Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет - Джек Лондон

Меня лично спасло то, что у меня были дом и семья, куда я мог вернуться. Я переехал через залив, добрался до Окленда и между прочим взглянул в «свиток смерти». Нельсона уже не было — его застрелили во время вооруженного сопротивления отряду полиции. «Виски» тоже исчез. Исчезли также Старый Коул, Старый Смудж и Боб Смит. Другой Смит, с «Энни», утонул. Француз Фрэнк, по слухам, прятался где-то в верховьях реки; говорили, что он боится появиться внизу, потому что где-то что-то натворил. Еще несколько человек отбывали наказание в Сен-Квентине или Фольсоме. Большой Алек, грек, которого я близко знавал в Бенишии в старые времена и с которым мы, бывало, пили всю ночь напролет, убил двух человек и убежал за границу. Фитцсиммонс, с которым я служил в рыбачьем патруле, получил рану ножом в спину; у него было повреждено легкое; ранение осложнилось туберкулезом; он долго болел и умер. И так все, один за другим. Да, «путь смерти» был оживленным, бойким путем, а по всему тому, что я знал об этих людях, я не сомневался, что виноват во всем Джон Ячменное Зерно; за исключением одной только смерти не по его вине — смерти Смита с «Энни».

Глава XVIII

Мое увлечение Оклендской гаванью успело совершенно пройти. Мне перестала нравиться эта обстановка, вся эта жизнь. Я вернулся опять к Оклендской бесплатной библиотеке и снова начал читать книги — на этот раз с бóльшим пониманием. К тому же мать моя настаивала на том, что мне пора остепениться: покутил и баста, пора и за постоянную работу приняться. Да и семья моя нуждалась в деньгах. Подчиняясь всему этому, я поступил на джутовую фабрику и обязался работать по десять часов в сутки, получая по десять центов за час. Несмотря на то что я стал и сильнее и более ловким, я получал теперь ту же самую плату, что и на консервной фабрике несколько лет назад. Правда, здесь мне обещали через несколько месяцев повысить плату до доллара с четвертью в день.

С этого времени начинается для меня период полнейшей добродетели — в том, по крайней мере, что касается Джона Ячменное Зерно. Проходил месяц за месяцем, а я ни капли вина в рот не брал. Но мне не было еще восемнадцати лет, я был здоров, и мускулов моих не повредила физическая работа — она только укрепила их; понятно, что мне, как всякому молодому парню, необходимо было развлечение, что-нибудь возбуждающее, — нечто иное, чем книги и чисто механический труд.

Как-то раз я зашел в Союз христианской молодежи. Там царил здоровый спортивный дух, но для меня все это было чересчур по-детски. Я уже не был мальчиком, не был даже юношей, несмотря на мою молодость. Я привык держаться на равных со взрослыми мужчинами. Я знал о темных и страшных вещах. Для молодых людей, которых я встречал в Союзе христианской молодежи, я был человеком из совершенно иного мира: мы говорили на разных языках, я обладал более печальным и более ужасным жизненным опытом. (Теперь, когда я вспоминаю свою жизнь, я начинаю понимать, что настоящего детства у меня никогда не было.) Молодежь из Союза, во всяком случае, была не по мне: эти мальчики были слишком юны, слишком невинны. Впрочем, я не стал бы на это обращать внимание, если бы они сумели сойтись со мной на другой почве и оказать мне духовную поддержку. Но я много вычитал из книг — куда больше, чем они. Скудость их практического знания жизни, их духовное убожество — все это дало в сумме столь крупную, отрицательную величину, что она перевешивала и их нравственность, и успехи в занятиях спортом.

Одним словом, я уже не мог играть в детские игры с учениками приготовительного класса. Вся эта чистая, хорошая жизнь была закрыта для меня потому, что я уже прошел курс в школе Джона Ячменное Зерно. Я слишком рано узнал много лишнего. И все же, когда наступят новые, лучшие времена и алкоголь будет совершенно изгнан из жизни людей, именно в Союз христианской молодежи и другие интересные организации будут ходить те, кто теперь таскается по кабакам, чтобы там заводить знакомства.

Я работал по десять часов в день на джутовой фабрике. Это была нудная, чисто механическая работа. Мне же хотелось жизни, хотелось чувствовать, что я не только машина, работающая за десять центов в час. Но кабаков с меня было довольно. Мне нужно было нечто новое. Я превращался во взрослого человека. Во мне начали расти какие-то прежде неведомые мне и волнующие меня желания и стремления.

И в это-то время я по счастливой случайности встретился с Луисом Шаттоком. Мы стали друзьями.

