Дюжина ножей в спину - Анатолий Собчак

При выборах первого Президента России в 1991 году мы столкнулись с еще более резкой поляризацией политических сил. И хотя мощная фигура Ельцина, который после смерти Сахарова становится общепризнанным лидером демократических сил, затмевала других соперников, тем не менее соперников у него на выборах было достаточно, и никто до самого последнего момента не мог предсказать, чем же завершатся эти выборы.

Первые президентские выборы в России в 1991 году принесли немало неожиданностей, однако уверенная победа Ельцина уже в первом туре лишь подтвердила общее стремление народа расстаться с коммунистическим прошлым и поддержать демократические реформы. К моменту новых выборов в 1996 году уже не было и речи о политическом лидировании Ельцина. И сам Ельцин, понимая это, в одном из своих интервью на вопрос о том, какая опасность подстерегает Россию, ответил так: "Самая большая опасность для России может возникнуть из-за того, кто станет ее следующим президентом".

Это абсолютно точная характеристика ситуации, она сохраняет свое значение и сегодня, когда мы знаем, кто победил на президентских выборах 1996 года. Случилось так, что избрание Ельцина на второй срок как бы отсрочило до 2000 года смену политического курса, а главное - смену людей, находящихся во власти.

Для понимания будущего развития политических событий в России необходимо точное осознание того факта, что сегодня на всех уровнях власти в России доминируют выходцы из партийно-государственной номенклатуры коммунистического периода. Они занимают ключевые позиции не только в Госдуме и Совете Федерации, аппараты которых сформированы главным образом из бывших работников партийных органов, но и в других федеральных и региональных структурах. Аппаратчики целыми райкомами пересаживались в кресла новых федеральных структур, таких как налоговая инспекция, налоговая полиция, Госкомимущество и др. Это происходило даже в таких регионах, руководителями которых становились представители демократического движения. Практически в неизменном виде с коммунистических времен сохранили свои структуры и кадры правоохранительные органы России.

Ясно, что Ельцину не по плечу задача освобождения государственного аппарата от заполнившей его номенклатурной рати. Хотя сам он и не очень осознает необходимости этого для продвижения реформ. Ельцинская Россия - это "страна полумер, полудемократии, полурынка, полузаконов, полуневежд и полунищих. Все - полу, и ничего полностью, кроме беспредела чиновничества" (по точному определению известного писателя Бориса Васильева). Тому, кто в 2000 году сменит Ельцина на президентском посту, предстоит архисложная, нечеловечески трудная работа по выведению страны из этого "полусостояния", а если сказать точнее, по выходу из состояния номенклатурной полудемократии к правовому демократическому государству.

Глава 5

ТРУБНЫЙ ГЛАС ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО, ИЛИ ИСТОРИЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ДОПРОСА

В августе 1991 года петербургский поэт Л. Григорьев написал пророческое стихотворение:

Надменный, в адмиральском кителе,

Шел гордо к роковой черте

Колчак, рожденный в граде Питере,

Чтоб стать правителем в Чите.

Перекликаются события,

И есть, наверно, тайный знак,

Что ныне правит в граде Питере

В Чите родившийся Собчак.

Как все по-нашему, по-русски!

Товарищами из чека

Колчак расстрелян был в Иркутске.

Что ожидает Собчака?

Времена изменились - меня ожидал не расстрел, а нечто другое.

Был теплый майский вечер. Я шел по набережной Сены без всякой цели. В эти минуты одиночество было приятным и легким переживанием. Словно я очутился ночью в Эрмитаже и рассматриваю в полутемном зале картины великих импрессионистов. Вдалеке в ярком свете утопал мост Александра Третьего. За ним величественно сверкала мириадами огней Эйфелева башня. По темным водам реки медленно проходили, отбрасывая прожекторами на набережные потоки света, туристические катера. У причалов густым роем были пришвартованы разномастные суденышки: в их иллюминаторах горела незнакомая, бесконечно далекая от меня жизнь.

Мне не хотелось возвращаться в квартиру моего друга. Полгода прошло с тех пор, как я вынужден был оставить Россию. И Париж стал моим домом. Домом, в котором хорошо и уютно, но домом, в котором все чужое. И только одиночество и грусть сегодня близки моему сердцу. Я живу с ними как со старыми приятелями.

Мимо меня проходили веселые компании туристов: немцы, англичане, итальянцы, скандинавы, русские. Может быть, из Петербурга. В темноте они не узнали меня.

Я нашел пустую скамейку и присел передохнуть. И вдруг воспоминания ворвались в меня и вытеснили мою тихую неспешную грусть картинами того, что произошло холодной осенью 1997 года...

