Помни войну - Алексей Шишов

Но тут случилось непредвиденное. Пароход дал задний ход и буксирный трос «крылатки» запутался в его колесе. Катер потащило к вражескому кораблю, расцвеченному в ночи вспышками ружейных и пушечных выстрелов.

Лейтенант Зацаренный в считанные секунды разобрался в ситуации. Она могла стать гибельной для «Чесмы» и ее экипажа. Офицер крикнул старшине:

— Рубить буксир! Скорее!

Несколько ударов топором и катер освободился от буксира. «Крылатка» ушла на морское дно почти под самым днищем вражеского парохода, так и не взорвавшись. Тем временем сторожевик, остановившись, дал ход уже вперед. Теперь он сам пошел в атаку на напавший на него русский катер.

Турецкий сторожевик, разведя пары, погнался за дерзким русским катером. Командир вражеского парохода еще не понял действительной угрозы со стороны противника. Вслед «Чесме» раздалось несколько выстрелов из носового орудия. Лейтенант Зацаренный кричал с борта несущегося под всеми парами катера на «Минер»:

— Неудача! Мина не взорвалась! Не взорвалась!..

Тогда в атаку пошел «Минер», ведомый самим Макаровым. Но под градом ружейных пуль неопытный экипаж слишком долго готовил мину к бою. Сторожевик на полном ходу проскочил мимо, догнать его катер не мог. Так момент молниеносной атаки оказался упущенным. Впоследствии Степан Осипович откровенно признается:

— Это же самое замешательство людей при первых выстрелах, вероятно, было причиной невзрыва мины и на катере «Чесма».

Турецкий же корабль, видя перед собой угрозу в виде четырех паровых катеров и силуэт неизвестного парохода за ними, дал полный ход, отвернул и скрылся в ночном море. А в близком от русских катеров Батуме началась тревога, вызванная пушечной и ружейной стрельбой у самого входа в бухту. В небо взвилось несколько сигнальных ракет, погасли огни на маяке, в прибрежной части города и в порту, на борту неприятельской эскадры.

«Великому князю Константину» пришлось уходить в Севастополь. Его командир приказал минную атаку не повторять, поскольку внезапной она быть уже не могла, хотя о том просили экипажи минных катеров. В донесении о неудачной атаке Батумского рейда будет сказано со всей ответственностью:

«Нападение на Батумский рейд, когда все суда извещены и везде будут целую ночь стоять в полной готовности, я считал неблагоразумным и решил отступить».

Макаров показал себя как осмотрительный тактик. Рисковать вооруженным пароходом и целой флотилией минных катеров он не имел права, а потому и приказал уходить от Батума к крымским берегам, в Севастополь.

Был подан условный сигнал катерам возвращаться к пароходу. Но кроме «Наварина» и макаровского «Минера» к «Константину» больше никто не подошел. Судьба «Чесмы» и «Синопа» оставалась неизвестной. Обнадеживало то, что Макаров разрешил их командирам в случае неудачи уходить вдоль побережья к Поти. Повторив условный звуковой сигнал еще несколько раз, пароход взял курс на север.

Неудачный рейд к неприятельской базе, на который ушло трое суток, неизвестная судьба двух катеров вызвали неблагоприятное впечатление в Севастополе. Там ожидали только успеха.

Хорошо, когда новое большое дело начинается с такой же большой удачи. Первая минная атака, закончившаяся обидной неудачей (только устроили у турок ночной переполох), сильно повредила позиции лейтенанта Макарова в глазах флотского начальства. Повелись скептические разговоры:

— Мы ведь предсказывали, что так на войне не действуют.

— Пусть рискует собой, этот Макаров. Но нельзя же так рисковать людьми и пароходом в надежде заработать себе Георгия.

— Куда девались два паровых катера? Отчего нет о них никаких вестей?

— Почему катерные команды брошены командиром «Константина» на произвол у неприятельского берега?..

Макарову стоило большого труда испросить разрешения у начальства идти в Поти за катерами. Надежды на лучшее оправдались: «Чесма» и «Синоп» находились в безопасности на Потийском рейде и были полностью исправны.

Удалось установить причину осечки мины. Ей оказалась неисправность присланного из Кронштадта минного запала. Специально назначенная комиссия впоследствии при проверке минных запалов, хранившихся в Севастополе, установила, что в некоторых из них кончик платинового мостика был плохо припаян и при сотрясениях всякий раз разобщался с проводом, по которому шел электрический ток.