Луис Шатток, совершенно не будучи порочным малым, был в сущности кем-то вроде дон-жуана; сам он, впрочем, был убежден, что он глубоко развращенный городской продукт. Я же вовсе таковым не был. Луис был красив, изящен и постоянно влюблялся. Влюбляться для него было интересным, всецело его поглощавшим занятием. А я о девушках и понятия не имел. Мне до сих пор не до них было. Эта сторона жизни прошла мимо меня. А когда однажды Луис поспешно простился со мной на улице и подошел, приподняв шляпу, к какой-то своей знакомой девице и пошел дальше рядом с ней, я почувствовал волнение и зависть. Мне тоже захотелось поиграть в эту игру.

— Ну, зачем же дело стало? — сказал Луис. — Надо только барышню тебе найти.

Но это труднее, чем кажется на первый взгляд. Я вам сейчас это докажу в небольшом отступлении. Луис не был вхож в дом к своим знакомым девушкам. Ни у одной из них он не бывал. Разумеется, и я — совершенно чужой человек в этом новом для меня мире — находился в таком же положении. Кроме того, ни Луис, ни я не имели возможности посещать танцклассы и общественные вечера, а это были самые удобные места, чтобы завязать знакомства. Но у нас на это не хватало денег. Луис был учеником в кузнечной мастерской и получал лишь немногим больше меня. Мы оба жили дома и платили семье за свое содержание. Кроме того, надо было покупать папиросы, необходимую одежду и обувь, а после этого нам оставалась на личные расходы сумма, которая колебалась между семьюдесятью центами и долларом в неделю. Мы складывали наши капиталы, затем делили их поровну; порой остатки общих денег шли в пользу одного из нас, когда он, например, пускался в какую-нибудь крупную авантюру — вроде прогулки с барышней: трамвай в Блэр-Парк, туда и обратно, глядишь — и двадцати центов как не бывало; мороженое — две порции — тридцать центов, или какие-нибудь там темали, это стоило дешевле и обходилось в двадцать центов на двоих.

Но меня мало тревожило отсутствие денег. Презрение к деньгам, которому я научился у устричных пиратов, меня потом не покидало всю жизнь. В своей философии я завершил полный круг и всегда одинаково презирал деньги — как в те минуты, когда мне не хватало на что-нибудь десяти центов, так и в то время, когда я разбрасывал десятки долларов, угощая своих товарищей и разных прихлебателей.

Но каким же образом найти себе барышню? Льюис не мог привести меня в какой-нибудь дом и там представить девушкам. Сам я не был ни с кем знаком. Своих же приятельниц Луис ревниво берег для себя; во всяком случае, сама природа вещей не позволяла ему уступить мне одну из них. Правда, ему иногда удавалось уговорить свою знакомую привести с собой какую-нибудь подругу, но эти подруги оказывались лишь бледными копиями, совершенно бесцветными особами по сравнению с красотками Луиса.

— Тебе придется действовать, как действовал в свое время я, — сказал он наконец. — Я взял да и познакомился с барышней. Сделай то же самое.

И он научил меня, как следует поступать. Не надо забывать, что у нас с Луисом с деньгами было очень туго. Нам приходилось всячески изворачиваться, чтобы платить за свое содержание и сохранять приличный вид. Встречались мы с ним по вечерам, после рабочего дня, где-нибудь на углу или в маленькой бакалейной лавке в переулке, единственном месте, куда мы заходили. Здесь мы покупали папиросы, а иногда на пять центов «красненьких». (О да! Луис и я пожирали леденцы не краснея — сколько влезет. Ни он, ни я не пили. Ни он, ни я никогда не заходили в кабак.)

Но вернемся к девушкам. По совету Луиса, я должен был прибегнуть к самому простому способу: выбрать ту, которая мне нравится, и познакомиться с ней. Каждый день мы вечером гуляли по улицам. Девушки тоже прогуливались парами. Но, гуляя, девушка не может не посматривать на юношу, который проходит мимо и бросает ей искоса взгляды. (До сих пор, где бы я — теперь уже человек среднего возраста — ни находился, в каком бы то ни было городе, деревне или поселке, я опытным взором старого игрока слежу за этой милой, невинной игрой девушек и юношей, когда весна или лето выманивает их из дому на прогулку.)

Беда заключалась только в том, что в этот идиллический период своей жизни я, прошедший уже огонь и воду, оказался крайне робким и застенчивым. Луис постоянно подбадривал меня. Но я девушек не знал. Они казались мне, несмотря на мою скороспелость, таинственными существами. В критический момент мне не хватало смелости.