Охотник (СИ) - Шнайдер Эйке

Сколько времени прошло? Впрочем, какая разница, Руни ничего не станет делать, это очевидно — доходное место и хорошие отношения с сослуживцами наверняка дороже. Значит, если чего и ждать, так продолжения допроса — при мысли об этом Гуннара затрясло. Оставили бы ему рубаху — скрутил бы веревку да удавился, только те, кто здесь приглядывал за узниками, тоже не дураки. А до такой степени отчаяния, чтобы последние подштанники на удавку пустить, Гуннар еще не дошел. Может быть, потом и станет все равно, а пока передернуло от мысли, что его найдут с синей мордой, вывалившимся языком и голым задом. Он закрыл глаза, свернувшись в клубок, и попытался не думать, потому что мысли в голову лезли совсем уж нехорошие.

Не отвлекли бы судью — как пить дать оговорил бы и себя, и любого, на кого укажут. Хотя еще успеется, оговорит, никуда не денется. Нет, все-таки надо было рубить стражников. А трясет его на самом деле не от страха, а от холода — или лихорадка началась?

Гуннар потерял счет времени еще в допросной, а теперь и вовсе перестал понимать, на каком он свете — проваливался то ли в сон, то ли в беспамятство, рывком выныривал оттуда, неловко пошевельнувшись, снова сворачивался в клубок, безуспешно пытаясь унять дрожь.

Заскрипел засов, Гуннар не поднял головы — было бы на кого там смотреть. Караульные, сейчас утащат в допросную, и все начнется сначала. Зато согреется — вон, уже в жар бросило. Почему нельзя свихнуться по собственной воле? От него бы отстали… может быть.

— Вставай, — пнули его под бок. Вроде бы несильно, но и этого хватило, чтобы дернуться и зашипеть сквозь зубы. Успеет еще накричаться. Подняться получилось, правда, не сразу. Идти — нет, при первом же шаге повело в сторону. Влететь головой в стену со всей дури не дали, подхватили под руки, снова заставив зашипеть, поволокли прочь. Не в ту сторону, что в прошлый раз, значит, все-таки камера другая. И лестницы наверх вроде не было, и дверь…

За дверью оказалась комната, залитая солнечным светом, настолько ярким, что Гуннар зажмурился и попытался заслониться рукой — но не сумел ее поднять. Кое-как разглядел очертания троих мужчин. И голоса снова были знакомыми.

Его бесцеремонно усадили на лавку, приложив спиной об стену — в этот раз крик удержать не удалось. Гуннар зажмурился сильнее, затряс головой. Вот так и сходят с ума. Некому тут ругаться голосом Эрика. Эк заворачивает…

— Еще пара слов в том же духе и окажетесь в камере за неуважение к судье, — и этот здесь. Что он задумал? Поманить надеждой, чтобы окончательно лишить рассудка? Так и без того уже…

— Вот уж не думал, что уважаемый судья примет все безадресно высказанное на свой счет.

Точно Эрик, можно даже глаз не открывать. Язык у целителя порой был вовсе без костей. Сам Эрик смеялся — учитель, мол, попался хороший.

— Хватит! — это Руни. — Нашел время.

Гуннар уставился на обоих, окончательно потеряв дар речи.

— И все же я был прав, и этот убийца вам не только знаком, но и чем-то дорог. — Снова судья.

— Мне дорога честь правосудия, как и вам, полагаю, — Руни тонко улыбнулся. — И очевидно, что из-за решетки он убить не мог. Как должно быть очевидно и вам.

— Мне очевидно, что у него был сообщник. Который повторил убийство, чтобы отвести от него подозрения.

— А верховному судье, расспросившему стражников и внимательно прочитавшему протоколы допроса, очевидно совершенно иное.

Зря, выходит, он на Руни напраслину возводил — до верховного, члена городского совета, добрался. Но о каком убийстве и каком сообщнике речь?

Судья усмехнулся.

— А говорили, нечего делить.

— Я по-прежнему совершенно в этом уверен, — развел руками Руни. — Так милорд целитель может забирать своего приятеля?

— Может. Вещи сейчас принесут. С вашего позволения, господа.

Эрик не стал дожидаться, пока закроется дверь, мигом оказался рядом. Снова выругался:

— Месяц, хотя бы месяц ты можешь не влипать в неприятности?

Под кожей засвербело — Гуннар покосился вниз, ожоги на ребрах таяли на глазах. Надо было благодарить, но…

— А не по твоей ли милости я в них попал?

