Антигона - Анри Бошо

Глаза мои открылись. Что, я действительно спала? К. сидел передо мной, молчал, устремив на меня свой взгляд.

— Это ты сейчас говорил?

К. не ответил.

— Значит, говорила я? — не унималась я.

— Что-то говорило.

Больше он ничего не сказал, но это уже не имело значения: мне нужно встать, пойти к Гемону и Железной Руке. Наступил вечер. Как это может быть? Ведь я отправилась к Этеоклу ранним утром. Неужели я так долго у него пробыла? Конечно, затем я, не помня себя, блуждала в извилистых переулках.

Груз судьбы моих братьев по-прежнему давит мне на плечи, но с этим можно жить. Как-то жить. Гемон рассказал, что Железная Рука убрал из погреба обвалившиеся туда камни. Он укрепил на стене масляный светильник, чтобы видна была лестница, и, спускаясь вниз, я с удовлетворением всматривалась в тускловатые волны света, спокойно исходившие от стен. Трепетный свет этот неизменно сползал во мрак погреба, где рождались размашистые тени. Бегом я спустилась вниз по лестнице, стараясь поспеть за потоком этих световых частиц. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидела Гемона.

— Антигона, ты пришла помочь мне, — раздался его чудный голос, — какая удача! Постой, возьми этот кувшин.

Мгновение мы стояли рядом, потом начали подниматься по лестнице. Гемон ничего не заметил и хотел было взять с собой светильник.

— Оставь, — попросила я, — он так красиво отбрасывает свет. Позови остальных, присядем тут на минутку и посмотрим на него вместе.

Гемон привел Железную Руку и К., свет перед нами пробегал по грязной стене погреба и, погружаясь во тьму, производил такое впечатление, будто приближаешься к чему-то прекрасному, но от созерцания этой красоты не возникает желания завладеть ею.

Когда мы вернулись в дом, я спросила Гемона:

— Уже темно, неужели я так долго была у Этеокла?

— Несколько часов. Этеокл никого так долго не принимает. Мне пришлось отказать посетителям и отправить их.

— А когда я вышла?

— И у тебя, и у него был несчастный вид. На него я не осмеливался поднимать глаза, а когда захотел помочь тебе, ты оттолкнула меня. К счастью, там был К., он сделал знак, чтобы я удалился.

— Ты был там, К?

— С трудом, Антигона, как всегда, с трудом. Барельефы твои принес домой Железная Рука, Когда мы встретились с ним дома, он цедил сквозь зубы пословицу. Невеселую… Скажи ей, Железная Рука.

— Сколько бы… н-ни было у волков к-когтей, с-с-сколько бы н-ни было у них зубов, ш-шкуру им с-свою не поменять, в ней и умрут.

Может быть, Железная Рука был прав, и Полиник с Этеоклом — лишь грабители, которые ничего, кроме своей волчьей жизни, не знают? Есть мне не хотелось, мне нужно было побыть одной, и я вышла в сад. Близнецов не переделать, и мне не стоит надеяться, что они действительно способны измениться. Все думают, что у меня ничего не выйдет, но право попробовать у меня есть. Из моих попыток может ничего и не выйти, но я могу хоть немного осветить тьму, как тот светильник на лестнице, ведущей в погреб, а потом тихо погаснуть.

Клиос, наверное, будет танцевать сегодня вечером, глядя на звезды. Может быть, он вспомнит об Антигоне и, как обычно, скажет себе, что имеет смысл все, что делает нас счастливыми. На мгновения.

Казалось, необъятный звездный рисунок вот-вот начнет свой танец, как делал это крохотными шажочками свет на воспетой мною стене погреба. Не буду же я стоять как столб, когда боги лесов, морей и гор танцуют повсюду для себя самих под покровом ночи.

И я тоже — после пережитого несчастья и перед тем, которое еще не свершилось, — я тоже могу танцевать для себя самой, для моей тени и той в чем-то бесконечной и несовершенной частицы бытия, которая была дана мне в акте моего существования. Я вышла в середину прекрасного травяного круга, который с таким старанием подготовили в саду Гемон и Железная Рука. Радость, царственная неколебимость исходили от почвы, они настроили и осветили инструмент моего тела. Руки и ноги подчинялись уже не мне, движения их были записаны у меня в памяти, их сила, порыв прожиты и предписаны мне свыше — на небесах.

Я танцевала для тех, кого люблю, и тех, кого не люблю, для тех, кого знаю, и для тех, кого никогда не узнаю. В танце моем были новый Эдипов путь и преступные замыслы близнецов. В конце концов я стала танцевать для себя самой, я изо всех сил восславляла земное существование. Ничего больше, только дикое земное существование, его огромное тело из всех земных голосов и его бесконечную смертную материю.

