Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Бувэй Люй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается исторических концепций Цзоу Яня, то Сыма Цянь пишет, что он сначала говорит о современности, а затем возвращается к временам Хуан-ди, записи о котором сохранились у ученых людей. Далее он прослеживает великие события веков подъема и упадка, описывает случавшиеся при этом знамения и порядки, существовавшие в те времена, и так доходит до времен, когда небо и земля еще не были рождены, переходит к глубокому и туманному, тому, что не может быть понято. Начиная со времени разделения неба и земли, он говорит об изменениях и превращениях пяти стихий и о различных методах правления и разнообразных знамениях, соответствующих каждой из стихий[239].
Теперь, ознакомившись по описанию Сыма Цяня с естественнонаучными и историко-политическими воззрениями Цзоу Яня, предлагаем читателю обратиться к тексту «Люйши чунь-цю» на с. 181-194 настоящего издания.
На наш взгляд, изложенное здесь прекрасно вписывается в систему Цзоу Яня, какой она предстает в изложении Сыма Цяня.
Мы можем лишь указать, что в «Люйши чуньцю», как в силовом поле, преломились, по-видимому, почти все традиционные линии древнекитайской мысли, а следовательно, в той или иной степени в нем представлены все варианты стиля древнекитайской философской прозы. Можно указать и на обширные вариации в стиле Моцзы там, где речь идет о погребении, и на многочисленные варианты притч «Лецзы», и на пассажи в стиле Мэнцзы, и на полемические замечания по его адресу, и на конфуцианского толка рассуждения о музыке и обряде, и, разумеется, на параллелизм хода некоторых рассуждений ходу мысли Сюньцзы или идеям Шан Яна и Хань Фэя. Можно, наконец, указать, что за высказываниями авторов о подражании небу и земле проступает идея возврата к природе в духе Лаоцзы, а нарисованный нами, быть может, в несколько гротескной форме великий отказ мудреца от знания и рассудка приводит нас на страницы главы тридцать третьей «Чжуанцзы», а там недалеко и до Ян Чжу, которого мы помянули в скобках в связи с проблемой целостности («волосок»).
Можно также указать и на то, что система «Люйши чунь-цю», без сомнения, имела не только «входы», но и «выходы», и в связи с этим вспомнить, что основные категории, которыми мы оперировали при анализе текста на различных уровнях, — небо, земля, инь, ян, пять стихий и человек — представляют собой десять слагаемых материального мира у Дун Чжуншу, причем инь и ян прямо определяются у него как разного качества ци[240]. Впрочем, мы опять будем вынуждены заниматься самым поверхностным, доступным в рамках предисловия перечислением. Посему автор вынужден на данном этапе ограничиться сказанным.
Г. Ткаченко
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первая луна весны / Мэнчунь-цзи[241]
В первую луну весны солнце — в Инши[242]. На закате восходит Шэнь[243], на рассвете — Вэй[244]. Дни этой луны — цзя и и[245], ее да — Тайхао[246], шэнь — Гоуман[247], твари — чешуйчатые[248], нота — цзюэ[249], тональность — тайцу[250], число — восемь[251], вкус — кислый[252], запах — козлиный[253], жертвы — дверям[254], и первейшая — селезенка[255]. Восточные ветры растапливают лед, твари пробуждаются от зимней спячки, рыбы поднимаются ко льду, выдры приносят в жертву рыбу[256], дикие гуси тянутся к северу. Сын неба поселяется в левых покоях Цинъяна[257], выезжает в колеснице луань[258], правит конями — лазурными драконами[259]. Водружает зеленое знамя, облачается в зеленое одеяние, убирается зеленой яшмой[260], вкушает пшеницу и баранину[261]. Его ритуальная утварь — с «просторным» узором (шу и да)[262].
В этой луне справляют личунь — становление весны. За три дня до становления весны тайши[263], явясь пред сыном неба, возвещает: «В такой-то день быть становлению весны: жизнетворная сила[264] начинает проявляться в деревьях!» Тогда сын неба постится. В день становления весны сын неба самолично ведет трех гунов, девять цинов, чжухоу и дафу[265] в Восточное предместье для инчунь — встречи весны[266]. По возвращении жалует при дворе цинов, чжухоу и дафу. Повелевает сянам[267] наставлять в добре, объявлять указы, раздавать награды, оказывать милость всем вплоть до простого народа. Награды и пожалования следуют по порядку: каждому воздается должное. Повелевает тайши хранить своды, блюсти каноны, следить за обращением неба, солнца, луны, звезд и созвездий, не допуская ошибок в определении их местоположения и хода, не теряя основы и утка, беря за основу постоянное.
В этой луне сын неба возносит в благоприятный день молитвы к шанди[268] об урожае. Затем избирают благоприятное время, и сын неба, самолично водрузив на колесницу между латником и колесничим лемех, ведет трех гунов, девять цинов, чжухоу и дафу пахать посвященное ди поле. Сын неба трижды налегает на плуг, три гуна — пять раз, цины, чжухоу и дафу — девять. По возвращении сын неба поднимает кубок в Тайцинь[269], три гуна, девять цинов, чжухоу и дафу ему служат. Это называется «вино за труды».
В этой луне ци неба устремляется вниз, ци земли воспаряет вверх. Небо и земля сливаются в гармонии, деревья и травы пускаются в рост. Ваны возвещают начало полевых работ, повелевают начальникам полевых работ поселиться в восточных предместьях и надзирать за устройством угодий и межей, прокладкой дорог и тропинок, заниматься осмотром холмов и курганов, косогоров и балок, равнин и склонов, определением пригодности различных земель для выращивания пяти злаков. Наставляют народ непременно лично и на месте. Если перед началом полевых работ выверяют межи и тропинки с точностью, у землепашцев не бывает сомнений.
В этой луне сын неба повелевает юэчжэну[270] отправиться в училище и упражняться с обучающимися танцам. Одновременно сверяет жертвенные своды и повелевает приносить жертвы горам, лесам, потокам и водоемам, избегая при этом заклания самок.
