувал холодной воздух безмолвной улицы. Солнце в эти дни выглядывало редко, и было оно странным, очень белым и чистым. Вот и сейчас оно светило в комнату, освещая ее кожу во всех подробностях, словно я сидел очень близко от нее. Ее лицо, шея и руки покрылись крошечными пупырышками, словно у ощипанного гуся, а веки казались почти прозрачными. Мне казалось, что под ними я вижу гнетущие ее тайные страхи.

В душе поднялось что-то первородное, пахнущее шафраном и густым духом пищи, томящейся в горшочках. Такую еду готовят в Поянху. Ощущение было таким реальным, что я закашлялся, защипало глаза. Беспокойно переступил с ноги на ногу, подбирая слова: «Шуджин, я был не прав, а ты права. Не могу описать тебе, как я боюсь. Давай покинем город. Прямо сейчас пойдем и соберем вещи. Упакуем их и пойдем. В полночь будем в бухте Мейтан». А может, высказаться более сдержанно? «Шуджин, наши планы немного изменились…»

— Шуджин, — начал я. — Шуджин, может, нам следует…

— Да? — Она посмотрела в мои глаза с надеждой. — Может, нам следует?..

Я хотел было ответить, когда позади меня раздался треск и что-то пулей влетело в окно, ударив меня по затылку. Я споткнулся и упал ничком. Комната наполнилась страшным шумом. Лежа на полу, я закричал и схватился за голову. Свалилась ваза, вода пролилась на скатерть. Шуджин испуганно вскочила, опрокинула стул. Над головой носилось что-то большое, ударялось о стены. Прикрыв лицо руками, я поднял голову.

Это была птица, большая неуклюжая птица. Она отчаянно хлопала крыльями, ударялась в стены, отскакивала от пола. Все покрылось перьями. Шуджин в изумлении на нее смотрела, а она пронзительно кричала и гремела крыльями, сметая все на своем пути. Наконец, утомившись, упала на пол. Там она запрыгала, наталкиваясь на стены.

Мы с Шуджин подошли поближе и смотрели на нее, не веря своим глазам. Это был золотистый фазан. Некоторые считают его символом Китая. Невероятно. До сегодняшнего дня я видел золотистого фазана только на картинках. Я был бы не больше удивлен, если бы в окно влетел фынхуанnote 48. Оранжевые перья фазана были необычайно яркими. Казалось, в нашем доме вспыхнул костер. Как только я делал шаг вперед, он отпрыгивал в сторону, пытался взлететь, сталкивался с мебелью. Я не мог понять, зачем он сюда залетел. И только когда птица отчаянно поднялась в воздух и пролетела рядом со мной, я увидел ее глаза и все понял.

— Отойди, — сказал я Шуджин, схватил со спинки стула свое парчовое чанпаоnote 49 и швырнул его, словно сеть, на птицу. Фазан запрыгал, забил крыльями, поднялся на фут в воздух, и рубашка, казалось, сама собой запрыгала по комнате, будто яркий разноцветный дух. Когда он приблизился ко мне, я нагнулся и быстро схватил птицу обеими руками. Выпрямившись, осторожно вынул фазана — сначала высвободил маленькую голову с незрячими глазами, затем крылья. Повернул птицу к Шуджин.

— Он слепой, — пробормотал я.

— Слепой?

— Да. Возможно, из-за взрывов в Чжонгхуа…

— Нет! — Шуджин порывисто закрыла лицо руками. — Нет. Это самое худшее, что могло случиться, самое худшее! Золотистый фазан! Символ Китая. Его ослепили японцы. — Она вонзила себе в голову ногти, безумным взором обшарила комнату, словно искала чудесный способ спасения. — Это правда. Теперь все произойдет. Земля, наша земля. Японцы изувечат землю, они разрушат Драконовый порогnote 50 и…