Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Джек Лондон

Беда заключалась только в том, что в этот идиллический период своей жизни я, прошедший уже огонь и воду, оказался крайне робким и застенчивым. Луис постоянно подбадривал меня. Но я девушек не знал. Они казались мне, несмотря на мою скороспелость, таинственными существами. В критический момент мне не хватало смелости.

Тогда Луис начинал мне показывать, как это делается: красноречивый взгляд, улыбка, немножко смелости, приподнятая шляпа, какое-нибудь слово, в ответ — колебания, хихиканье, робкое волнение — и глядишь, дело уже завершено: Луис сам познакомился и кивает мне, чтобы я подошел, а он представит меня.

Но когда мы затем разделялись на пары и гуляли вместе, кавалер с дамой, я замечал, что Луис неизменно шел рядом с хорошенькой, а мне оставлял дурнушку.

Разумеется, после целого ряда попыток, о которых не стоит здесь говорить, я научился действовать лучше: набралось уже порядочно девушек, с которыми я мог раскланиваться и которые соглашались гулять со мной по вечерам. Но любовь я узнал не сразу. Меня занимало и интересовало такое времяпровождение, и я продолжал ему предаваться. Мысль о выпивке ни разу не пришла мне в голову. Впоследствии я, занимаясь обобщениями социологического характера, иногда подолгу задумывался над нашими с Луисом любовными приключениями. Но в общем все это было очень хорошо, чисто и невинно. Тогда же я узнал одну аксиому общего характера, но скорее биологического, чем социологического, а именно, что если исключить различие в одежде, то «Знатная леди и Джуди О'Греди во всем остальном равны».

А вскоре и я узнал, что такое любовь девушки, узнал всю прелесть, весь упоительный ее восторг. Я назову ее Хейди. Ей не было еще шестнадцати лет. Юбочка у нее доходила только до краев ботинок. Мы оказались рядом на собрании Армии Спасения; но сама она к этой организации не принадлежала. Не принадлежала к ней и тетка Хейди, сидевшая с ней рядом с другой стороны. Тетка эта приехала погостить из деревни, куда в то время еще не проникла Армия Спасения, и зашла на полчаса из любопытства. А Луис сидел рядом со мной и наблюдал: по-моему, он только наблюдал, так как Хейди не принадлежала к тому типу женщин, который ему нравился.

Мы сидели молча в эти незабываемые полчаса, но все время робко переглядывались друг с другом; несколько раз наши взгляды встречались, но мы сразу же отводили глаза в сторону. У нее было тонкое продолговатое лицо и необычайно красивые карие глаза. А носик — прямо мечта, как и губы — нежные, слегка капризные. На ней был берет, из-под которого виднелись волосы — мне казалось, что я никогда не видел такого красивого оттенка волос у шатенок. Эти полчаса убедили меня в том, что любовь с первого взгляда — вовсе не миф.

К сожалению, Хейди и тетка ушли очень скоро, как мне показалось (присутствующим на собраниях Армии Спасения разрешается уходить когда угодно). Собрание потеряло для меня всякий интерес; выждав для приличия несколько минут, мы с Луисом тоже направились к выходу. Когда мы выходили, одна женщина, сидевшая в задних рядах, узнала меня. Она встала и вышла вслед за мной. О ней я говорить не стану. Эта была женщина моего же круга, я познакомился с ней в давнишние времена на пристани. Когда Нельсона ранили, он умер у нее на руках, а она знала, что я был его единственным приятелем. Она хотела рассказать мне про смерть Нельсона, и я сам хотел про это узнать. И вот я перешагнул из новой жизни в старую, оторвался от моей зарождавшейся юношеской любви к маленькой шатенке в берете и окунулся в атмосферу прежней, хорошо знакомой мне мрачной дикости.

Выслушав ее рассказ, я побежал искать Луиса, боясь, что потерял мою первую любовь, едва увидев ее. Но на Луиса можно было в этом отношении положиться. Ее звали Хейди. Он узнает, где она живет. Она каждый день, идя в школу Лафайета или возвращаясь оттуда, проходила мимо мастерской кузнеца, у которого он работал. Больше того, он уже несколько раз видел ее в компании с другой ученицей той же школы, Руфью; и, наконец, Нита, у которой мы всегда покупали леденцы в мелочной лавочке, подруга Руфи. Нужно было первым делом пойти в мелочную лавочку и уговорить Ниту передать Руфи записку для Хейди. Если это получится, то мне останется только написать записку.

