Жених и невеста - Алиса Ганиева

– Как он её вылечил?

– Как-как? Халилбек тогда с Асельдером общался, потом они поссорились. Адик сбитый ведь оказался его сын.

– Чей сын?

– Асельдера! Внебрачный. Ну вот. У Хадижи были адские боли во лбу, она ещё говорила, что у неё как будто рог оттуда лезет. Ворочалась, ворочалась, спать не могла. И днём прямо ныла от боли. А Халилбек к ним зашёл по-простому, без понтов, на хинкал. «Что ты, Хадижа, мучаешься?» – говорит. Взял чайную ложку, обмакнул в чай и вот так приложил!

Соседка схватила чайную ложку, сунула в горячий чай и ткнула черпалом мне в лоб. Я ойкнула от ожога.

– Вот так он ей сделал, – засмеялась соседка.

– Неужели боль прекратилась? – защебетали все разом.

– Да как рукой сняло! Хадижа сама рассказывала. А теперь отрицает!

– Вздорная она женщина…

Калитка наша скрипнула, чей-то детский голос позвал со двора:

– А Патя дома?

Я побежала проверить, кто меня требует. На нашем крыльце стояла соседская девочка, растрёпанная, русоволосая, в ярко-синих колготках.

– Патя, тебя зовут!

– Кто зовёт?

– Выйти зовут. Аида. Срочно. Она на улице.

– А почему сама не зайдёт?

– Выйди спроси у неё почему.

И убежала. Я выглянула за калитку – никого. Только дешёвая юбочка соседской девочки мелькнула за поворотом.

– Аида! – позвала я, выглядывая на улицу и осматриваясь получше. – Ты здесь?

И сразу же лицом к лицу столкнулась с Тимуром. Он явно прятался за столбом и теперь выскочил.

– Патя!

– Ты зачем пришёл? – ударила я кулаком по калитке.

– Тише, тише, ты чего такая злая, самое. Ты трубку не брала!

– Не хотела!

– Йо, ты чего опять хамишь?

– Я же просила, чтобы ты от меня отстал.

– Подожди, самое, разве так делается? Ты же со мной с зимы переписывалась.

– Я же не обещала ничего. Просто болтала как с земляком.

Мне захотелось, чтобы кто-нибудь появился на улице и спас меня от Тимура. Увёл его, залепил ему рот глиной, связал, замотал в клубок и спрятал в карман. И в то же время стало страшно, что этим кто-то станет Марат. Увидит меня с Тимуром и, конечно, решит, что мы вместе. Нет-нет, пускай уж лучше никто не появляется…

– Слушай, самое, – пыхтел, разминая крепкие плечи, Тимур, – такие дела так не делаются. Обсуждать нужно нормально. Объяснить причины. Тебе что не понравилось? Что я про Дарвина говорил, да?

– Тимур, какая разница?!

– Мне есть разница. Мы поговорим, самое, я тебе объясню, что и как считаю. Ты тоже не отмахивайся от тех, кто умнее тебя, кто больше знает, самое.

– Это ты, что ли, такой знающий?

– Вот ты дерзкая тоже! Папа дома твой?

– Нет.

– Что ты врёшь?

– Видишь, нет его машины. Зачем тебе мой папа?

– Я бы ему рассказал, что так и так, что мы давно общаемся.

– Уже не общаемся, – чуть не заплакала я. Но Тимур был непробиваем.

– А что тебе не так? Я же говорил, что дом, самое, мне достроят скоро. Если хочешь в городе жить, можем там снимать, я в Комитете молодёжи работаю, деньги есть, самое.

– Зачем тебе я, Тимур? Вон у вас там на заседании девушка сидела, вы с ней больше друг другу подходите.

– Какая девушка? А, Диана, что ли… Она же разведёнка, самое, у неё дочка маленькая.

– Ну а я чем лучше? Я волосы отпускать не хочу и Дарвина с тобой обсуждать тоже… И молиться я не молюсь.

– Я не буду давить. Ты сама к этому придёшь постепенно. Заставлять никто не собирается, – повёл он литыми бицепсами и взглянул на часы. – Сейчас азан[27] кричать будут, я пойду. А ты, самое, перестань борзеть. Нормально делай – нормально будет.

Бросив эту расхожую фразочку, Тимур подмигнул игриво. В нашем доме послышался хохот соседок, и я вдруг подумала, что кто-то из них, уходя, мог увидеть меня у калитки с Тимуром.

– Всё, я пошла, – отрубила я, испугавшись такой возможности.

– Иди. А я к твоему отцу всё равно зайду.

Со стороны Проспекта послышался хриплый азан в исполнении муллы, родственника Абдуллаевых. Видно, простудил голос.

– Дневной намаз, – важно выговорил Тимур. – Я пойду молиться. А ты бы лучше юбку надела.