Эрик на миг застыл с ошарашенным видом, потом усмехнулся:

— Ну да, я бы тебя не убил просто потому, что собственных трудов жалко… ложись на живот, прямо на лавку. Ложись, говорю! И подтвердить, что я и вчера и сегодня ночью мирно спал в своей постели может только Ингрид, а я могу сказать то же самое о ней… Чему, в общем-то, едва ли кто-то поверит, если дойдет до разбирательства. — Эрик снова ругнулся. — А еще говорят, мы мясники. За такое правосудие голову бы отрывать.

— Какое уж есть, — пожал плечами Руни. Тронул Гуннара за руку. — Прости, я не успел. Судью подняли раньше, и… Он упрямей барана, чем больше уговаривают, тем сильнее упирается, так что пришлось через его голову, а это время.

Гуннар дернулся, сбрасывая руку, снова зашипел сквозь зубы — плетения, хоть и заживляли быстро, отнюдь не были безболезненными.

— Знаешь, после этакого я бы признался в убийстве собственной матери, — проворчал Эрик. — Да не дрыгайся ты!

Гуннар попытался подняться.

— Ничего мне ни от кого от вас не надо. Отпусти. И пришли счет, чтобы в долгу не оставаться.

Будь его меч обычным, первым делом пошел бы к тому, кто умел находить одаренных по крови — если меч вернут, конечно. Вдруг да осталось на клинке достаточно, чтобы разыскать убийцу. Но небесное железо блокирует дар. Даже если и удастся что соскрести, не поможет. Впрочем, и в том, что на клинке что-то осталось Гуннар вовсе не был уверен, помня, как Фолки обтер клинок прежде, чем убрать в отобранные ножны — бездумно, просто потому, что привык заботиться об оружии, своем ли, чужом ли… Потому только и оставалось, что подозревать, и от этого становилось вдвойне тошно.

— Лежи, я сказал, раздухарился, как полегче стало. — Целитель бесцеремонно придавил загривок Гуннара. — А то привяжу, с меня станется, гордец нашелся. Встанешь на ноги — подозревай в чем хочешь, а пока лежи и не рыпайся. Хорошо хоть свежее еще все, а то бы совсем…

— Помочь? — спросил Руни.

— Да, спасибо.

— Я тоже не могу доказать, что был дома. Сив подтвердит, конечно, но и ее словам… Хотя я бы не стал заниматься такими делами настолько близко от «Шибеницы» — оттащил бы подальше.

— Положим, вчерашний труп оставили явно для того, чтобы нашли как можно скорее, — сказал Эрик. — А первый — да, там задворки, конечно, и люди редко ходят, но и я бы подальше отволок.

— Слишком много наглости или слишком мало сил?

— Если первое, то это или ты, или я, или Вигдис. Если второе — Ингрид не слабее тебя, так что Вигдис или Иде… — Эрик снова ухватил за загривок дернувшегося было Гуннара. — Уймись, никто за твоей ненаглядной с небесным железом не собирается.

— Эк ты ловко Ингрид оба раза в стороне оставил, — усмехнулся Руни. — А Иде откуда знать?

Эрик смутился.

— От моего слишком длинного языка. Вечно я как дурак верю, что кому-то просто интересно со мной, а не… — Он махнул рукой. — Ладно, не о том…

Открылась дверь, прервав его на полуслове, вошедший караульный поклонился Руни.

— Его вещи.

Тот кивнул, указал жестом: на столе, мол оставь.

— Глянь, все тут?

Гуннар поднял голову. Груда одежды, поверх нее меч.

— Амулет?

Эрик шагнул к столу, переложил клинок, лежащий рядом с вещами — и снова даже не вздрогнул, словно прикосновение к небесному железу его не беспокоило. Странный он.

— Тут, под мечом.

— Тогда все важное здесь.

Впрочем, он бы не особо сокрушался, если бы и вовсе ничего не вернули. Голову на плечах унести удалось, до сих пор толком не верилось.

Эрик положил меч Гуннара на стол, вернулся обратно.

— Давай доделаю.

Руни послушно отступил.

— Но все это, конечно, никуда не годится, — сокрушенно заметил он, присаживаясь на край стола. Подвинул меч, ругнулся. — Не можем же мы все друг друга подозревать.

— Ингрид сказала бы, что не доверять друзьям позорней, чем оказаться обманутой, — пожал плечами Эрик.