Так все и вышло. Мне довелось узнать свидания украдкой, на полчаса, познать все сладкое безумие юношеской любви. Есть в мире любовь, более сильная, чем эта, но нежнее ее нет ничего. Как сладко вспоминать про нее! Никогда ни у одной девушки не бывало более робкого поклонника, чем я, несмотря на то что я так рано узнал всю грязь мира и вел когда-то такую бурную жизнь. Я совершенно не знал девушек. Я, которого нарекли Принцем устричных пиратов; я, пускавшийся один в свет и живший как взрослый мужчина среди взрослых мужчин; я, который мог управлять судном в туман и в бурю, зайти в любой притон в приморском квартале и принять деятельное участие во всякой начинающейся драке или с шиком подозвать всех сидевших в кабаке к стойке, — я не знал, что можно сказать, как нужно действовать с этой тоненькой девчоночкой в коротенькой юбке, которая ничего не знала о жизни и незнание которой в этой области могло сравниться лишь — я так думал — лишь с моей житейской мудростью.

Помню, как мы сидели вдвоем на скамейке под звездным небом. Между нами было пространство в добрый фут шириной. Мы сидели вполоборота друг к другу, опершись на спинку скамейки; раз или два наши локти соприкоснулись. Я утопал в блаженстве, я говорил с ней, осторожно выбирая слова, чтобы как-нибудь не оскорбить ее нежный слух, но все время я мучительно старался понять, чего она от меня ждет. Чего может ждать молоденькая девушка от юноши, сидящего с ней рядом на скамейке и пытающегося проникнуть в тайны любви? Что я должен сделать? Должен ли я поцеловать ее? Хочет ли она, чтобы я сделал такую попытку? А если она ждет именно этого, а я этого не сделаю, что она подумает обо мне?

Ах, она была мудрее меня — теперь я это знаю — эта невинная женщина, ребенок в коротенькой юбке. Она часто встречалась с мальчиками. Она показывала мне, что я ей нравлюсь, всеми способами, которые может позволить себе девушка. Она сняла перчатки и держала их в руке. Помню, как она, в шутку наказывая меня за что-то сказанное мною, смело и непринужденно начала похлопывать меня по губам этими перчатками. Я чуть не потерял сознание от восторга. Более чудесного ощущения я никогда в жизни не испытал. Помню даже еле заметный запах духов, которыми были надушены ее перчатки: я вдыхал его, когда они касались моих губ.

И вдруг началось мучительное раздумье и сомнение. Не схватить ли мне эту ручку, размахивавшую надушенными перчатками, которые только что коснулись моих губ? Осмелюсь ли я тут же поцеловать ее или обнять за талию? Решусь ли я хотя бы сесть поближе к ней?

Ничего я не осмелился сделать. Так-таки ничего и не сделал. Я просто сидел и любил ее — любил от всей души. И мы на этот раз расстались без поцелуя. Помню, когда я поцеловал ее впервые; это было в другой раз, тоже вечером, при прощании, великий это был миг, когда я, наконец, собрался с духом и решился. В общем мы с ней виделись украдкой всего раз двенадцать и обменялись каким-нибудь десятком поцелуев — юношеских поцелуев, коротких, невинных, вселявших в нас самих удивление. Мы никогда не ходили вдвоем, даже на утренний концерт. Один раз мы съели на пять центов леденцов, но я твердо верил, что она меня любила. Знаю, что я-то безусловно любил ее, больше года мечтал о ней, и память о ней мне дорога до сих пор.

Глава XIX

Когда я бывал в обществе непьющих людей, о выпивке и не помышлял. Луис не пил. Ни ему, ни мне это было не по средствам, но — и это еще более знаменательно — у нас и желания не было выпить. Мы были вполне здоровыми и нормальными юношами. Если бы нас тянуло выпить, мы ухитрились бы пить, даже не имея денег.

Каждый вечер, закончив рабочий день, мы, умывшись, переодевшись и поужинав, встречались где-нибудь на углу или в мелочной лавке. Но вскоре закончились теплые осенние дни, а в холодные морозные вечера или в сырую погоду, когда сверху сыпал мелкий дождичек, угол являлся крайне неудобным местом для встреч. В мелочной же лавке печки не было. Нита — или кто бы там еще ни прислуживал покупателям — убегала при первой возможности в натопленную комнату при магазине. Туда мы не допускались, а в самой лавке стоял такой же холод, как и на улице.

Мы с Луисом начали обсуждать положение. Оставался один исход — кабак, место сбора для всех мужчин, то место, где они сталкивались с Джоном Ячменное Зерно. Как памятен мне этот мокрый и ветреный день, когда мы с Луисом, дрожа от холода (на пальто у нас не хватало денег), отправились искать себе подходящий трактирчик. В трактире всегда бывает тепло и уютно. Мы с Луисом шли туда вовсе не потому, что нам захотелось выпить. А между тем мы знали, что кабак — не благотворительное учреждение. Нельзя было сидеть там часами, не заказав чего-нибудь.