Написано кровью - Грэм Кэролайн

— Было уже поздновато.

— Может быть, прогулка с собакой? — подсказал Трой, подавшись вперед. Сержант тоже понял, что они напали на след.

— У нас нет собаки.

Она заговорила быстро, сухими, короткими фразами, нанизывая их одну за другой. Брайан сразу пошел наверх. Ей надо было еще подготовиться к занятию в детском саду. И вымыть посуду, оставшуюся после ужина Мэнди. Брайан уже крепко спал, когда она добралась до постели. Она долго не могла заснуть. Ее слишком взволновал вечер. А Брайан уснул, как только голова его коснулась подушки. И так далее, петляя и возвращаясь к уже сказанному.

Барнаби слушал все это не без сочувствия, поскольку понял, какая перед ней стояла дилемма. Люди совестливые, когда хотят скрыть что-то, даже не обязательно преступное, либо впадают в защитный ступор и не говорят ничего, либо безостановочно толкуют о чем угодно, стараясь занять свой язык, чтобы он не выболтал тайну. Желая сдвинуться наконец с мертвой точки, он прервал ее:

— Раз вы не спали, может быть, слышали, как уехал мистер Дженнингс?

— Да, — она с облегчением вздохнула, — да, слышала.

— Вы не заметили, во сколько это было?

— Боюсь, что нет. Вы знаете, как это бывает при бессоннице, лежишь в темноте… Время идет совсем по-другому.

— А это точно была машина мистера Дженнингса? — встрял Трой.

— Не могу себе представить, чья еще машина это могла быть. Мотор очень мощный, и мне показалось, что разгонялась она прямо под нашими окнами.

— Но вы не выглянули в окно?

— Нет.

— Ну что ж, миссис Клэптон. — Барнаби начал упорную и длительную борьбу с креслом, пытаясь вырваться из его коварных объятий. — Нет-нет. Все в порядке. Я справлюсь.

— Мы хотели зайти к мистеру Сент-Джону, — проговорил Трой, стараясь не смотреть на шефа, чтобы не рассмеяться, — но его не было дома.

— Да. Сегодня у него «базарный день». Он получает пенсию и делает покупки, а потом занимается в библиотеке. Уходит в девять утра, а обратно приезжает на четырехчасовом автобусе. Лору вы тоже не застанете дома. Она открывает свой магазин в десять, так что, скорее всего, она ушла из дома до того, как стало известно…

— А что за магазин, позвольте узнать? — уточнил сержант Трой, закрывая свой блокнот.

— «Прялка». Антикварный. В Каустоне, на Хай-стрит.

Барнаби, которому уже удалось привести себя в вертикальное положение, вспомнил название. В прошлом году он купил там Джойс на день рождения дорогущую викторианскую скамеечку для ног.

— Боюсь, мне придется попросить вас снять отпечатки пальцев, миссис Клэптон. Просто чтобы исключить… ну, вы понимаете.

— О господи… — Лицо ее омрачилось, глаза, маленькие без сильно увеличивающих линз и испуганные, как у кролика, заморгали. — Моему мужу это не понравится. Насчет гражданских свобод у него очень строго.

— Мы не будем хранить эти отпечатки. Их уничтожат, когда закончится следствие. В вашем присутствии, если вы захотите.

— Понятно.

— На Зеленом лугу, как вы уже, наверно, заметили, поставили передвижной опорный пункт полиции. — Барнаби говорил твердо, как будто приход Клэптонов туда был делом решенным. — Или, может быть, вы с мистером Клэптоном предпочтете зайти в участок?

Они остановились у двери. К ней скотчем была прикреплена картинка, изображающая дракона. Хвост обернут вокруг тела, и его стрельчатый кончик прикрывает ноздри и упирается в перепонку крыла. Над головой красным, синим и желтым написано: «Спасибо, что не курите у нас дома».

Выражение драконьей морды, шкодливое и виноватое, встревоженное, оттого что застукали, и одновременно выражающее веселую уверенность в том, что простят, напоминало гримаску ребенка-баловня, застигнутого за чем-то недозволенным. Трой про себя ухмыльнулся, а Барнаби громко засмеялся.

— Это кто нарисовал?

— Я. Это Гектор.

— Очень славно.