Он кивнул на мои светлые брюки, развернулся и, к великому облегчению, пошагал прочь. Я продолжала стоять у калитки, вслушиваясь в звенящий кузнечиками воздух. Наискось от меня пустел дом покойной Машидат Заловны, нашей учительницы по литературе. Это была высокая, под два метра, старая дева, полиглотка и увлечённая книжница. Отец её вёл свой род от ханов, обласканных русским царём, предки носили генеральские эполеты. Сам он служил инженером, проектировал в горном каньоне гигантскую гидроэлектростанцию. В тридцатые по клеветническому доносу его обвинили в передаче секретных данных капшпионам, долго выпытывали признания, томили бессонницей в подвальном карцере, по колено в ледяной воде. Несчастный узник в конце концов умер, упав от слабости и захлебнувшись, но ни в чём не покаявшись.

Сама Машидат Заловна пришла в нашу школу по институтскому направлению. В городские школы дочке врага народа ход был закрыт. А в глухой посёлок – пожалуйста. Здесь за ней, по слухам, ухаживал овдовевший дедушка Адика, архитектор, ветеран Великой Отечественной, сватался настойчиво, но она зареклась заводить семью и зарылась в пыльные томики и фолианты. Школьницей я заходила к старушке за редкими книжками. На каждом форзаце обязательно, каллиграфическим почерком значилось: «Из библиотеки Заловой М. З.», год и место приобретения. А на полях – восклицательные знаки, крестики, комментарии: «Как это верно!», «Sic!», «Но мысль совсем не нова» и так далее. Похоронили её на поселковом кладбище недалеко от тюрьмы.

Рядом с опустевшим домом Машидат Заловны жила бездетная пара глухих – Гагарин и Супия. Они изъяснялись друг с другом жестами, исторгая странные, нечеловеческие звуки. Детвора их всё время мучила, особенно вспыльчивого Гагарина. Я тоже в этом когда-то участвовала. Мы перемахивали через низенький забор в гагаринский сад, взбирались по коренастым яблоням и, нарвав кисловатых зелёных плодов, рвали когти от разозлённого, вопящего нечленораздельно хозяина. Гагарин иногда успевал огреть кого-то из нас деревянным шестом, но чаще всего мы смывались без всяких потерь и доводили его до бешенства, высовывая языки и корча рожи. А ещё, несмотря на глухоту Гагарина, горланили излюбленную дразнилку:

– У Гагарина ракетаИз дырявого пакета,До орбиты не домчал,С неба падал и мычал:«Мумуму, мумуму,Я не верю никому!»

Сейчас Гагарин возился целыми днями в саду, мастеря странные, с суковатыми спинками деревянные стулья. А его жена тащила их по субботам продавать на городской базар. Рядом с домиком глухих, в нескольких флигельках, столпившихся вокруг мощёной внутренней площадки, жила большая семья Мухтара. Все члены этой семьи, и сыновья, и невестки, и дети, рьяно соблюдали религиозные предписания. Женщины и девочки старше семи глухо заматывались в хиджабы, скрывая от взоров даже острые подбородки, мужчины ходили на проповеди в неофициальную мечеть за железной дорогой. Из-за этого у них с прочими жителями периодически вспыхивали конфликты. Особенно с директором школы, которого сыновья Мухтара даже поколотили. И наши соседи, и бабушка, встречаясь на дороге с мухтаровскими, плевали им вслед и подозревали во всём нечистом.

– Зачем они подбородки прячут! – возмущались женщины. – Почему у них тряпки тёмные, как будто траур? Это не по-нашему.

Сначала Мухтар со всей семьёй считались отщепенцами, но постепенно строго соблюдающих становилось всё больше и больше, борьба между двумя мечетями накалялась, и я уже устала слушать про их бесконечные распри и потасовки. Оставалось совсем неясным, какую роль здесь играл Халилбек. Одни настаивали, что он поддерживает деньгами общину «за железкой», другие фыркали и возмущались:

– Да как можно из Халилбека салафита делать, это смешно!

Немудрено, что в город на митинг в поддержку Халилбека отправились и те и другие. По крайней мере со двора Мухтара не доносилось ни звука.

Постояв ещё немного в задумчивости, я отряхнулась и вернулась в дом, к тарахтящим соседкам и любопытной, жадной до вестей и слухов бабушке. Белой бабочки на окне в передней уже не было. Она упорхнула, оставив на стёклах немножко своей пыльцы.

Я снова села чистить со всеми тыквенные семечки, и вдруг меня осенило. «Позвоню-ка я Шаху, – подумала я, – и попрошу как-нибудь защитить меня от дурного Тимура. Хотя бы ради дружбы с братом. Шах не откажет». От этой мысли стало чуточку светлее. И молчание Марата чуть меньше надрывало сердце.

8. Гадание и мертвец

С утра мать Марата затеяла перепалку с отцом. Ей непременно хотелось потащить сына к гадальщику Эльмуразу.

– Он скажет, будет у Марата свадьба тринадцатого или не будет, потеряем мы банкетный зал или нет.

– Да при чём здесь банкетный зал, Хадижа? Ты же образованная женщина, какой ещё Эльмураз! – кряхтел отец.