Поверь в свою мечту - Конни Банкер

— Опять вы! Все из-за вас! — закричала она.

Если бы вы не крались за мной как змея, этого бы не произошло.

Через воду было видно сильное покраснение на коже. Наверняка будет волдырь. Но это не смертельно, поболит и пройдет. Хорошо бы в доме нашлась мазь от ожогов. В крайнем случае Смажу каким-нибудь жиром. А главное, теперь этому чудовищу, похоже, немного стыдно. Он заметно побледнел и явно нервничает. Может, даже переживает.

—  — Простите, ради Бога. Я этого не хотел. Наверно, надо вызвать доктора.

— Ночью? Не смешите меня. Это ожог, а не перелом.

— Ладно. Надеюсь, что здесь есть аптечка. Может, как раз на кухне? Или в спальне вашего дяди? — Она начала стремительно открывать шкафы, которые оказались или пустыми, или наполненными посудой и кухонной утварью.

— Не волнуйтесь, все быстро пройдет. И не побейте посуду.

— Дороти, не надо играть роль мученицы!

— Я не играю в мученицу. Лучше не имитируйте активность, а просто сядьте и успокойтесь. Или сделайте себе другую чашку кофе.

Он послушно оставил свое занятие, подошел и встал рядом, с интересом наблюдая, как она шевелит обожженными пальцами в холодной воде.

— Да, вы правы. Но это моя вина. Как вы себя чувствуете? Не очень болит? А вода помогает? Кстати, я вспомнил. Аптечка есть у меня в машине. Тьфу, черт, совсем забыл. Ведь машина осталась возле паба. Мы даже не сможем выехать отсюда, чтобы доставить вас в больницу, — простонал он в унисон с печальным, рвущим его душу вздохом пострадавшей.

— Роберт, а вам приходилось лечить ожоги? Хотя бы от кофе? В детстве?

— Да нет, как-то обошлось без них. Во всяком случае, я такого не помню. Мама научила меня в детстве всегда быть очень осторожным с огнем.

Дороти вытащила руку из воды, стряхнула капли с пальцев, слегка подула на них и радостно объявила:

— Ну вот, теперь гораздо лучше.

— Подождите! — Он взял первое попавшееся полотенце и преувеличенно осторожно промокнул влагу с ее ладони, сопровождая эту сложную операцию проникновенным голосом, от которого ее сердце сделало сальто-мортале и оказалось где-то возле горла. — Вам лучше присесть, а то вдруг голова закружится.

— Вы перегибаете палку, — слабо запротестовала Дороти, не без удовольствия позволяя ему сопроводить себя в гостиную.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал он, подводя ее к дивану.

Дороти покорно повиновалась, но тут же опять встрепенулась и напряглась, потому что он пристроился рядом, на том же диване. Причем диван мгновенно прогнулся в его сторону, и больная соскользнула на его половину, практически вплотную к нему. Роберт, используя удобную ситуацию, тут же продолжил курс лечения. Он положил ее пострадавшую руку на свое колено и осторожно снял ранее намотанное им же полотенце.

— По-моему, выглядит терпимо, — прокомментировала Дороти.

— Однако мнение эскулапа, твердого последователя Гиппократа и Авиценны, пошло вразрез с излишним оптимизмом пострадавшей. Его приговор был жестким и кратким:

— Нет, все очень плохо. Будем лечить. В комнате, освещенной всего двумя включенными лампочками, царил полумрак. Рука Дороти все еще покоилась на мускулистом мужском бедре, и кончиками пальцев она остро ощущала исходящее от него сексуальное притяжение. Ее рот приоткрылся, впитывая невидимые мужские флюиды. Она даже почувствовала легкое головокружение, особенно когда он опять нежно провел пальцами по ее руке и, ласково заглянув в глаза, спросил:

— Болит?

— Не столько болит, сколько немеет. Почти не чувствую предметов, когда их касаюсь. — Рука как-то постепенно стала успокаиваться, проявляя самостоятельность и чувствуя себя довольно уютно на его бедре. И Дороти легче стало говорить, его близость уже не так стесняла.

В течение довольно длительного времени Роберт не произносил ни слова, только пристально и испытующе смотрел ей в глаза и изредка гладил ее пальцы. Потом он обнял ее одной рукой за шею и потянул к себе, пока их губы не сомкнулись. Он был нетерпелив. Его язык скользнул, раздвигая ее губы, во влажную полость рта, затем прошелся круговым движением по деснам и вокруг ее языка. Сильные пальцы зарылись в ее волосах, не позволяя ей вырваться. Вторая рука уверенно, по-хозяйски легла ей на спину, где-то у полоски бюстгальтера, а потом поползла вниз, к ягодицам.

Дороти пребывала в смятении и растерянности. С одной стороны, слепое чувство страха девственницы перед насилием и грубой, животной мужской силой побуждало ее к борьбе и сопротивлению. С другой стороны, инстинкт уже зрелой женщины, готовой для принятия мужского семени и рождения детей, лишал ее воли к борьбе и советовал покориться и сдаться.

Это было совершенно неожиданное для нее взрывное пробуждение первобытных инстинктов, резкий переход из летаргического, безмятежного сна невинности и детства в будоражащий мир взрослых эмоций и страстей, в мир эротики и порока. Откуда-то изнутри, из самых глубин ее существа вырвался глухой чувственный стон. Ее руки ответным движением обняли его за шею. А он в это время, скользя губами по изгибам шеи, медленно спускался вниз, пока не перешел к ложбинке между грудей.

Как врач Дороти знала все о человеке. Ей даже приходилось принимать роды и читать лекции туземцам о плановой рождаемости и применении контрацептивов.

Но одно дело изучение теории зачатия и манипуляций с эрогенными зонами по учебникам и медицинским журналам, где все изложено сухим профессиональным языком, и совсем другое — когда это происходит лично с тобой, причем впервые в жизни. То, что у нее было раньше с Марком, не шло ни в какое сравнение с нынешним накалом неконтролируемых страстей.

В ней проснулся дикий зверь, помесь пантеры с тигрицей. Она извивалась, стонала и страстно хотела его, хотела познать и принять его в свое тело. Она закрыла глаза, позволяя ласкать себя и освобождать тело от давящих оков одежды. Он потянул вверх ее мешковатую рубашку, и Дороти вытянула руки, облегчая ему эту работу.

— Как ты прекрасна! — хрипло прошептал он, чувствуя под собой сладострастную, возбуждающую дрожь ее упругого отзывчивого тела. Он никогда в жизни еще не был так поглощен страстью и желанием обладания, желанием слиться с ней в одно целое в биении ритма любви.

Он с трудом подавил желание грубо сорвать с нее полупрозрачный кружевной бюстгальтер: едва прикрывающий полные груди и почти не скрывающий темно-коричневых ареолов сосков. Вместо этого он не спеша целовал ее набухающие груди, облизывал языком глубокую ложбинку между ними, постепенно приближаясь к быстро твердеющим соскам. Он упивался ощущением завоевателя и наслаждался покорностью пленницы, не оказывающей никакого, даже пассивного сопротивления его продвижению вперед, к очередной победе, в процессе обнажения и получения доступа к главным сокровищам женского тела.