Отцы наши - Ребекка Уэйт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то вернувшись с прогулки, они сидели за кухонным столом, пили чай и в основном молчали. Иногда Томми задавал какие-то вопросы про крофт в прошлом или про нынешнее состояние сельского хозяйства на острове. «А он не забыл, — удивлялся Малькольм, — как тут все устроено. Послушать, как он рассуждает об овцеводстве, так можно подумать, что он здесь вырос». Малькольма поражала осведомленность Томми, потому что Джон всегда старался отделить себя и свою семью от фермерского быта. С тех пор как Джон уехал из дому, он не проявлял никакого интереса к крофту, даже когда умер отец и хозяйство перешло к Малькольму. Теперь Малькольм вынужден был признать, что Джон глумился над всем этим, настолько нарочитым было отсутствие интереса, которое он изображал, если Малькольм или кто-то другой заговаривал об этом. Нет, Джон не такой: он бухгалтер. Он работает головой, а не руками, не мышцами и сухожилиями, и его не интересует грубое, изнурительное существование, которое влачат все остальные на острове, надрывая спины в грязи и под дождем. Малькольм слышал пересуды в баре, будто Джон считал себя лучше всех. Но особого вреда в этом не было, людям он все равно нравился — более того, он впечатлял их. А теперь вот сын Джона, его взрослый ребенок, сидит напротив Малькольма и ведет беседы о копытной гнили, субсидиях и силосе.
Чего они никогда не обсуждали, так это жизнь Томми за последние двадцать лет и его планы на будущее. И чем дольше это длилось, тем большее беспокойство охватывало Малькольма, но ни о чем важном он не мог говорить. Он почти не задавал Томми вопросов, боясь проявлять любопытство.
Малькольм представлял себе, как Хизер говорит: «Вы друг друга стоите. Никак не можете дойти до сути дела, как все мужчины». Вот что она могла бы сказать, если бы была жива.
Изначально Томми собирался остаться на неделю. Малькольм думал, когда он уедет, но Томми об этом не заговаривал. Он не был уверен, хочет ли, чтобы Томми уехал, или нет. Ему было неловко, и он жаждал возвращения к спокойной жизни, к своему обычному распорядку. Но, с другой стороны, он беспокоился за Томми, чувствовал за него ответственность, даже через столько лет.
За последние дни во время прогулок они дважды встретили других жителей острова. В первый раз это был Кен Стюарт со своей колли Мораг. Когда Кен подошел, Малькольм понял, что у него перехватило дыхание, но Кен был от природы молчалив и не выказывал намерения долго болтать.
— Так ты вернулся? — спросил он у Томми, когда они поздоровались.
— Да.
— Многое изменилось, по-твоему?
Томми задумался над ответом.
— Нет, — наконец сказал он. — Я так не думаю.
— Да, мне тоже кажется, что мы более-менее остались такими же, — покачал головой Кен. Он подумал немного и добавил: — Теперь у нас служба не каждую неделю. Раз в месяц. Священник приезжает с Айлея или Малла.
Томми явно не знал, как на это реагировать.
— Не то чтобы туда много людей ходило, — продолжал Кен. — В церковь. — Малькольм недоумевал, зачем Кен столько говорит о церкви. Ведь сам он туда не ходит.
— А мирским чтецом у нас Марта Нэрн, — подхватил Малькольм, обращаясь то ли к Кену, то ли к Томми. — Она иногда и службу проводит.
Последовала небольшая пауза, после которой Кен сказал:
— Ладно, пойду дальше. — И добавил, обращаясь к Томми: — Рад был тебя видеть.
Они попрощались, и Кен продолжил прогулку, Мораг трусила рядом с ним.
Во второй раз встреча была более продолжительной. На шестой день пребывания Томми на острове они снова направлялись к заливу Олбэн и встретили Фиону Маккензи, шедшую им навстречу. Малькольм издалека заметил ее розовую ветровку, но она уже прошла изгиб дороги и, конечно, увидела их. Так что, если бы они развернулись, она бы решила, что они от нее убегают.
— Это Фиона, — сказал Малькольм Томми, желая хоть как-то его подготовить. — Фиона Маккензи. Ты помнишь ее? Она жила рядом с вами. В четверти мили или около того.
Сначала он подумал, что Томми не ответит, но он произнес:
— Да. Конечно.
Вдруг у Малькольма всплыл в голове один случай — какая-то из поздних вспышек Томми. Чем же он швырнул в Фиону, стоявшую посреди гостиной? Бедняжка просто зашла вернуть тарелку. Хрустальный петух — вдруг Малькольм ясно вспомнил, как он красиво разлетелся об стену фонтаном осколков, похожих на конфетти, просвистев в опасной близости от головы Фионы. Потом как он бросился и схватил Томми за руки, а Хизер увлекла Фиону в прихожую. Он понятия не имел, в чем она провинилась, что она такого ему сказала, что он завелся. После Томми плакал — не о Фионе, а о петухе, который ему очень нравился. «Это просто старое украшение», — строго отчитывала его Хизер, но дело было совершенно не в нем. Она заставила его написать Фионе письмо с извинениями и отвела его к ней, чтобы он лично вручил это письмо. Малькольм видел его сначала в тетради для черновиков, а затем переписанное самым красивым почерком, на который Томми был способен. Но что в нем было написано, он забыл.
Интересно, подумал Малькольм, помнит ли это Томми, или те годы расплылись у него в памяти.
Когда они подошли ближе, Томми сказал:
— Она дружила с мамой.
— Ну, — ответил Малькольм. Но Катрине было нелегко с ней общаться — Малькольм точно помнил, как однажды Хизер проговорилась ему. И правда, Фиона была нелегким человеком, очень озабоченным. Она слишком многого хотела от других людей — так это представлял себе Малькольм. Каждый разговор с ней требовал усилий, как будто она все время пыталась подойти слишком близко. Но, в сущности, она была хорошей женщиной.
— Смею думать, она захочет остановиться и поболтать, — продолжал намекать Малькольм, пока Фиона еще не могла его услышать. Он хотел донести до Томми мысль, что беседа с ней будет сильно отличаться от беседы с Кеном.
Томми ничего не ответил. Он засунул руки в карманы с таким видом, как показалось Малькольму,
