Ордынский волк. Самаркандский лев - Дмитрий Валентинович Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И через пару часов армия Тимура беспрепятственно въехала в ворота родного города, не потеряв ни одного человека.
Тимур сказал своим солдатам:
– Смотрите на божью милость, мои воины! Одними кострами мы испугали противника и заставили его бежать на наши клинки! Это ли не чудо? Обычный хворост, какой бросают в огонь, чтобы согреться, оказал нам чудесную помощь, заставил врага показать нам спины! Это ли не провидение Господнее? Это ли не милость, оказанная Аллахом своим верным рабам?
После освобождения Шахризаба авторитет Тимура взлетел выше небес. Это был триумф! Теперь многие в него верили так, как верят в пророков. Потому что ему и впрямь удавались чудеса.
И только один человек все чаще смотрел на него с затаенной завистью – это был его друг и родственник эмир Хусейн. Но пока это была только зависть – одного полководца к другому.
2
И впрямь, Бог забирал у него, и забирал жестоко, и Бог давал ему, и давал щедро. В четырех йигачах от Кеша встало войско могулов под предводительством Ильяса Ходжи. Уловки Тимура уже были известны сыну хана Могулистана, изучены и оценены его полководцами. Тимур дважды выставил могулов невежами, дважды посмеялся над ними и разозлил их.
Больше они терпеть от него не желали.
– Сколько раз у отца была возможность схватить его! – цедил сквозь зубы разгневанный Ильяс Ходжа, окруженный свитой. – Пронзить мечом, стрелой! На охоте – кинжалом! Почему мой отец был так безрассуден и все время отпускал его? На что он наделся? Что зверь обернется ягненком?!
Ильяс Ходжа повзрослел. Его отец все чаще болел, и будущему хану выдавалась возможность самому принимать судьбоносные решения. Например, вступить в схватку с мятежным эмиром Тимуром и наконец-то разделаться с ним.
Вот как теперь, под Шахризабом. Правда, не все разделяли энтузиазм молодого хана. Авторитет Тимура вырос за эти годы. Ильяс Ходжа решил расправиться с изобретательным врагом раз и навсегда показательно – на его территории. Он знал, с каким восторгом встречают Тимура в Мавераннахре. Поэтому решил окружить город, любой ценой взять бунтаря, который сейчас прятался за стенами, истребить всех жителей напоказ и на глазах Тимура, а потом уже как-то по-особенному казнить и его самого.
– Я прикажу содрать с него живьем шкуру, – цедил он. – А потом уже прикончу его. Своими руками. Или брошу его, окровавленного, в огонь! Пусть корчится как ехидна!
Надо сказать, этого хотели все могулы. Они, кочевники, не любили своих городских оседлых соседей, презирали их.
Ильяс Ходжа уже готов был выступить на Шахризаб, но тут в его лагерь ворвались гонцы. Пролетев мимо сотен шатров, спрыгнули со взмыленных коней, бухнулись перед молодым сыном хана на колени, уткнулись головой в землю.
– Говорите, – приказал Ильяс Ходжа.
Что-то важное случилось! Судьбоносное для него!
Старший гонец поднял голову, на его прокопченном узкоглазом лице отразилось страдание.
– Мой повелитель! Твой отец, наш хан Туглук-Тимур, мир его душе, ушел к праотцам!
Вот оно что! Он, Ильяс Ходжа, потомственный Чингизид, стал ханом всего Чагатайского улуса! Он плохо верил, что однажды это случится, но вот – случилось же! Теперь он один из четырех главных владык на земле. Один из четырех улусных ханов!
– Да благословит Аллах душу моего отца, – сказал он. – Встаньте и расскажите, что сейчас дома? Все ли спокойно?
Вестники из Могулистана сказали, что дома волнения и беспокойство. Один хан умер, другой где-то воюет. Это не дело!
Но Ильяс Ходжа и сам понимал, что ему надо срочно вернуться на родину и взойти на трон. Месть Тимуру разом ушла для молодого хана на второй план. Штурм Кеша был отложен. В тот же день Ильяс Ходжа во главе избранных гвардейцев помчался домой в Могулистан – становиться ханом Чагатайского улуса, принимать корону предков Чингизидов.
Его войско благополучно отошло от Шахризаба.
В эти дни Тимур и Хусейн совершили паломничество к могиле шейха Шемса Ад-Дин Кулаля, который умер не так давно и чью смерть Тимур переживал как смерть самого близкого родственника. Тимур просил у духа человека, которого так хорошо знал и который был ему нравственной опорой на протяжении всей жизни, поддержки и мудрого слова.
У его могилы Тимур вдруг сказал другу:
– Поклянись в верности и дружбе мне, и я сделаю то же самое.
– Зачем нам это? – удивился Хусейн. – Что за игры, Тимур?
– Это не игры, я хочу знать, что могу доверять тебе.
Хусейн если и замешкался, то не надолго. Они поклялись друг другу в верности и дружбе и заключили согласие.
– Воистину, – сказал тогда Тимур, – в согласии можно завоевать весь мир.
Но разве так поступают друзья, полностью доверяющие друг другу? Увы, нет. Но в такой клятве есть надежда, что можно избежать беды, не дать случиться худшему.
Все это время Тимур думал об одном – о решающей битве с Могулистаном. Уйти от нее было нельзя. До них дошли слухи, что новый хан Чагатайского улуса Ильяс Ходжа вернулся в свою армию, ждавшую его в Мавераннахре. Эти мысли терзали Тимура днем и ночью, тем более что воинов Мавераннахра, готовых противостоять могулам, было куда меньше. Жители городов Турана, или Междуречья, побаивались грозных и безжалостных кочевников-соседей. Вскоре Тимур увидел сон. Кто-то подошел и нашептал ему на ухо: «Не беспокойся ни о чем, Тимур. И пусть твое сердце возрадуется. Аллах великий дарит тебе победу!» Тимур проснулся, рывком сел в постели, позвал ближайших слуг и охрану и спросил:
– Вы говорили мне что-то на ухо только что? То, что я хотел бы услышать? Признавайтесь.
Те отрицательно замотали головами. И посмотрели на него с легкой опаской. Он был сам не свой. Словно одержимый. Тогда Тимур поблагодарил верных слуг и отпустил их. Он понял, что с ним говорило Провидение Господне.
Как зафиксировал летописец: «Ему стало ясно, что этот тайный голос был из потустороннего мира. Это был ветер предсказания из цветника Божьей милости». С этой новостью он отправился к Хусейну и разбудил друга.
– Нам нужно как можно скорее собрать войска и ударить по могулам. Аллах будет на нашей стороне!
И рассказал ему свой сон. Его рассказ вдохновил Хусейна. Тот хоть и смертельно завидовал своему товарищу, но сам постепенно уверовал в талант