Виделась и вторая причина батумской неудачи, уже «своя» — неопытность командира катера. Хотя в личной несмелости лейтенанта Измаила Зацаренного упрекнуть было никак нельзя. Командир «Константина» верил в него, как ни в кого другого:

— Зацаренному отваги ни у кого не занимать. Он сам для других пример воинской отваги.

— Как же тогда понимать проваленную атаку?

— Как понимать? А на морской войне такие неудачи во все времена известны. Не только на нашем флоте...

После неудачи ни сам Степан Осипович, ни его «макаровцы» не упали духом. Желания сразиться с турками у экипажа «Константина» не убавилось, хотя, как гласит поговорка, «первый блин вышел комом».

Взорвись мина у борта вражеского сторожевого корабля, нанеси ему вред, и положение Макарова сразу бы укрепилось. Он обрел бы немалое доверие на флоте, в том числе и у командования. По этому поводу биограф Степана Осиповича Ф. Ф. Врангель писал так:

«Ему (Макарову. — А. Ш.) не приходилось бы отвоевывать каждый самостоятельный шаг от недоверчивого начальства; его бы не посылали в бесплодные совместные плавания и не отвлекали бы транспортного службой от прямого своего дела, не держали бы столько месяцев мины Уайтхеда на складе, вместо того чтобы дать их в руки человека, не упустившего бы случая применить их к делу».

Командование флотом Черного моря, раздосадованное неудачной экспедицией к берегам Аджарии, стало использовать минный пароход в транспортных целях. Впрочем, такая незавидная на морской войне задача стояла и перед другими «активными пароходами», предназначенными прежде всего для крейсерской, а не транспортной службы. Так что справедливо возмущался в докладных рапортах флотскому начальству не только один командир вооруженного парохода «Великий князь Константин»:

— Команда вверенного мне активного парохода и я прошу разрешения на крейсерский выход в море.

— Такой надобности пока нет. Вам же поставлена задача перевезти припасы из Севастополя на береговые посты Анапы. Вот и выполняйте данное вам предписание.

— Но мы же военный пароход, а не транспортная шхуна. Ей возить грузы, а нам сражаться в море, совершать поиски призов.

— Поиски призов еще у вас будут. Не торопитесь, капитан.

— Но вы же знаете, как воюют наши балтийцы на Дунае. Воюют, а не отсиживаются у своих берегов.

— За войну не беспокойтесь. Она для нас только еще начинается. Все русско-турецкие войны шли не один год. Дунай для вас будет и на Черном море...

С Дунайского театра войны приходили победные вести, о чем читалось в императорских приказах и в газетных сообщениях. На дунайских водах русские моряки воевали с первого дня войны. Оборонительные минные заграждения были выставлены между городами Рени и Браилов, от Рущука до Никополя. Действия вражеской броненосной речной флотилии оказались скованными.

Отряд гвардейского флотского экипажа обеспечивал главную армейскую переправу через Дунай. Береговые батареи из орудий крупного калибра прикрыли выставленные минные заграждения и железнодорожный мост через реку Серет, взяли под защиту форватер дунайского устья. Теперь по нему могли в безопасности ходить суда с грузами для полевой действующей армии.

Одно из первых минных заграждений было поставлено у Рени в устье реки Серет с целью защиты от артиллерийских обстрелов со стороны реки турецкими мониторами Барбошского железнодорожного моста. По нему шли составы русской армии, которая сосредотачивалась на дунайском левобережье.

Заграждения ставились с минных катеров и гребных шлюпок линиями по 5-10 мин в каждой в чрезвычайно сложных условиях. Сильное течение срывало мины с обозначенного места, поэтому морякам-минерам приходилось зачастую (на середине речного течения) ставить их одну на пяти 8-пудовых якорях.

Стоявший у Мачина неприятельский отряд речных броненосцев стал проявлять активность, неоднократно обстреливая русские позиции. 29 апреля во время очередного выхода турецкого отряда для обстрела от навесного огня русских браиловских береговых батарей погиб броненосный корвет «Люфти Джелиль», не имевший бронированной палубы. Он получил почти одновременно два попадания — из 24-фунтовой пушки и 6-дюймовой мортиры и после сильного взрыва затонул на глубине 22 метра. Турецкие броненосцы сразу же укрылись в Мачинском рукаве.

Известие о потоплении речного броненосца, да еще современного, в дунайских водах вызвало бурю восторга на кораблях Черноморского флота: