Золотые яблоки - Виктор Московкин

— Есть, — проговорила Першина. — Муж за границей… Убит под Берлином…

И, словно опасаясь, что Василий поймет ее не так, положила ему руки на плечи, заглянула в глаза.

— Он в отпуск в сорок четвертом году приехал. А я еще девчонка… Познакомились. Говорит: «Так плохо, если тебя никто не ждет…» Привел меня к своим родителям — отец, мать у него. «Вот, живи, скоро война кончится, вернусь». Уверен был. И уехал. А потом погиб. Я его и не узнала хорошо. Извещение передали. Родители: «Оставайся у нас, живи как дочка». А я ушла, в общежитие ушла, откуда и взял меня…

Василий молчал: никуда ты от войны не денешься, каждый шаг напоминает о ней. Потом он осторожно снял ее руки с плеч, сказал совсем неожиданное:

— Генка недавно рассказывал… ваш Серега Тепляков купил два будильника, ставит их на тумбочку… Как зазвенят, все сразу и просыпаются. Только вместе не звенят…

— Серега все что-нибудь придумает, — тихо сказала Першина.

— Иди, Женя. Я хочу один… Я рядом буду…

Она покорно отправилась к своей бригаде. Василий, сильно хромая, обошел кругом площадку ТЭЦ. Ему приглянулось местечко шагах в двадцати от рабочих, разбиравших опалубку. Он притащил деревянный щиток, долго прилаживался, как сесть.

Василий работал по памяти, карандаш словно небрежно, но уверенно скользил по бумаге.

Он очень легко и быстро сделал три разных наброска. И может, оттого, что они сразу дались ему, он, даже не взглянув хорошенько, убрал их в ящик. Он засмотрелся на рабочего, который тяжелым длинным ломом отбивал схватившуюся с бетоном деревянную опалубку. Кургузый пиджачишко на его широких плечах при каждом взмахе грозил лопнуть по швам.

Не сама работа заинтересовала Василия, а крепкое, мускулистое тело, недюжинная сила рабочего. Почти рядом стояла Першина, что-то говорила. Рабочий на мгновение прервал работу, выпрямился, и Василий не без удивления узнал в нем Илью.

Следующий набросок он делал спокойнее. Ему хотелось, чтобы Першина была на рисунке среди людей своей бригады. Он очень огорчился, когда, сложив инструменты, рабочие неторопливо потянулись в столовую.

Прибежала Першина, и за ней Илья. Женя села на щиток, прижалась к Василию — лицо у нее ласковое, мечтательное. А Илья, глянув на лист бумаги, прикрепленный к фанере кнопками, удивленно присвистнул:

— Как живая, — сказал он о Першиной.

— Ну, это ты брось, — недовольно заметил Василий. — Льстецы нынче не в моде.

— Точно. Чего мне льстить? А это, наверное, я — по пиджаку узнал.

— Это ты, — подтвердил Василий.

— Сереги, конечно, нет. Вид у него нефотогеничный. А жалко. Он бы обрадовался… И Генки нет. Так нельзя. Мы его своим считаем. Правда, бригадир?

— Правда, — подтвердила Першина. — Генку мы своим считаем…

— Слушай! — вскипел Василий. — Когда ты с ломом стоял, я тебя не учил! Почему ты меня учишь?

— Я не учу. Я только пожелания высказываю. Правда?

— Он только пожелания высказывает, — подтвердила Першина.

Василий посмотрел на них и неопределенно хмыкнул. Ему было приятно, что Женя так вот просто подсела к нему, прижалась плечом и беззаботно болтает глупости. Он чувствовал теплоту ее тела, ровное дыхание, запах волос и боялся пошевельнуться, боялся, что она ненарочно может отодвинуться. «Как я рад, что встретил тебя, — с нежностью подумал он, — и как жалею, что встреча не произошла десять — пятнадцать лет назад. Тогда мы оба были юными, озорными и еще не видели, не пережили всего, что выпало на нашу долю. Мы прямо со школьной скамьи попали в пекло войны, нам очень не повезло. Лучшие годы больших надежд и любви были потрачены на ненависть…»

— Илья, это не тот, с которым мы спорили в клубе?

Кобяков шел в столовую. Руки в карманах, походочка гуляющего человека.

— Он самый, — ответил Илья. — Парень будто исправляется. Помог ваш спор в клубе.

Илья замахал рукой.

Кобяков, увидев, что ему машут, подошел.

— Привет! — сказал он и тоже первым делом взглянул на рисунок, удивился: — Ого! Поворот к злободневности… Начинаем писать о строительстве завода. И мы пахали! Поздравляю!

— Что ты с ним будешь делать, — с искренним огорчением сказал Илья. — Рот хоть зашить бы, что ли?

— Не поможет, — проговорил Василий. — Другим местом гавкать начнет. — Нервная дрожь передалась его рукам, и, чтобы скрыть ее, он потянулся в карманы за папиросами. Пошарив и не найдя папирос, вспомнил, что бросил курить, но рук так и не вынул. — Ошибаешься, — возразил он Кобякову. — Опять не в точку… К заводу и людям я имею самое непосредственное отношение. Что ей дорого, — кивнул он на Першину, — то дорого и мне. Но это частность, может быть: завод хочу видеть, дело рук человеческих. Оттого и здесь. Ошибаешься, как всегда.

Замечание Кобякова задело его за живое, и он не волновался бы так, не будь рядом Першиной. А она, словно изучая, рассматривала Кобякова и только еще плотнее пододвинулась к Василию, положила ему на плечо голову.

— Таков я есть, чтобы в ваших глазах ошибаться, — усмехнулся Кобяков, повел глазами на рисунок и договорил: — И все же истинная ваша цель понятна.

— Уйди, прошу тебя, — попросил Илья. — Что ты всегда на рожон лезешь?

— Только ради тебя, — многозначительно произнес Кобяков и в самом деле повернулся и пошел, все так же лениво, как и до этого.

Илья растерянно моргнул. И после ему не раз вспоминались эти слова, но он так и не понял, почему Кобяков ушел «ради него».

Подул ветерок, и старая дуплистая липа сбросила на землю парашютики семян, твердых и приятных на вкус. В прозрачном и холодном воздухе крутились пожелтевшие листья. Ветер подхватывал их, и они торопливо трогались в путь, чтобы осесть где-нибудь у заборов и подъездов домов.

Илья осмотрел дерево со всех сторон. Оно было все такое же старое и могучее, закованное листовым железом. И в одном месте в железе круглая дыра — память о первом дне, проведенном с Галей. Постояв, он стал подниматься на третий этаж, не снимая руки с гладких перил. Он сам не очень представлял, почему и зачем идет в этот дом. Его просто тянуло сюда. «Ничего плохого в том нет, если я зайду к ней, — успокаивал он себя. — До этого я бывал здесь, и ко мне привыкли».

В коридоре он увидел Андрейку — загорелого и остриженного под бобрик. Он держал в руке баночку с клеем, а вокруг, на подоконнике, была настрижена бумага, валялись лучина и растрепанное мочало.

— О, Илья! — обрадовался Андрейка. — А я из школы пришел и змея делаю. Сейчас склею и запускать пойдем.

— Галя дома?

— Не, ушла куда-то с сумкой. Наверно, в магазин. Да ты иди, раздевайся. Мама дома.

Илья пошел было в комнату, но мальчик вдруг опередил его, прикрыл плотнее дверь.

— Погоди, — сказал он, хмуря выгоревшие на солнце брови, — поговорим давай.

— Давай поговорим, — улыбнулся Илья. — О чем мы будем говорить?

— В общем, вот, — стал очень серьезным Андрейка. — К Гальке один тип повадился. Я приехал из деревни, а он сидит — нога на ногу. Галька перед ним на цыпочках: «Тебе не скучно? Может, пластинку завести?» Ходит каждый день. И сегодня обещался, мама позвала. Ей он нравится, и Гальке даже сказала: «Довольна твоим выбором». А она уши развесила.

Андрейка все сказал, и очень прямо. Илье расхотелось оставаться здесь. Но он все еще медлил. Невольно взял у мальчика клей, принялся помогать ему.

— Не наше с тобой дело, Андрейка. Галя сама знает, что хочет.

— Фи! Ничего она не знает. Меня спрашивает: «Хороший он, правда?» А я ей кукиш, пусть позлится. В общем, вот… Выходи за нее замуж, а то поздно будет.

С Андрейкой у Ильи с первых дней установились приятельские отношения. Они могли разговаривать обо всем, что приходило в голову.

— Девчата выходят замуж, а про мужчин говорят: женятся. Хватит об этом, расскажи, как в деревне жил?

— Чего рассказывать, — неохотно ответил мальчик. — Ничего, весело. — Но потом оживился и, захлебываясь от восторга, продолжал: — Знаешь, каких окуней ловил, во! С руку. Не веришь? Ты у папы спроси. С плота поймал такого, что еле вытащил. Сел на него, боялся — убежит, а он меня подкидывает. Еще бы немного — и ушел.

И Андрейка принялся рассказывать о рыбалке, деревенских мальчишках. Он забыл о серьезности, которую на себя напускал, и слушать его было интересно.

— С кем ты там расшумелся? — крикнула из комнаты мать.

Открылась дверь, вышла Елена Николаевна. Это была полная, круглолицая женщина.

— Добрый день, тетя Лена, — сказал Илья.

— Здравствуй, Илюша. Проходи. Давно ты у нас не был.

— Я на минутку забежал. Шел мимо… и забежал.

— Галя сейчас придет, — сказала Елена Николаевна,

Андрейка увлек Илью в комнату, стал показывать коллекцию жуков и бабочек.

— Смотри, носорог, около лесозавода нашел. Заберешься на опилки и ройся, всегда найдешь.