Река снов. Кольцо Зеркал - Сергей Сезин

И еще с час я занимался переплетом. Ничего опасного не выявил, а вот что за заклинание содержится в переплете – мне не открылось. Я бы сказал, что оно какого-то узкоспециального назначения. Скажем, для поиска книг нужного направления. Активировал поисковое заклинание, и под его влиянием активируется вот это переплетное – книга взяла и выдвинулась из ряда таких же на полке. Или пошел сигнал, что кто-то из слуг ее украл и вынес из помещения библиотеки…

Что-то в этой книге есть, но я никак не пойму, что за сигнал подает мне мой мозг при общении с нею. Пока вроде древнего знака «нота бене», то есть «обрати внимание». А вот почему? Ладно, это прояснится или нет, в зависимости от важности этого «нота бене». Пока же я ее засуну в железную часть оружейного шкафа. И котика она раздражать не будет, и пожара не случится.

Завершив поиск, я лег спать дальше. Пару раз еще просыпался из-за каких-то внутренних причин и тут же засыпал вновь. Но нельзя сказать, что спал плохо. Так, удовлетворительно.

Однако, встав утром, я решил, что сегодня к Снорри не поеду. Вот в Академию схожу. Не потому, что хочется, а потому что надо.

На кафедре людей было совсем немного. Руслан и двое аспирантов. Все остальные либо в отпусках, либо на практиках. Но сейчас особенных и дел быть не должно. С подобным мнением я поспешил, поскольку меня сразу же хотели мобилизовать на составление разных бумаг. Я прикрылся повесткой на службу, но пообещал, что если буду в городе и выдастся свободная минута, то с заполнением и сочинением бумаг помогу. Пока же я пас до завтрашней явки к начальству на Дворянскую. Как только прояснится, что меня ждет, непременно поучаствую.

Дальше я рассказал кое-что о своих приключениях и про близкое решение по итиллии. Руслан взял это на карандаш. Хотя прибил я эту тварь, будучи свободным художником, теперь, когда при кафедре числюсь, выявление новой твари пойдет в зачет кафедре и Академии. А я что – я совершенно не против. «Песики» его тоже заинтересовали, поэтому от меня потребовался еще и доклад на факультете. Но времени до осени еще много, так что я могу не очень спешить.

Я попросил аспирантов сходить прогуляться, а потом задал Руслану вопрос про Истинную Смерть.

– Юра, это ты правильно ребят выставил. Вообще разговоров об этом лучше вслух не вести без серьезного магического прикрытия.

– Если ты так настаиваешь, то вот…

– Настаиваю и сам добавлю. Это очень нехорошее знание, и к тем, кто им интересуется, тоже присматриваются на предмет опасности для окружающих.

– Видишь ли, Руслан, я с трудом припоминаю, что в школе мне рассказывали о том, что это раздел некромантии, и даже вроде как запретный, предназначенный для изучения только под контролем наставников. Дескать, только лучшие могут им заняться, и вот как закончите обучение, тогда и сможете заглянуть в ту часть библиотеки, где лежат тома с черными корешками.

– Обычно студенты этим удовлетворяются. Ибо способных к некромантии немного, и большинство студентов не станет заниматься по тем разделам науки, которых оно никогда не сможет применять. Так что даже из немногочисленных некромантов решатся изучать этот раздел только единицы. Но даже решившись так глубоко продвинуться, они не смогут этого сделать. Изучение этой магии запретно, и все наличные трактаты давно уничтожены. Я скажу тебе почему. Маг, постигший Истинную Смерть, должен стать единым со всем сущим. Тем, что было до него, что есть сейчас и что будет потом. Он – часть общего потока рождений и смертей и может обращаться к любой его части, бывшей или существующей. Потому что он един с ним, и любая его часть – это и есть он. Это звучит немного заумно, в духе декана Феоктистова после званого обеда, но вот тебе такой пример. Современный некромант может поднять мертвого и заставить служить себе, с некоторыми ограничениями, с расходом Силы и прочим. А вот теперь представь себе некроманта, который может поднять всех умерших в Твери, просто приказав им встать и пойти. Как самому себе, потому что он и померший год назад купец – это одно целое. Представил?

Я представил и содрогнулся.

– Поэтому даже намеки на то, как этого можно достичь, уничтожены. Я не могу исключить, что кто-то тайно или по незнанию хранит подобный трактат… Но лучше бы знать о нем лишь то, что нам в школе говорили: что это высшая и запретная некромантия, поэтому мы ее и не изучали. А встретив подобную книгу у себя на полке или где-то в странствиях – ее лучше уничтожить. Или не касаться руками.

– Что тут скажешь. Нет, Руслан, у меня нет трактата об Истинной Смерти. Хотя я не могу исключить, что встречусь с тем, кто Истинной Смерти добивается. Есть у меня такое предчувствие.

Говорить об этом больше не стоило, поэтому защитные заклинания были убраны. И мы перешли к менее тайным вещам. Доцент Шапиро все же решилась уехать, поэтому ее учебная нагрузка сваливалась на остальных. На место доцента имелось два кандидата, но меня это абсолютно не волновало, потому что мне оно даже формально не положено. А вот одна из групп второго курса меня ожидала. Но я предупредил Руслана, чтобы в расписании учитывалась возможность, что буду занят в ином месте. Руслан это явно понял как возможность сидеть на службе даже после начала учебного года, но я не уточнял. Просто мне надо было учитывать, что в этом году будет еще один поход. Но, может, и не будет.

Перед уходом я вспомнил про монету и спросил Руслана: правильно ли думаю, что у нас в Академии лучший нумизмат – это заместитель Феоктистова Смолич?

– Может, и неправильно, но соперника Смолича в этом деле в прошлом году выперли из Академии. За непатриотические высказывания и иные прегрешения финансового свойства. Поэтому Смолич сейчас лучший, ибо уволенный Мохначев куда-то делся. В городе его уже полгода не видят. Может, ты его завтра встретишь на службе?

– Привет от тебя передавать, если встречу?

– Нет, лучше напомни про проигранную им пять лет назад бутылку армирского, которую он все никак не соберется отдать.

– Если он во внутренней тюрьме, то не рассчитывай на то, что быстро ее получишь. Ну что, идем к Смоличу, или ты отчего-то туда не хочешь?

– Сейчас, Митю с Сашей место греть оставлю – и пойдем…

Ефрем Иванович Смолич раньше работал на нефтеперегонных заводах по всему Великоречью. Ближе к пятидесяти он стал искать себе работу поспокойнее, решив, что студенты менее опасны, нежели аппараты и продукты нефтепереработки. Наукой он, по слухам, практически не занимался, но считался ценным работником, волокущим на себе весь воз работы факультета. Тем более что декан Феоктистов совсем не любил заниматься организационной работой и испытывал отвращение к сочинению бумаг и ответам на них же. С приходом Смолича Феоктистов мог спокойно пропадать у себя в лаборатории до обеда, а после него мирно дремать в кресле, не беспокоясь об отчетах, запросах, успеваемости студентов, прохождении ими практики и прочих мелочах жизни. Все это вез на себе Ефрем Иванович, а выбиванием субсидий на разработки занимался другой зам, по фамилии Ознобишин. В итоге они втроем руководили химическим факультетом, и достаточно успешно. Только не надо было спрашивать Феоктистова про успеваемость студентов, а Смолича про научные достижения.

Руслан на ушко шепнул секретарше Ефрема Ивановича, что мы хотим показать ему некую нумизматическую редкость. Анна Михайловна дала знать шефу об этом, поэтому он прервал успешно начатый процесс растерзания двух неуспевающих студентов и занялся нами.

Средь бумаг в его кабинете скрывались и мощная лупа, окуляр, пинцет, весы и прочие инструменты нумизмата. Ефрем Иванович сказал секретарше, что его нет ни для кого уровнем ниже ректора, и погрузился в работу с монетой. Мы с Русланом прихлебывали чай и следили за исследованием. Ефрем Иванович работал почти полчаса, потом откинулся на спинку кресла, вытер лысеющий лоб платком и промолвил:

– Задали вы мне загадку. Никогда такой монеты не видел. Разве что очень редкая штука, которую только в хрониках пару раз упоминали.

– А что ты еще можешь сказать? – это уже Руслан.

– Монета из сплава меди и серебра, полный вес четыре грамма, серебра вроде как половина – две трети, если судить без анализа. Чеканена очень качественно, в обращении была очень недолго. Возраст – на глаз не меньше двухсот лет. Название и герб двора мне неизвестны.

– А что можно сказать о цене? – теперь моя очередь спрашивать.

– Ценность старых монет не столько в серебре и золоте, что в них содержатся, сколько в их редкости. Если эта монета вообще никому не известна, то и цена заранее не определится. Так, по вдохновению, коллекционер может сказать. Рубль, десять, сто – кто знает? Если удастся привязать монету к какой-то малоизвестной эпохе, в которую точно чеканились монеты, но их никто не видел, счет может пойти на сотни. Если же окажется, что монета кого-то из легендарных королей или герцогов, от которых нынешние аристократы род выводят, то цену называть будет владелец, а потомки древнего короля будут драться за право на нее только глянуть.