3 октября 1997 года в Петербурге выдался теплый и солнечный день. Встав, как обычно, в семь утра, я уже к девяти часам пришел в здание регионального Центра ЮНЕСКО на ул. Чайковского, в котором у меня был кабинет и где я обычно принимал посетителей. В этот день я договорился о встрече с журналистом из "Часа Пик" В. Коцюбинским. Ничто не предвещало последующих событий: наговорив журналисту интервью под пленку о предстоящих муниципальных выборах и о только что состоявшейся моей неофициальной встрече с президентом Франции Жаком Шираком, я спокойно вышел из здания, чтобы поехать к врачу. Накануне к вечеру я почувствовал боли в области сердца и позвонил моему знакомому врачу, профессору Накатису Я. А., чтобы посоветоваться. Выслушав меня, он сказал, что вечером заедет и проверит мое состояние, чтобы определить дальнейшие действия. Около девяти вечера он приехал ко мне домой. Послушал сердце, простучал грудную клетку, измерил давление. Потом, когда пили чай и разговаривали, Яков Александрович сказал: "Что-то вы мне не нравитесь. Вам нужно лечь ко мне в клинику, обследуем, сделаем курс капельниц, отлежитесь. Не хочу пугать, но похоже на предынфарктное состояние, а учитывая, что вы уже перенесли один инфаркт, - это может быть опасным".

Я не стал возражать, хотя ложиться в больницу не хотелось. Договорились, что я приеду к нему в больницу на проспекте Луначарского назавтра после 11 часов. Закончив дела с журналистом, я и должен был ехать туда.

Моя машина с шофером стояла метрах в двадцати от здания ЮНЕСКО. В тот момент улица Чайковского была сплошь перекопана. Когда я, обходя ямы и кучи грунта, подошел к своей машине, то неожиданно обнаружил, что со всех сторон окружен оперативниками, а невдалеке у микроавтобуса стояла еще группа людей в камуфляжной форме с автоматами и в масках, чему я удивился. Но я еще не успел осознать ситуацию и охватить взглядом происходящее, как плотный мужчина в кожаной куртке предъявил мне удостоверение полковника центрального аппарата МВД России Горбунова и сказал, что я должен поехать с ними в следственную группу Генпрокуратуры для дачи показаний. Одежда и манеры окружавших меня людей не оставляли сомнений в их принадлежности. То, что они делали, на профессиональном языке называлось задержанием преступника.

- На каком основании вы меня задерживаете? - громко спросил я у Горбунова.

Нервно оглянувшись (на улице было много прохожих, и их внимание было привлечено происходящим, а оперативники больше всего не любят шума и огласки), он предъявил мне повестку о вызове в качестве свидетеля к 11 часам 3 октября.

- Почему такая срочность и почему вы не прислали повестку на дом? спросил я.

Горбунов ответил, что мне многократно посылались повестки, но я не являлся и поэтому придется поехать сейчас. Я пытался возражать, что никаких повесток не получал. Тогда стоявший рядом с Горбуновым худощавый чернявый оперативник с тонкими усиками, придававшими его лицу злое выражение, вдруг резко сказал: "Что ты с ним церемонишься? Если надо, и силой доставим. Они нас из танков расстреливали, теперь мы их по тюрьмам сгноим!"

Горбунов открыл дверцу машины и потребовал, чтобы я в нее сел, а затем сел он сам и еще один оперативник на переднее сиденье. Попросив своего шофера Виктора выйти на минуту, я продолжил разговор с Горбуновым: "Мне нужно позвонить жене и предупредить, что я не поеду в больницу", - сказал я. Чтобы не накалять обстановку, Горбунов не возражал. Я понял, что ордера на мой арест у них нет, а значит, нужно доставить меня в следственную группу без шума. К счастью, я сразу дозвонился до Людмилы и кратко рассказал, что происходит.

Она отреагировала мгновенно: "Я выезжаю к тебе, и мы поедем к врачу, как договорились. Я не допущу, чтобы они допрашивали тебя в том состоянии, в котором ты сейчас находишься".

Мне повезло еще раз, потому что, отъехав от здания ЮНЕСКО, мы попали в пробку и простояли минут пятнадцать, что позволило Людмиле, ехавшей по набережной, обогнать нас и приехать на улицу Смольного в дом 3, где находилась следственная группа, раньше, чем мы туда добрались. Когда мы двинулись, Горбунов по рации кому-то сказал: "Вы едете впереди нас, а автобус - за нами!" И действительно всю дорогу нас сопровождал автобус с теми самыми вооруженными людьми в камуфляжной форме, которых я увидел в момент задержания. Уже позднее я узнал, что это был отряд СОБРа (специальное подразделение по борьбе с терроризмом и особо опасными преступниками).