Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай-ламы XIV - Тензин Гьяцо

Вскоре появился еще один генерал в сопровождении восьми или десяти тысяч солдат. Они захватили еще большую площадь для лагеря, и под грузом дополнительных потребностей продовольствия наша нехитрая экономика была сломлена. Они ничего не принесли с собой, рассчитывая все получить из наших скромных источников снабжения.

Цены на зерно взвились в десять раз, на масло в девять, а на другого рода товары в два-три раза. Впервые, насколько люди помнили, население Лхасы было доведено до уровня голодания. Недовольство присутствием китайской армии росло, и дети стали бегать, выкрикивая лозунги и бросая камни в китайских солдат. Это было знаком того, что взрослые едва сдерживали свое негодование. Посыпались жалобы, как в наш офис, так и в Кашаг. Но мы ничего не могли сделать. Китайские армии прибыли, чтобы обосноваться здесь, и не намерены были принимать какие-либо предложения или оказывать содействие нашему правительству.

Напротив, их требования с каждым днем возрастали. Вскоре они потребовали еще две тысячи тонн ячменя, и мы были вынуждены искать его. Это называлось "заём", и генералы обещали оплатить его инвестициями в развитие промышленности Тибета. Но эти обещания никогда не были выполнены, в то время как условия для населения Лхасы все ухудшались и ухудшались.

В город постоянно прибывали высокопоставленные китайские чиновники, и генералом Чан Син-гу была проведена целая серия встреч. Члены Кашага должны были посещать их, и это выпадало большей частью на долю Лукхангвы, моего светского премьер-министра, который должен был находить баланс между существенными потребностями населения и требованиями захватчиков.

У него хватало мужества прямо объяснять китайцам, что тибетцы были скромной религиозной общиной и их производственных возможностей всегда было достаточно только для них самих. Избыток был очень небольшим. Может быть, его хватило бы, чтобы снабжать китайские армии месяц или два, но не более того. И избыток не мог создаваться постоянно. Не могло быть какихто разумных причин, указал он, для того, чтобы держать в Лхасе такие громадные силы. Если они были нужны для защиты страны, то их следовало бы послать на границы, а в городе должны были бы остаться только начальники с эскортом разумного размера.

Ответ китайцев поначалу был очень вежливым. Генерал Чжан Цзинь-у заявил, что наше правительство подписало соглашение, согласно которому китайские вооруженные силы должны быть размещены в Тибете, поэтому мы обязаны обеспечивать их продовольствием и всем необходимым. Он сказал, что они прибыли в Тибет только для того, чтобы помочь Тибету развить его ресурсы и защитить его против империалистического господства, и что они вернутся в Китай, как только Тибет сам окажется способным управлять своими делами и защищать свои границы. Как только вы встанете на ноги, сказал он, мы не будем здесь оставаться, даже если вы нас попросите.

Лукхангва пытался указать, что единственными людьми, которые когда-либо угрожали нашим границам, были сами китайцы. И что мы управляли своей страной на протяжении столетий. Но во время следующей встречи он сказал генералу, что несмотря на его уверения, что китайцы прибыли помочь Тибету, пока что они ничего не сделали, чтобы осуществить эту помощь. Наоборот, их присутствие создало серьезные трудности, и большая часть их действий только добавляла гнева и недовольства народа.

Было упомянуто одно из таких действий, которое было более важным для нас, чем могло бы показаться, - сожжение костей мертвых животных в священном городе Лхасе. Это было большим оскорблением религиозных чувств тибетцев и вызвало большое количество враждебных заявлений.

Но вместо того, чтобы обдумать причины очевидной враждебности народа, Чжан Цзинь-у ожидал, что ей положит конец наше правительство. Среди прочих жалоб он заявил, что люди выходят на улицы Лхасы и распевают песни, унижающие китайцев, и предложил, чтобы наше правительство издало декларацию, призывающую к дружеским отношениям с китайцами. Он написал проект декларации и передал его Лукхангве.

Когда Лукхангва прочел его, он обнаружил, что это был приказ запретить пение на улице, и, конечно, вместо того, чтобы издавать столь смехотворный декрет, он переписал его в несколько более приличной форме, и я думаю, что китайцы никогда ему этого не простили.

На протяжении ряда встреч жалобы китайцев все усиливались. Хотя они и пытались разъяснить народу, как они говорили, что они прибыли в Тибет только для того, чтобы помочь тибетцам, поведение народа с каждым днём ухудшалось. Китайцы жаловались, что люди собираются на митинги критиковать китайских начальников, что, без сомнения, было правдой, и потребовали, чтобы Кашаг запретил такого рода собрания.

Это было сделано, но лхасцы немедленно начали вешать плакаты и распространять в городе листовки, где говорилось, что их ждет голод, и требовалось, чтобы китайцы убирались назад в Китай. Несмотря на запрет, состоялся большой митинг, на котором был написан меморандум, где перечислялись тяготы населения и указывалось, что условия в Лхасе стали крайне серьезными. В меморандуме высказывалась просьба, чтобы китайские войска были выведены и в городе остались только официальные лица. Одна копия этого меморандума была послана китайским генералам, а одна - в наш Кашаг.

Китайцы заявили, что документ был инспирирован империалистами, и начали намекать, что в Лхасе есть какие-то люди, которые специально создают трудности, беспокойство. Однажды Чжан Цзинь-у прибыл в Кашаг и сердито обвинил обоих премьер-министров в том, что они являются тайными лидерами, стремящимися нарушить соглашение, подписанное в Пекине.

Модель, по которой развивались эти события, отчаянно знакома каждой стране, ставшей жертвой оккупации. Захватчики прибывают, полагая - насколько искренне, сказать трудно, - что они прибыли в качестве благодетелей. Они, как кажется, удивлены, что подчинённый народ, по меньшей мере, не жаждет их благодеяний. В то время, как в народе растет недовольство ими и они не пытаются уладить его своим уходом или хотя бы каким-то вниманием к пожеланиям людей, они пытаются подавить его все большим применением силы и, вместо того, чтобы винить самих себя, ищут "козлов отпущения".

В Тибете первыми "козлами отпущения" были чисто воображаемые "империалисты" и мой премьер-министр Лукхангва.

Но такой род действий не мог привести ни к чему, кроме как к катастрофе. Народное недовольство не может быть подавлено силой более, чем на короткое время, потому что репрессии всегда делают его только более сильным. Этот урок, казалось бы столь очевидный, должен был быть еще пройден китайцами.