Смутно почувствовала я, как рядом со мной, посреди травяного круга, начали свой танец еще двое: Гемон и Железная Рука. Но мне их не видно, потому что взгляд мой прикован к хвале и невинности, что разлиты повсюду.

К. тоже рядом, негромкое его пение настолько же чисто и бесконечно, как свет звезд. Танцоры мои, как и я, сняли одежды, но их так поглотил танец, движения, что они не могут меня видеть. Глаза их полуприкрыты, взгляд, обращенный внутрь, созерцает в них самих танцующую частицу собственного бессмертия — они прекрасны. И это мне открывают они сокровенный свет, чьим временным образом являются они сами и которого они по природе своей не знают.

В это мгновение пламя, освещавшее лестницу, которая ведет в погреб, начало трещать, светильник погас, будто это я сделалась его светом и земля перестала притягивать меня.

Я уже не та, что танцует на травяном круге в саду, я отрываюсь от земли, расту в грозном дуновении радости. Вот я уже над крышами, над крепостными башнями и стенами, я врезаюсь в сверкающий ночной покров, там, где-то высоко над Фивами. Я — тьма, я — свет, я — ничто, я перестаю быть чем-либо и с вершины огромного небесного древа смотрю на мою земную Антигону, Гемона и Железную Руку и слышу чистый голос К., который ведет меня в небесах.

Танцоры обращают ко мне свои вдохновенные лица и медленным, гибким движением, преисполненные радости, опускаются на землю, засыпая. И тогда исчезает мой крылатый полет, но мое влюбленное небесное восхождение не рассеивается, оно просто перестает быть, становится мечтой, счастливым берегом, желанием крепко заснуть, тело мое тоже соскальзывает на землю, и я засыпаю.

Проснулись мы от холода. Железная Рука уже встал. Гемон повернул ко мне голову, взял за руку и поцеловал с необычайной нежностью и смирением.

— Как ты была прекрасна, когда танцевала, нам казалось — это богиня, что живет в твоей телесной оболочке.

— Вы тоже, когда танцевали, были красивыми.

— Но мы не танцевали, мы только смотрели на тебя.

Гемон помог мне подняться, я рада, что они забыли восхитительные мгновения своего танца, когда, как огромные воздушные и земные звери, совершали при свете луны свой любовный танец. Все это существовало лишь для меня и для моей внутренней сокровищницы.

Мы вернулись в дом и с наслаждением стали греться у очага.

— Чтобы идти к Полинику, — произнес Гемон, — тебе надо переодеться в мужскую одежду.

— Я часто так делала. Когда мы уходили с Высоких Холмов, я оделась пастухом, никто не узнавал меня. И мне даже очень шло.

— В этом я не сомневаюсь, — вырвалось у Гемона, и я была рада, что нравлюсь ему, как любая женщина — мужчине, который нравится ей.

Уже слишком поздно, пора спать. В вышине светила продолжали свое блаженное плавание в небесах, не желая ничего видеть, ни о ком думать.

XI. ПОЛИНИК

Переодевшись в пастушечью одежду, я вспомнила, как на меня смотрел Константин, когда я покидала Высокие Холмы. Не такими ли глазами увидит меня и Гемон перед опасным путешествием в Полиников лагерь? Железная Рука сопровождал меня, и, когда мы выходили из гигантских ворот Дирке, до нашего слуха донесся быстрый цокот копыт. Это Гемон нагнал нас на колеснице, в которую был запряжен черный жеребец, чья шкура блестела на солнце. Гемон легко остановил его, скорее — резко, а не изящно соскочил с колесницы и сообщил, что Этеокл разрешил ему сопровождать нас в продолжение целого дня пути. Гемонова сила, радость, солнце, выглянувшее из-за тучи, блестящий черный скакун — все это ослепило меня, и я почувствовала, что сама тоже становлюсь частью величия этого утра.

Железная Рука, который любит лошадей, не мог равнодушно смотреть на сверкающую красу жеребца, — он начал обтирать его соломой, от удовольствия что-то бормоча про себя.

— Его зовут Нике, — сказал Гемон, — это самый красивый жеребец Этеокла.

— Ц-царь, — произнес Железная Рука. — Этеокл хочет, Антигона, чтобы ты передала этого жеребца от него Полинику.

Черный полубог, которого я должна передать в дар Полинику, испугал меня. Что задумал Этеокл? Не слишком ли много берет он на себя, делая такой царский подарок, он присваивает себе ту роль, что, скорее, принадлежит Полинику.

— Он что, отправляет Полинику Нике в знак мира? — начала я расспрашивать Гемона.