— Спасибо, — Сью вспыхнула от удовольствия, — он герой всех моих рассказов.

— Вы продаете свои рисунки, миссис Клэптон? — спросил Трой.

— Э-э-э… ну… — Лицо Сью просветлело.

— Это для моей маленькой дочки, ей бы очень понравилось. Повесить в ее комнате.

— Думаю… Я бы могла… Да.

— Отлично. Будем на связи.

Они уже вышли на крыльцо. Как только Барнаби и Трой сделали несколько шагов, Китти Фосс, на сей раз в сопровождении еще двух репортеров мужского пола, а также малого с камерой наперевес и женщины, размахивающей каким-то длинным ворсистым цилиндром, ворвалась в калитку, и все они, жужжа, как осиный рой, ринулись по дорожке к дому. Полицейские посторонились, полагая, что их целью была Сью, и не ошиблись.

— Итак, — сказал старший инспектор, когда «осы улетели», — ваше мнение, сержант?

— Думаете, выгораживает его?

— Похоже, что так. Хотел бы я знать, что в действительности делал мистер К., когда якобы «крепко спал». Пожалуй, стоит поговорить с ним, прежде чем жена его не подготовила. — Барнаби оглянулся бросить последний взгляд на коттедж «Тревельян». Представители прессы уже скрылись в доме. — Если домчите за двадцать минут до каустонской средней школы, у нас неплохие шансы успеть?

— По такой-то дороге? — Они как раз дошли до машины, Трой с усилием открыл дверцу, успевшую примерзнуть, и усмехнулся. — Да без проблем!

Тем временем в школе Брайан занимался с ребятами из театральной студии, готовился на ходу конструировать пьесу. Все, кроме Дензила, расположились полукругом на блестящем, медового цвета паркете. Школьники сидели по-турецки, спина к спине, или лежали на полу. Дензил висел вниз головой, вцепившись в резиновые кольца. Вены у него на шее вздулись, с мочек уха срывались и падали хрустально прозрачные капли пота.

— Иди уже, Дензил, — позвал Брайан. — Мы начинаем.

Дензил никак не показывал, что услышал зов, да Брайан этого и не ждал. Он с самого начала дал студийцам понять, что его modus operandi[17] — демократичность и открытость. Чтобы утвердить и развить в школьниках диалектику общности, надо на место официального, академического ландшафта водворить другой и сделать его естественной средой обитания. Репетиции должны быть не противостоянием студии и ее руководителя, а увлекательным исследованием самих себя. Дети смогут наконец раскрыть свои мечты, стремления, разочарования, а Брайан придаст им форму, сотворит из них полномасштабную драму под рабочим названием «Слэнгвэнг для пяти немых голосов».

Премьера была намечена на конец весеннего семестра, и это изрядно беспокоило Брайана. Хотя студийцы, безусловно, получали огромное удовольствие от драматического самовыражения (иначе на занятия они бы не ходили) и со всей страстью и фантазией отдавалась импровизации, учить слова им совершенно не хотелось.

Напрасно Брайан записывал на пленку репетиции, брал записи домой, удалял непристойные выражения, пытался придать сухому остатку более-менее связный вид, сохранял все это в компьютере Мэнди. Получив на следующем занятии принесенные им из дому тонкие перфорированные карточки, юные актеры обескураживающе небрежно распихивали их по карманам джинсов и больше к ним не возвращалась.

Вот и сейчас Брайан спросил, нашел ли кто-нибудь время просмотреть результаты работы предыдущей недели. Дензил, медленно опускаясь, произнес:

— Да.

— И как тебе?

— Забирает, чувак. Реально забирает.

Парень повис в дюйме от пола, перекатывая под сероватой, нечистой кожей дельтовидные мышцы, словно кокосы. Потом беззвучно спрыгнул. Все зааплодировали. Дензил с притворным почтением приложил руку к груди и поклонился, показав бритый череп. В самом центре голой макушки красовалась татуировка — паук. Голубые нити паутины оплетали голову и исчезали за воротом майки с изображением группы «Ганз энд Роузез». Шею у самого основания опоясывала другая татуировка — «Разрезать здесь». Он неторопливо присоединился к остальным.

— Я б стал гимнастом на трапеции, если б свезло.